Увидеть лицо - Мария Барышева

К их веселой группке подошла элегантно одетая, немолодая, но все еще очень красивая женщина и посмотрела на Вершинина с легкой укоризной.

— Жора, мне очень нравятся твои картины, они замечательные… Но не кажется ли тебе, что обнаженные девушки слишком уж превалируют в твоем творчестве? Из-за них мысль картины становится довольно расплывчатой.

— Мам, напротив они делают смысл картины предельно ясным, — заметил Жора, решивший сегодня ни на кого не обижаться, и стоявший рядом Олег тут же подхватил:

— Точноточно! Сразу же все понятно! Лично мне очень нравится, когда девушки превалируют. Да еще так откровенно! Я всегда в восторге, когда девушки сразу же начинают превалировать…

— Когда я в последний раз видела вас, молодой человек, — сурово прервала его профессор, — вы были недопустимо пьяны!

— Иногда молодым людям свойственно такое состояние, — печально ответил Олег. — У меня была депрессия. И со мной так давно никто не превали…

Жора наступил ему на ногу, и Олег, ойкнув, замолчал.

— Мам, не хочешь еще шампанского?

— Ой, нет! — поспешно сказала Клара Петровна. — Я и так его выпила достаточно! Ладно, пойду смотреть дальше… Жорочка, несмотря ни на что, я так за тебя рада! Я всегда знала, что ты способен на большее, нежели стучать по клавишам!

Она удалилась. Виталий подмигнул ему, обнимая Алину за плечи, потом кивнул туда, где возле одной из картин стояла красивая стройная брюнетка в длинном сиреневом платье.

— У тебя прехорошенькая подружка, Жорка! И неглупа, к тому же! Считай, что мы ее одобрили, только не подпускай к ней Олега — он и так уже весь слюной изошел!

— Что за клевета?! — громко возмутился Олег, делая обиженное лицо. — Что я — крыса — у друзей?!.. Но девочка вкусная, да не спорю… Смотрика, Жор, похоже на тебя готовится новое нападение со стороны прэссы! Пойди и дай им жару! Ежели что — кричи!

Жора усмехнулся, надвинул ему кепку на нос и направился к приближающимся журналистам с диктофонами и камерами, вскользь подумав, что слава — не такая уж и плохая вещь. В чем-то бедная призрачная Кристина была и не так уж не права.

Какойто человек с бокалом шампанского в руке, проходя мимо, замедлил шаг и дружелюбно сказал ему:

— Поздравляю вас, Георгий Николаевич. Это грандиозный успех. Я всегда рад за творческих людей, чьи мечты сбываются! Наверное, сегодня самый счастливый день в вашей жизни?

— Кто знает? — Жора философски пожал плечами. — Счастье — понятие настолько зыбкое… Главное, чтобы эта первая выставка не стала и последней — вот на что мне хотелось бы надеяться… Извините меня.

— Конечно, — человек кивнул, потом, глядя в его удаляющуюся спину, произнес с умиротворенной улыбкой. — Уж я об этом позабочусь. Спи спокойно, Жора. Никто не тронет твой аквариум.

VII

Ольга застонала, попыталась открыть глаза и застонала снова — даже это простое движение принесло новый всплеск боли. Тело казалось единым пульсирующим болевым сгустком. Между ногами словно бурлила раскаленная лава, внутренности жгло. Ее сильно тошнило — отвратительное ощущение, немногим лучше боли. Ссохшиеся губы слиплись, во рту было горько и сухо, очень хотелось пить. Сквозь приоткрытые веки она видела серый пасмурный свет и что-то белое и круглое, покачивающееся над ней. Лежать было очень неудобно, и Ольга дернула рукой, пытаясь подвинуться, но обнаружила, что рука привязана к кровати. От руки тянулась трубка куда-то вверх, где что-то поблескивало.

— Эй, эй! — сказал сверху знакомый голос. — Тихо, а то иголку выдернешь!

Сделав над собой громадное усилие, Ольга открыла глаза чуть пошире. Мир приобрел резкость и четкость, а покачивающийся над ней белый блин превратился в лицо Нины — коллеги и приятельницы, у которой всегда можно было стрельнуть сигарету и немного денег. Пожалуй, Нина была единственным в Волжанске существом женского пола, с которым Ольге удавалось поддерживать почти дружеские отношения.

— Ну, ты как? — тихо спросила она, улыбаясь — очевидно, желая приободрить Ольгу, но улыбка получалась жалкой и испуганной. Ольга шевельнула губами, пытаясь разлепить их, потом хрипло прошептала:

— Воды дай…

— Сейчас! — воскликнула Нина — очевидно, громче, чем положено, потому что с одной из кроватей на нее шикнули. Она наклонилась и начала шарить в тумбочке. — Да где ж она?!.. Я специально принесла тебе свою чашку с носиком — она у меня с детства еще… Ага, вот она!

Ольга почувствовала, как ей в губы просунули фарфоровый носик, на язык капнула прохладная жидкость и она ее проглотила, потом жадно присосалась к носику, словно изголодавшийся младенец, торопливо глотая. Но после четырех глотков Нина безжалостно отняла кружку.

— Отдай! — болезненным шепотом потребовала Ольга, тщательно облизывая мокрые губы. — Отдай, блядь, обратно! Сюда, лошадь!

— Нельзя, — сказала Нина, отставляя чашку и нисколько не обидевшись. — Врач сказал, что тебе нельзя много давать…

— Лина! — вдруг закричал где-то возле окна басовитый старушечий голос. — Лина! Лина!.. Аах!.. Лина!

— Опять бабулька с кровати падает, — устало сказала какая-то женщина. — Сейчас снова капельницу выдернет! Не могут что ли нормально ее привязать? Где нянька? Опять у нее перекур, что ли?! Ведь заплатили ж, гадюке, хоть бы раз за час рожу свою показала!..

По полу зашаркали чьито тапочки. Нина встала и ушла, оставив Ольгу тускло смотреть в потрескавшийся потолок. Ей было очень больно. Она считала, что на своем веку ей довелось испытать всякое, но никогда Ольга не думала, что может быть так больно. Ей казалось, что все кости переломаны и внутренности превратились в кашу. О лице было страшно и думать. Харченко закрыла глаза, стараясь дышать ртом — воздух был спертым, сильно пахло лекарствами, мочой, немытым телом и болезнью.

Нина вернулась и, снова сев на шатающийся стульчик рядом с ее кроватью, пояснила полушепотом.

— Доходит, похоже, бабулька. Бредит уже. И все рвет и рвет ее… желчью… ужас! Дочка ее с нею двое суток просидела, совсем никакая стала — поехала домой поспать пару часов.

— Ты матери моей позвонила? — спросила Ольга, и Нина сочувственно кивнула.

— Два дня назад еще. И ей сказала, и сестре твоей… Только что-то они не торопятся, хотя Волжанск — не такой уж большой город, — она помрачнела. — Оль, мне, конечно, неудобно спрашивать, но у тебя не осталось какихнибудь сбережений? Все, что мы… — Нина запнулась, — с девчонками скинулись, я уже потратила, но даже и половины того списка не купила, что врачи выкатили… — она извлекла смятую бумажку из кармана яркоголубых брюк с низким поясом, выставлявшим на обзор загорелый живот и сверкающий синий цветок в пупке. — Здесь все на латыни… ничего не понимаю… Я рассчитывала на твою семью, но их нет и нет… а лекарства нужны сейчас.