Психоаналитические идеи и философские размышления - Валерий Лейбин

Так или иначе некоторые зарубежные ученые пытаются установить непосредственную связь между психоанализом или историей. Причем установление такой связи осуществляется не только за счет того, чтобы представить психоанализ в качестве исторической науки, но и путем подчеркивания психологических аспектов истории, необходимости выявления психологических мотивов деятельности субъектов исторического процесса. История, как замечает Р. Файн, «всегда была психоисторией, только историки не обладали способностью это признать» (Fine, 1981, р. 211). Таким образом, делается вывод в одном из исследований, у историков и психоаналитиков много общего в методах и подходах к осмыслению изучаемых ими феноменов: «как и психоаналитик, историк занят реконструкцией прошлого» (Loewenberg, 1977, р. 312).

В свете приведенных выше высказываний зарубежных ученых становится более понятным, почему ряд историков обратился к психоаналитическим концепциям и идеям. В самом деле, если принять в качестве исходного положения, что история развития человека является сокращенным повторением истории развития человечества, а именно с таким постулатом и выступил основоположник психоанализа, то нельзя ли использовать методы и результаты психоаналитического исследования личности для лучшего понимания исторических событий? Если психоаналитик пытается проникнуть по ту сторону сознания личности и вскрыть имеющие место в детстве травмирующие картины прошлого, то не сможет ли историк, опирающийся на психоаналитический метод исследования, отстраниться от рациональных объяснений и погрузиться в толщу бессознательного прошлого, в «детство человечества», чтобы тем самым раскрыть подлинную историю?

Именно так и поступали психоаналитики, апеллирующие к историческому материалу. Именно такой подход привлек внимание части зарубежных историков к психоанализу. На этой основе и возникло такое направление в исторических исследованиях, как «психоаналитическая история», приверженцы которого предпринимают попытки синтеза психоанализа и истории. Рассматривал тенденцию к совмещению психоаналитических и исторических идей, оценивая позитивные и негативные аспекты подобного синтеза, отдельные авторы приходят к выводу, согласно которому «в некоторых странах, особенно в США и Франции, дебаты о пользе психоанализа в историческом исследовании не только ведут к открытому обмену мнениями о возможностях и границах такого сотрудничества, но также дают полезные результаты в практической исследовательской работе» (Wehler, 1980, р. 521).

Разумеется, не все зарубежные историки апеллируют к психоаналитическим идеям или усматривают в них какую-либо ценность с точки зрения применимости психоаналитических объяснительных схем к пониманию исторических событий. Среди них немало таких ученых, которые выступают с критикой психоанализа, не разделяют теоретические постулаты «психоаналитической истории» и конечные результаты, полученные в рамках этого направления в зарубежной исторической мысли. Даже отмечая некоторые достоинства психоаналитического понимания бессознательного, авторы, специально останавливающиеся на рассмотрении взаимосвязей между психоанализом и историей, недвусмысленно подчеркивают, что психоаналитические видение исторического материала не является столь уж конструктивным, как это представляется приверженцам «психоаналитической истории», поскольку «психоанализ не может объяснить существо социальных структур и движений как таковых» (Wehler, 1980, р. 534–535).

Психоаналитические идеи вписываются не только в остов зарубежных социологических, политических и исторических концепций. Они оказывают свое воздействие и на правовые теории, криминалистическую практику. В настоящее время среди зарубежных правоведов немало тех, кто в той или иной степени разделяет психоаналитические установки. Достаточно сказать, что психоаналитические представления о неосознанных преступлениях, бессознательной мотивации правонарушений, врожденной склонности к агрессии и насилию, бессознательных конфликтах, предопределяющих антисоциальные действия, чувствах ревности и вины, психических расстройствах и т. д. – все это довольно широко принимается в расчет в зарубежном правоведении при квалификации преступности, критериях определения степени виновности, а также мерах наказания или оправдания лиц, совершивших противозаконные деяния.

