Анна, где ты? - Вентворт Патриция

— Как ты не видишь, Питер, если здесь есть человек, который грабит банки и стреляет в людей, то с Анной могло случиться что-то ужасное? Ты сам назвал ее «любопытной Варварой», такой она и была! Ей всегда нужно было все знать. Я ее за это жалела и думала, что это потому, что У нее нет семьи и собственных интересов. Как ты не видишь, что при ее въедливости и настырное™ она могла что-то обнаружить? Разве не понятно, что она дала кому-то основания от нее избавиться?

Питер вынул руки из карманов и схватил ее за запястья.

— Допустим, это правда — допустим, она доигралась до того, что ее убили. Я в это ни секунды не верю, но допустим, она убита. И что ты будешь делать? Будешь совать свой нос туда, куда не просят, чтобы тебя тоже убрали? А это возможно, сама знаешь, если ты будешь усердствовать и если в Колонии имеется тайный убийца. Ты полагаешь, что я позволю тебе в это вляпаться? Так вот, не рассчитывай, не позволю!

— Отпусти руки!

Он словно бы ее не слышал.

— Это дело полиции! Нет ничего такого, что ты могла бы сделать, живи тут хоть месяц!

— А вот и есть!

— Что же?

Если бы она была в более спокойном состоянии, или если бы он не держал ее за руки, она, может быть, и промолчала, но в ней кипела злость, которую непременно нужно было выплеснуть.

— Кто-то должен найти Анну. Уже пять месяцев от нее никаких вестей, может, она умерла или ее убили. Меня преследует вот что: она могла что-то обнаружить, и ее заперли в нежилой части дома. Туда никто не ходит, кроме этого Крэддока. Та часть дома всегда заперта — якобы из-за опасности для детей. В таких домах бывают подвалы. Что, если Анну там заперли — как я могу уехать? Я думала об этом всю ночь. Может, она заперта в подвале, а все говорят так, как ты: «О, она просто решила больше не писать». Я все время думаю об этом. Мы по утрам встаем, выходим, приходим, едим, и никому нет дела до того, жива она или нет. Питер, не уговаривай, я должна что-то делать. И… и… кто-то идет, отпусти меня, а то закричу!

— И обвинишь меня в насилии?

Она быстро сказала совсем другим тоном:

— Это пошло бы тебе на пользу. Питер, пошли, там действительно кто-то идет!

Из леса вышел Джон Робинсон. Он сразу понял, что нарвался на ссору. Томазина была в слезах, глаза ее горели злобой и стали еще ярче при его приближении. Обломанный сучок, истоптанные листья на участке земли между ней и молодым человеком — он без труда пришел к правильному заключению, что это были отнюдь не объятия. Мисс Томазина Эллиот потирала кисти рук; значит, парень держал ее, а теперь отпустил. Нужно разобраться, не было ли это покушением на насилие. Он слегка свернул с пути, подошел и улыбнулся.

— Прогуливаетесь после того, как нас поджаривала полиция? С вершины этого холма отличный вид. Вы там не были? — Он говорил приветливо, и деревенский выговор сейчас почти не чувствовался.

Томазина с удовольствием отметила, что может беспечно улыбнуться и сказать:

— Да, вид восхитительный, дети меня туда водили. Сегодня на это не было времени. Нам с Питером пора возвращаться.

Значит, парень — ее друг. Мистер Робинсон принял это к сведению и, посвистывая, продолжил путь.

Томазина пошла назад под горку быстрым шагом, не оглядываясь, чтобы проверить, идет ли за ней Питер. Она не побежит — потому что он побежит следом за ней. Она просто пойдет как можно быстрее, не будет оглядываться и не скажет ему ни единого слова.

Но когда, завидев коттедж сестер Тремлет, она изменила своему намерению и оглянулась, Питера Брэндона она не увидала.

Глава 28

Элейн и Гвинет взяли Томазину с собой на чай к Миранде. После утреннего сборища всей Колонии приятно было увидеть, что они — единственные гости. Даже Питера не было. Вообще-то откуда ему здесь и быть, ведь он незнаком с Мирандой? Так что совершенно неразумно так расстраиваться.

