Черное воскресенье - Томас Харрис

Слово «боитесь» словно повисло в воздухе между ними. Фазилю пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы сдержаться. Араб скорее согласится проглотить жабу, чем оскорбление. Далия тихонько передвинулась поближе к кофейнику, пройдя между ними и тем прервав поединок взглядов. Она налила себе кофе и встала, опершись о стойку, прочно зажав спиной ящик с кухонными ножами.

Когда Фазиль заговорил снова, голос его скрипел, словно горло пересохло до предела.

— Лучше Кабакова у них никого нет. Не станет Кабакова, ему, конечно, найдут замену, только это будет уже совсем не то. Разрешите мне напомнить вам, мистер Ландер, что Музи убрали прежде всего потому, что он видел вас. Он видел ваше лицо и вашу… — Речь Фазиля, как речь большинства арабов, могла быть выстроена весьма искусно, стоило ему лишь захотеть. Он помолчал ровно столько, сколько было нужно, чтобы Ландер подумал, вот сейчас он скажет «руку», и сказал совсем другое, сделав вид, что хочет проявить такт: — Ваша манера выражать мысли тоже была ему известна. Кроме того, разве не все мы мечены нашими ранами? — И Фазиль коснулся шрама на собственной щеке. Ландер молчал. Фазиль продолжал: — Так вот. Это человек, который знает Далию в лицо. Есть места, где он может отыскать ее фотографию.

— Где это?

— Моя фотография есть в книгах регистрации иностранцев, проживающих в США. Правда, я была хорошо загримирована, — сказала Далия. — Но в ежегодных списках слушателей Американского университета в Бейруте…

— Университетские списки? Да бросьте вы. Он в жизни никогда…

— Они так уже не раз делали, поверь мне, Майкл. Они знают, нас очень часто набирают именно оттуда и еще — из университета в Каире. Фотографируют слушателей очень часто, и ежегодные списки с фотографиями публикуются специальным изданием. Потом, когда человек становится участником Движения, он больше не фотографируется. Кабаков, несомненно, будет просматривать эти списки.

— Если Далию опознают, ее фотографию напечатают во всех газетах, — добавил Фазиль. — И когда наступит час удара, стадион заполнят агенты спецслужб. Если, конечно, президент посетит чемпионат.

— Посетит, посетит. Он же обещал.

— Тогда вполне вероятно, агенты спецслужб явятся и на аэродром. Им, возможно, заранее покажут фотографию Далии. И мою. Опишут вас, — говорил Фазиль. — И все из-за Кабакова. Если оставим его в живых.

— Я не допущу, чтобы Далия и вы так рисковали: ведь вы можете попасть в руки полиции, — зло откликнулся Ландер. — И было бы просто глупо идти мне самому.

— Это совершенно не обязательно, — сказала Далия. — Мы сделаем это при помощи дистанционного управления.

Она лгала.

В университетской больнице Лонг-Айленда Рэчел пришлось дважды предъявить свое удостоверение дежурным сотрудникам ФБР, прежде чем она смогла пройти с Мошевским в палату Кабакова.

Кабаков проснулся, как только раздался еле слышный шорох открывающейся двери. В темноте Рэчел прошла к кровати и приложила ладонь к щеке Кабакова. Его ресницы пощекотали ей пальцы, и она поняла — не спит.

— Давид, я пришла, — сказала она.

Шесть часов спустя в больницу вернулся Корли. Наступило время посещений, и родственники больных шли с цветами по коридорам, останавливались встревоженными группками у дверей с табличкой «Посетителям вход воспрещен. Не курить. Дается кислород».

Корли обнаружил Мошевского сидящим на скамье у палаты Кабакова. Мошевский ел огромный биг-мак. Рядом с ним в инвалидной коляске сидела девчушка лет восьми. Она тоже ела гамбургер.

— Кабаков спит?

— Моется, — с полным ртом ответил Мошевский.

— Доброе утро, — сказала девчушка.

— Доброе утро. Когда он закончит, Мошевский?

— Когда сестра кончит его скоблить, — ответила девочка. — Ужасно щекотно. А вас когда-нибудь мыла сестра?

— Нет. Мошевский, скажите ей, пусть поторопится. Мне надо…

— Хотите, дам вам кусочек гамбургера? — предложила девочка. — Мистер Мошевский и я посылаем за ними в «Макдоналдс». В больнице ужасно готовят. Только мистер Мошевский не позволяет мистеру Кабакову есть гамбургеры. И за это мистер Кабаков сказал мистеру Мошевскому очень нехорошие слова.

— Понятно, — сказал Корли, покусывая ноготь.

— Я тоже обожглась, как мистер Кабаков.

— Как жаль.

Девочка очень осторожно потянулась через поручень коляски за жаренным стружкой картофелем. Пакетик с картофелем лежал на коленях у Мошевского. Корли приотворил дверь палаты и сунул в щель голову. Очень коротко поговорил с сестрой и закрыл дверь.

— Еще одну ногу, — пробормотал он. — Еще одну ногу.

— Я готовила, и кастрюля с кипятком опрокинулась прямо на меня, — сказала девочка.

— Извини, что ты сказала?

— Я сказала, что я готовила и кастрюля с кипятком опрокинулась прямо на меня.

— A-а. Очень жаль.