Надо сказать, что в теоретическом наследии Фрейда нет, пожалуй, ни одной работы, которая была бы специально посвящена правовой проблематике. Тем не менее в ряде своих исследований он неоднократно касался вопросов, связанных с психоаналитическим осмыслением тех проблем, которые непосредственно относятся к сфере права. Так, при психоаналитической трактовке различных художественных произведений Фрейд обращал особое внимание на драматические сцены, связанные с совершением различного рода преступлений. Он пытался объяснить не только мотивы преступного действия, но и психическое состояние человека до, в момент и после преступного акта. Фрейд разбирал такие художественные произведения, как «Макбет» У. Шекспира, «Росмерсхольм» Г. Ибсена, «Братья Карамазовы» Ф. Достоевского, делая особый акцент на интерпретации мотивов поведения героев в критических ситуациях. Причем каждый раз психоаналитическое понимание сути преступления, мотивов его совершения и соответствующих реакций человека оказывается соотнесенным со специфическими отношениями между родителями и ребенком, с тем эдиповым комплексом, который составляет ядро буквально всех объясняющих схем, используемых в психоанализе. Ненависть, агрессивность, бессознательное стремление к убийству, сам акт совершения преступления, раскаяние, чувство вины, запоздалое сострадание – все выводится из эдипова комплекса, соотносится с вытесненным бессознательным и поясняется ссылками на события далекого детства или дочеловеческого прошлого, оставившие неизгладимый след в душе каждого человека.

Фрейд считал, что в ряде случаев чувство вины возникает у человека не после свершения преступления, а до него. Более того, согласно его воззрениям, именно это чувство и обусловливает противоправный поступок. Что касается самого ощущения вины, то оно имеет своим источником эдипов комплекс: с психоаналитической точки зрения, чувство вины – это ответная реакция маленького мальчика на два преступных замысла, а именно убить отца и иметь интимную связь с матерью. Следовательно, причины преступности заключаются в унаследованном ощущении чувства вины, и люди, наиболее остро испытывающие чувства подобного рода, являются преступниками вследствие ощущения чувства вины. Конечно, имеются такие преступники, которые совершают противозаконные деяния, не испытывая при этом чувства вины, что связано подчас с наблюдаемым у них разрывом между физическим и нравственным развитием. Однако у большинства преступников мотивировкой преступления является, согласно Фрейду, именно бессознательное чувство вины. И это обстоятельство следует принимать в расчет при рассмотрении состава преступления и определения степени наказания виновных или оправдания невиновных. Таковы были идеи Фрейда, относящиеся к пониманию психологии преступника и возможности использования психоаналитических критериев при обосновании тех или иных мер наказания лиц, совершивших преступное деяние.

Эти идеи нашли поддержку у ряда зарубежных правоведов. В теоретическом отношении приверженность к психоаналитическим концептуальным схемам вылилась в попытку синтеза психоанализа и права, совмещения психоаналитического метода исследования личности с формально-юридическим обоснованием правопорядка, признающего унаследованную преступность. Некоторые исследователи попытались установить непосредственные связи между психоанализом и юриспруденцией. Так, например, К. Шоэнфельд посвятил одну из своих работ рассмотрению того, как конкретно психоаналитические концепции могут быть применены к праву, как юридические проблемы могут быть лучше поняты с психоаналитической точки зрения. Вывод автора однозначен: «рассмотрение права в свете психоаналитической психологии не только должно вести к лучшему пониманию права, но также может указать путь к необходимым изменениям в праве – изменениям, которые могут помочь ему стать более эффективным и зрелым, чем это имеет место в настоящее время» (Schoenfeld, 1973, р. 9).

В практическом отношении психоаналитический подход к выявлению причин преступности и определению степени виновности преступников нередко ведет к психоаналитическому оправданию совершенного преступного деяния, когда человек, преступивший закон и являющийся убийцей, предстает в глазах общественности в качестве жертвы. Психоаналитическое обоснование психологии преступника становится подчас нормой юридической практики, в ходе которой осуществляется апелляция к бессознательным чувствам вины человека, оказавшегося, образно говоря, без вины виноватым или, напротив, невиновным вследствие того, что неосознаваемая самим преступником вина и привела его к совершению преступного действия. Как подчеркивает К. Шоэнфельд, «психоаналитическое объяснение наказания преступников должно основываться на психоаналитических взглядах, имеющих отношение к таким вопросам, как агрессия, бессознательный символизм, Сверх-Я, бессознательная мотивация, а также психические механизмы проекции и идентификации» (Schoenfeld, 1973, с. 209).