Мои Турки - Тамара Заверткина

После этих откровений все свободное время мы стали проводить вместе. Часто вместе стали заниматься в читальном зале нашей библиотеки.

— Не хватит ли на сегодня грызть науку?

— Пожалуй. Только давай выходить не вместе, а по одному. Выходи первая, — говорил Рэмир.

Я обижалась, потому что не понимала, чего он стесняется. Про-дружив весь третий курс, ежедневно встречаясь и вечерами, мы ни разу не поцеловались. Так чего же он стыдится?

— Понимаешь, я деревенский. А у нас принято прятаться, скрываться, чтоб никто не догадывался, — смущенно оправдывался парень.

Очень тепло относясь ко мне, он даже и не представляю, когда бы отважился первый раз поцеловать, если бы этому не предшествовала разлука: их группа готовились в Белгород на практику, наша — продолжала сдавать экзамены. Пятого июня на экзамене за строительные машины я получила тройку — впервые за все годы.

— Что случилось? — спросил меня Рэмир, ждавший меня за дверью, видя на лице горе.

— В свой день рождения преподнесла себе подарок на экзамене — тройка. Впервые.

— Так пересдай ее.

— Не стоит. Не люблю я эти винтики, гаечки, тормоза, рули и так далее.

— Все равно не унывай. И давай куда-нибудь отправимся часа через два.

Но ни через два, ни через четыре часа он не появился. И мне было горько в день рождения.

Появился он лишь вечером. Бедняга искал деньги, а потом ездил в центр за подарком. Он протянул мне коробку цветных карандашей и… нож.

Я обалдело смотрела на подарок, особенно на ножик:

— А что я им буду резать?

— Да вот эти, — говорит, — карандаши точить. Я ведь не соображаю, что бы тебе понравилось. А чего бы ты хотела сама?

— Наверное, одеколон, — призналась я.

На другой день Рэмир подарил мне одеколон «Виноград». Это был дешевый одеколон, копеек за сорок. Но оригинальный флакончик напоминал собой гроздь винограда. Прошло столько лет, но наверное, я бы и теперь узнала его запах с закрытыми глазами, запах нашей беззаботной счастливой юности и чистой дружбы. Пустой флакончик хранился много лет, и им долго играла наша дочка Люда.

Мостовики уехали на практику, и я затосковала. Но заканчивались экзамены и у нас. Кто-то вбежал в аудиторию и прокричал:

— Есть желающие в Белгород? Идите и записывайтесь.

Я с радостью записалась, также попали в эту группу еще несколько человек из нашей комнаты.

Рэмир был рад моему приезду, но, пожалуй, слишком: вместо того, чтоб пойти навстречу, он закрылся с головой в простыни и одеяла. Это было для всех странно. Редко, правда, но странности у него проявлялись и позже. Помню случай, когда мы уже из Пензы переехали в Орск, часто ходили в Дом культуры «Строитель» в кино. И вот, собираясь однажды в очень жаркое (по-орски) лето в кино, он стал на туфли натягивать галоши.

— А что это ты делаешь? — спрашиваю.

— Да вот не налезают почему-то.

— Да ведь на дворе лето, пыль. Зачем тебе галоши натягивать?

— Эх, и правда ведь, — но даже не удивился.

В общем, странности у него были, но парень он был хороший.

Итак, Белгород. Всех практикантов разместили в одном большом доме сельской конструкции. Девушки занимали одну комнату, парни — другую, а хозяйка жила в сенях.

Практика нас не утомляла. Практически на объектах мы были только до обеда, а потом знакомились с городом и его окрестностями. Все мы были молодые, веселые, беззаботные и совершенно безденежные. Помню, на обратной дороге от Москвы у нас с Рэмиром не осталось денег, чтоб закомпостировать билеты. Уж что мы не предпринимали! Проверяли облигации — бесполезно. Обращались за помощью в ЦК комсомола, в Министерство высшего образования. Там, проверив наши документы, выдали нам небольшую сумму под стипендию. Потом, действительно, эти деньги вычли, мы их недополучили.

Мы на четвертом курсе. Чувствуем себя старшекурсниками, взрослыми, с Рэмиром неразлучны, и он уже из нашей дружбы не делает тайны. Скорее, наоборот. Однажды профессор Плохов (он у нас и не преподавал) спросил его:

— Молодой человек, а не слишком ли вы ухаживаете за девушкой? Думаю, многовато.

Осенью на четвертом курсе к Рэмиру приехала мать. Он нас познакомил. Елена Петровна мне понравилась: энергичная, в глазах смешинки, все время подшучивала над нами с Рэмиром. Мы все втроем весело провели вечер.

