Белый павлин. Терзание плоти - Дэвид Лоуренс

— Голова осла, увенчанная цветами, — сказала она.

— Тогда я — Титания… правда, из меня получилась бы изумительная королева?.. А вот кто у нас ревнивый Оберон?

— А мне он напоминает того мужчину из «Гедды Габлер» Ибсена, увенчанного листьями винограда… о да, прекрасными виноградными листьями, — сказала Эмили.

— Как поживает ваша кобыла после растяжения связок, мистер Темпест? — спросил Джордж, не обращая ни малейшего внимания на цветочки в своих волосах.

— О… скоро она будет в норме, спасибо.

— Ах… Джордж мне об этом рассказал, — вмешался отец, и у них с Лесли завязался разговор.

— Так значит, мне шах, Джордж? — спросила Алиса, вернувшись к игре. Она нахмурила брови и задумалась. — О-о-о! — сказала она, — но от этого есть лекарство! — Она сделала ход и сказала победно: — Вот вам, сэр!

Он посмотрел на доску и тоже сделал ход. Алиса взглянула на него и, передвинув коня, произнесла:

— Шах!

— А я и не заметил… теперь вся игра насмарку, — сказал он.

— Побит, мой мальчик!.. Больше не радуйся победе над женщиной. Патовая ситуация… Хотя у тебя и цветы в волосах!

Он дотронулся рукой до волос, пощупал и бросил цветы на стол.

— Вы не поверите!.. — сказала мать, войдя в комнату.

— Что стряслось? — спросили мы в один голос.

— Пришел Ники Бен и давай есть скатерть. Да! Когда я пришла, чтобы забрать ее в стирку, то увидела, что там сидит Ники Бен, что-то глотает и утирает пену с усов.

Джордж рассмеялся громко и задорно. Он смеялся, пока не устал. Летти смотрела на него и думала, сколько же он может смеяться.

— Представляю себе, — задыхаясь, сказал он, — как он чувствует себя, загнав в глотку целый ярд муслина.

Он снова стал смеяться. Алиса засмеялась тоже… своим заразительным смехом, эдакая вечная хохотушка. Потом начал смеяться отец… и тут в комнату с печальным видом вошел Ники Бен. Мы все разом расхохотались так, что задрожали стены. Только Летти все это время была спокойна и невозмутима. Джордж оперся руками о стол, и цветы упали на пол.

— О… как можно! — воскликнула Летти.

— Что? — невинно спросил он, оглянувшись. — Твои цветы? Тебе их жаль?.. У тебя такое чувствительное сердце, правда, Сирил?

— У нее особое отношение к бессловесным тварям и предметам, — сказал я.

— Уж не чувствуешь ли ты себя маленькой бессловесной тварью, Джорджи? — язвительно поинтересовалась Аписа.

Он засмеялся, отставив в сторону шахматы.

— Пойдем, дорогой? — сказала Летти, обращаясь к Лесли.

— Если ты готова, — ответил он, тут же вставая со стула.

— Я устала, — проговорила она жалобно.

Он посмотрел на нее с заботой и нежностью.

— Мы слишком много ходили? — спросил он.

— Нет, дело не в этом. Нет… просто эти подснежники, и этот мужчина, и дети — и все такое прочее. Слишком много для одного дня.

Она поцеловала Алису, Эмили и мать.

— Спокойной ночи, Алиса, — сказала она. — Это не моя вина, что мы стали чужими. Ты же знаешь… на самом деле… я все такая же… на самом деле. Ты только представила себе все иначе. Что я могу поделать?

Она попрощалась с Джорджем и посмотрела на него сквозь пелену с трудом сдерживаемых слез. Джордж покраснел. Он чувствовал свою победу над Летти. Она пошла домой, вытирая слезы, которых не заметил ее возлюбленный. А на ферме Джордж громко смеялся вместе с Алисой.

Она решила идти вместе с нами, и мы проводили ее домой в Эбервич.

«Как маленькую обезьянку, повисшую на двух ветвях», — сказала она, когда мы с двух сторон взяли ее под руки. Мы засмеялись и наговорили друг другу много всяких шуток.

Джордж хотел поцеловать ее, но она поставила палец ему под подбородок и сказала: «Лапочка!», как говорят канарейке. Потом она засмеялась с языком между зубов и побежала в дверь.

— Она сущий чертенок, — сказал он.

Мы проводили ее до дому. Это был долгий путь мимо Креймида и темных школ.

— Давай, — сказал он, — прогуляемся до гостиницы «Баран» и заглянем к моей кузине Мег.

Была уже половина одиннадцатого, когда он повел меня через дорогу к песчаному переулочку возле маленькой гостиницы. Раньше тут была ферма, принадлежавшая дяде Джорджа. Но с тех пор как он заболел и умер, она пришла в упадок. Там трудились только его тетя и один рабочий. Сейчас тетя находилась на попечении своей замечательной внучки. Все ближайшие родственники Мег жили в Калифорнии, и только она одна, двадцатичетырехлетняя красавица, жила возле бабушки.