— Я говорила мистеру Кабакову — с ним ведь то же самое случилось, вы знаете? Так вот, я ему говорила, что большинство несчастных случаев в домашних условиях происходит на кухне.

— Ты говорила с мистером Кабаковым?

— А что такого? Мы вместе смотрели, как ребята играют в мяч на спортплощадке прямо против его окна. Они каждое утро до уроков там играют. А из моего окна только кирпичную стенку видно. А он такие хорошие анекдоты рассказывает. Хотите, расскажу?

— Спасибо, не надо. Он мне уже довольно много порассказал.

— У меня тоже такая кровать с навесом, и…

Сестра вышла в коридор с полным тазом в руках.

— Теперь можно войти, — сказала она.

— Иду, — откликнулась девчушка.

— Постой, Дотти, — пророкотал Мошевский, — побудь лучше со мной. Мы еще чипсы не доели.

— Жаренный стружкой картофель, — поправила девочка.

Кабаков сидел в кровати, опершись о подушки.

— Ну, раз вы теперь совсем чистый, я могу ввести вас в курс дела. Мы получили ордера на обыск «Летиции» и допрос членов экипажа. Трое из экипажа видели катер. Никто не запомнил номеров, но они, разумеется, все равно фальшивые. Мы собрали образцы краски — совсем немного, там, где катер терся боком о сухогруз. Отдали на анализ.

Кабаков нетерпеливо махнул рукой. Корли сделал вид, что не заметил, и продолжал:

— Наши специалисты по электронике говорили с операторами радара на катере береговой охраны. Они полагают — тот катер был из дерева. Мы знаем, что он развивает большую скорость. Предположительно у него дизельные двигатели с турбонаддувом, судя по звуку. Вывод — это контрабандистское судно. Рано или поздно мы его обнаружим. Кто-то ведь его построил. На какой-то очень хорошей верфи.

— А как насчет американца?

— А никак. У нас в стране их до черта. Мы попробовали заставить матросов «Летиции» поработать с композиционным портретом, чтобы фоторобот составить — того человека, который поднимался на корабль. Но ведь приходится вести опрос через переводчика. Невероятно медленно. Ответы получаем — блеск: «Глаза, как у свиньи задница», например. Я вам дам композиционный портрет на ту женщину, может, вам удастся ее фоторобот составить. В лаборатории разбираются с фигуркой Мадонны.

Кабаков кивнул.

— И вот еще что. Я заказал авиамедперевозку на одиннадцать тридцать. В одиннадцать ноль-ноль мы выезжаем в аэропорт Ла-Гуардиа, нас будут ждать у военно-морского сектора…

— Могу я поговорить с вами, мистер Корли? — спросила от дверей Рэчел. Она была в своем самом белоснежном крахмальном халате и несла в руке рентгеновские снимки и больничную карту Кабакова.

— Я мог бы уже отправиться в израильское консульство, — произнес Кабаков. — А там вам меня ни за что не достать. Так что вам лучше поговорить с ней, Корли.

Полчаса спустя Корли поговорил с главным администратором, тот, в свою очередь, — с заведующим отделом информации и связи с прессой, которому очень хотелось в эту пятницу пораньше уйти домой. Заведующий положил сообщение для прессы под телефонный аппарат. Он не потрудился сообщить об этом в отдел справок: некогда было.

Репортеры различных телекомпаний, готовя выпуск новостей к восемнадцати часам, связались с отделом информации в середине дня, чтобы узнать о состоянии жертв недавних катастроф. О «мистере Кабове» служащий отдела информации сообщил им, что пострадавший переведен в армейский госпиталь Брука. Материала для вечерних новостей в этот день набралось много. Сообщение о «Кабове» не прошло ни по одному каналу.

С газетами было несколько иначе. «Нью-Йорк таймс», дотошная, как всегда, взялась подготовить краткую заметку о переводе мистера Кабова. Последний звонок был из «Таймс», и записку о Кабове выбросили в корзину. Первый выпуск «Таймс» появляется в продаже не раньше десяти тридцати вечера. К этому времени Далия была уже в пути.

Глава 12

Межрайонный экспресс с грохотом промчался сквозь туннель под Ист-Ривер и остановился у станции «Боро-Холл», совсем рядом с университетской больницей Лонг-Айленда. Здесь с поезда сошли одиннадцать медсестер, спешивших заступить на ночное дежурство в одиннадцать тридцать. К тому времени, когда они поднялись по лестнице и вышли на улицу, их стало ровно двенадцать. Женщины шли к больнице, стараясь держаться поближе друг к другу во тьме вечернего Бруклина. Время от времени та или иная, повинуясь инстинкту самосохранения, столь свойственному женщинам Нью-Йорка, чуть поворачивала голову — посмотреть, не кроется ли в тени опасность. Кроме них, на улице оказался только какой-то пьянчужка. Он качнулся в их сторону. Но медсестры успели заметить его и оценить его возможности метров за двадцать пять. Каждая переложила сумочку из одной руки в другую — подальше от пьяного, и, держась еще теснее, они обошли его стороной. Медсестры шли по тротуару, и в воздухе за ними стелился чистый и свежий запах зубной пасты и лака для волос. Пьянчужка не различал запахов: нос у него был заложен. Почти все окна больницы были темны. Прозвучал сигнал машины «скорой помощи». Потом еще и еще раз, гораздо громче.