— А давай-ка с тобой завтра сделаем в парикмахерской завивку, — сказала она мне, — в провинции так не сделают, как в области. И будем мы с тобой красавицы, Рэма глаз не отведет.

После первой пары лекций я ушла из института, и мы отправились завиваться.

— А теперь составь мне компанию еще в одно место, — попросила Елена Петровна.

Не возвращаясь в институт, мы поехали. Довольные удачной завивкой, мы обе были в настроении. Она смешила меня рассказами о младшем сыне Эрике, ученике шестого класса.

Мы подъехали к противотуберкулезному диспансеру. В кабинете Елена Петровна задержалась недолго. И вышла грустная. Я посчитала неприличным о чем-либо расспрашивать, около института хотели распрощаться и идти в общежитие. Она сказала:

— Нам, пожалуй, вместе к Рэме идти лучше.

— Меня в мужское общежитие не пропустят.

— С матерью везде пропустят.

В комнате, кроме Рэмира других ребят не было. Мать тяжело опустилась на его кровать. Она будто постарела и обратилась к сыну:

— Мы смертельно устали. Вскипяти чай и напои нас чаем. Пили чай, шутки не получались. Видимо, ее анализы в больнице

были не из приятных.

Перед отъездом из Саратова Елена Петровна приглашала меня в летние каникулы обязательно приехать к ним в Бакуры:

— Тебе у нас понравится, село маленькое, тихое. Летом так хорошо!

Учебный год продолжался. Рэмир в школе не всегда был отличником, а тут учился только на «отлично». И я старалась поднажимать, не тянуть с курсовыми. Как всегда, не оставляли и художественную самодеятельность, и время мчалось стрелой.

Но однажды Рэмир остановил меня на лестничной площадке, и я услышала странные слова:

— Боюсь, что нам придется расстаться. По-моему, у меня туберкулез, и я не имею права тебя заразить.

— С чего ты взял? — удивилась я.

— Ты же видишь, какой я худой. Кроме того, держится температура, и я кашляю, давно уже.

— А если у тебя простуда? Все же простывают. Сходи к врачу, сдай все анализы, пройди рентген, — посоветовала я.

— Да я и сам это решил, просто посоветоваться с тобой хотел.

Я почему-то не верила, что у Рэмира серьезная болезнь, поэтому, наверное, вскоре забыла об этом нашем разговоре. Время шло как всегда.

— А ведь ты была права, — сказал он мне однажды, — я абсолютно здоров.

Но тифом этой зимой он переболел. Откуда взялся тиф, непонятно. Отлежав в больнице, сессию он сдал успешно, на «отлично». А с зимних каникул привез мясом половину бычка.

— Зачем ты приволок столько мяса? — спросила я.

— А у меня аппетит после тифа хороший.

И, наверное, только через год или два я узнала, что мясо он вез на нашу свадьбу, но предложить пожениться постеснялся. Да я бы, наверное, и отказалась: мог бы появиться ребенок, а впереди столько учебы.

На четвертом курсе спектакли мы ставили собственными силами, без театрального режиссера. Случалось, что на декорацию или костюм приходилось тратить все деньги своего тощего кошелька. Но я постоянно помнила о Сидоркине, любителе турковской сцены. Старик продал собственную корову, чтоб оборудовать сцену на вырученные деньги:

— Сыграть бы еще раз на сцене, — говорил он, — а потом и умирать не жалко.

Вот и летняя сессия. Последний предмет на экзамене — теплотехника. Сдали все группы, ни одного завала. Видимо, потому что преподавателем был добрейший старичок. Но, к всеобщему удивлению, вдруг одного студента с экзамена попросили, нe сдал… Рэмир. Он и сам не знал, почему.

Наконец, все экзамены позади. Свободные, мы бродили по Кировскому проспекту. Увидев в витрине магазина парфюмерный набор «Красная Москва», Рэмир сказал:

— Как только начнем работать, я сразу же тебе куплю вот такой подарок.

— А если нас к тому времени разбросают по разным городам?

— Не смогут. У нас к тому времени, я надеюсь, будет одна фамилия. Ты не возражаешь?

Я не возражала. Мы продолжали разгуливать по центру Саратова.

— А что тебе сейчас хочется больше всего? — спросил Рэмир.

— Вместе с тобой в хорошем театре смотреть спектакль и жевать вкусное печенье, — ответила я.

— Когда-нибудь мы обязательно это устроим, — пообещал Рэмир.

Страна все еще залечивала свои послевоенные раны, поэтому студентам было голодновато. Рэмир перезнакомил меня с саратовскими тетушками, родственницами отца. Мы бывали у них на всех советских и религиозных праздниках, они угощали нас чаем и были уверены, что я — непременно невеста их племянника, никак не иначе.