Когда мы проходили по переулку, показалась рыжая голова Билла. Он узнал Джорджа и сказал:

— Добрый вечер… заходите… она еще не легла спать.

Мы вошли, открыв дверь в кухню. Тетя сидела в своем маленьком кресле, попивая вечерний чай.

— Ах, Джордж, мой дорогой парнишка! — воскликнула она сварливым голосом. — Ну, тебя не узнать. Что привело тебя ко мне?

— Ничего, просто так зашел, тебя повидать. Где Мег?

— Ах!.. Ха… Ха… Ах!.. Как ты сказал?.. Пришел повидать меня?.. Ха… где Мег!.. А кто этот джентльмен?

Я представился, пожав руку старой леди.

— Похоже, он воспитанный молодой человек, — одобрила она, качнув чашкой, и добавила: — Не смущайтесь, проходите и садитесь. Обувь можете не снимать.

Я сел на диван с подушками, покрытыми тканью в сине-красную клетку. В комнате было очень жарко, и я, чувствуя себя неловко, огляделся. Старая леди сидела теперь неподвижно. Худая дама в черном платье из плотной материи, как в броне. На груди, у горла — золотая брошь.

Мы услышали тяжелые шаги на лестнице.

— Вот, она идет, — сказала старая леди. Кто-то перешел на быстрый шаг. На повороте шаги чуть замедлились, и в дверях появилась Мег. С удивлением уставясь на нас, она сказала:

— Я слышала, вроде кто-то пришел, но не думала, что это вы. — Ее щеки разрумянились, она искренне улыбнулась. Думаю, я никогда не встречал более обаятельной и более очаровательной женщины. Все в ней привлекало внимание: каждая линия ее тела, каждая черточка лица, каждое движение. Можно даже не слушать, что она говорит, достаточно следить за движением ее прекрасных губ.

— Плесни-ка им виски, Мег… вы хотите?

Я очень твердо отказался. Но это мне не помогло.

— Ах нет! — сказала старая дама. — Я не желаю слышать отказов от тебя. Попробуй еще сказать хоть слово мне наперекор.

Я умолк.

— Тогда налей ему кларета, — произнесла гостеприимная хозяйка. — Хотя, учитывая довольно поздний час, кларет — слишком слабый напиток.

Мег вышла по делам. Тетя вздохнула, снова вздохнула, для чего не было никаких вводимых причин, кроме виски.

— Как хорошо, что вы зашли навестить меня, — простонала она. — Кто знает, может быть, когда вы снова решите заглянуть сюда, мы уже не увидимся… Нет… Я давно готова. Но чаша… Я не испила свою чашу до дна… — При этом она невзначай тряхнула рюмкой, и я подумал о том, как подшучивает порой жизнь над ЛЮДЬМИ.

— И я должна сказать, что покину этот мир с благодарностью, — добавила она после нескольких вздохов.

Трогательно было выслушивать это. Жестокая правда заключалась в том, что старая леди цеплялась за жизнь, как вошь за задницу свиньи. Всякий раз, когда ей было плохо, она себе настойчиво внушала: «Ничего, мне чуточку лучше, чуточку лучше, завтра будет совсем хорошо».

— Я должна была бы покинуть этот мир раньше, — продолжала она, — но я не могу оставить ее одну… пей, мой мальчик, пей…

Я все-таки предпочел виски той гадости, что мне дали.

— Ага, — заключила тетя. — Я не могу уйти с миром, пока она не устроена.

Она потянула носом и вернулась к своей рюмке. Джордж ухмыльнулся, потом посерьезнел и, сделав хороший глоток виски, крякнул. Этот звук встряхнул старую леди.

— Пей на здоровье, — сказала она.

Снова потянув носом, она вернулась к своей рюмке. Он вздрогнул. Снова наполнил стакан и снова выпил.

— Ты, наверное, никогда не целовался с девушками… по-настоящему, — и она вылила остатки виски себе в глотку.

Пришла Мег.

— Пошли, бабуля, — сказала она. — Пора спать.

— Посиди с нами и выпей. Не каждый же вечер к нам приходят гости.

— Нет уж, позволь мне отвести тебя в кровать. По-моему, с тебя достаточно.

— А я говорю, посиди. Выпьем портвейна. Хватит пререкаться.

Мег принесла еще рюмку и бутылку. Я подвинулся, чтобы дать ей место на диване между мной и Джорджем. Мы все попробовали портвейн. Мег, добрая и наивная девушка, терпеливо, с благопристойным видом ждала, когда мы насытимся портвейном. Ее щечки завлекающе румянились, когда она смеялась, и на них появлялись восхитительные ямочки. Не менее восхищала безукоризненная, стройная шея. Она вдруг повернулась к Джорджу, когда тот спросил ее о чем-то, и их лица оказались слишком близко друг к другу. Он поцеловал ее, а когда она отшатнулась назад, вскочил и с жаром поцеловал в шею.