Бурная радость Миранды не подняла ей дух. Та обнималась с Элейн и Гвинет, как будто они не виделись целый год, и долго трясла руку Томазины. Когда не можешь ответить такой же радостью, подобный энтузиазм угнетает. Томазине совсем не хотелось, чтобы эта ярко-рыжая женщина в ниспадающей фиолетовой тоге так крепко жала ее руку. Она надеялась, что Элейн и Гвинет не станут особо задерживаться, но очень опасалась, что они все-таки застрянут надолго. В Колонии это было принято.

За чаем Томазина поняла, какое счастье, что она живет у сестер Тремлет, а не у кого-то еще. При всей своей преданности Певерилу Крэддоку они ели нормальную еду. В их коттедже не было ни целительного чая, ни особой добавки к кофе, делавшей его просто неузнаваемым, ни каши из пакетиков с чем-то вроде соломы. Хлеб был черный, это правда, и была овсяная каша, но дальше этого они не заходили.

Миранда подала целительный чай собственного изобретения, зеленоватого цвета, с лимоном вместо молока, домашнее печенье, сильно подгоревшее, компот из рябины с бузиной, придававшей ему неприятный, ядовитый привкус, и пирог с резким запахом шалфея — угощение малосъедобное. Но самое ужасное было в том, что Миранда потчевала от всей души, рассказывала, что и как делается, и так наседала, что отказаться было невозможно.

— У меня наилучший способ консервирования компотов! Августус говорит, что мало сахара, но они и так хорошо хранятся. А пирог — это эксперимент, причем очень удачный, я уверена, вы тоже так думаете. Элейн, вы ничего не едите… Нет, Гвинет, отказа я не приму, вы должны попробовать эти сандвичи. Совершенно новая начинка, не скажу из чего, попробуйте угадать… Нет, не Певерил. Он во многих вещах новатор, но по части еды — не прогрессивный человек. Чтобы познать, надо не бояться экспериментов. Мы не всегда ведаем, куда нас приведет следующий шаг, и это здорово. Мисс Эллиот — можно я буду называть вас Ина? — не думайте о фигуре, ешьте. Что вам положить: пирог, сандвич или печенье?

Сандвичи вроде бы поменьше размером. Томазина взяла сандвич, и тут же ей на тарелку положили еще два.

— Мой личный рецепт, уверена, вам понравится.

Сандвич оказался невероятной гадостью, во рту остался привкус, от которого она не знала как избавиться. Она всячески противилась второй чашке зеленого чая, но ей налили, и она понемногу его прихлебывала. Ей удалось сунуть в карман два лишних сандвича, там из них вытекло что-то липкое и жирное, пропитав подкладку. Она смогла это проделать, когда нежданно-негаданно заявился Августус Ремингтон, облаченный в голубой смокинг; он вошел с пяльцами в одной руке и мотком оранжевых ниток в другой. Все три дамы разом обернулись к нему, тут-то Томазина быстренько избавилась от сандвичей.

Приветственное щебетанье сестер и настойчивое увещевание Миранды перебил его печальный голос:

— Нет, нет, ничего не буду. Обугленное печенье — диссонанс, нарушение гармонии, хоть он и древесный. И я всегда говорил, что в консервированном компоте мало сахара. Нет, нет, я вообще ничего не буду. И уж конечно не травяной чай. И никаких сандвичей. Они напоминают мне мое тяжелое детство: пикники, паук за шиворотом, слизняк в молоке. К тому же у меня нет аппетита! Это грубое утреннее вторжение полиции! Вибрации, флюиды разбиты вдребезги! Я пришел не ради еды, ради общения. Услышал ваши голоса, сидя в своей келье над вышивкой, но вдохновение не приходило и ноги сами понесли меня сюда. — Он помахал пяльцами перед Гвинет и доверительно понизит голос: — Моя последняя композиция.

— Что это, Августус?

Обе мисс Тремлет впились глазами в туго натянутый холст, на котором было изображено серое облако с розовыми бочками, человеческий глаз в окружении трех головок подсолнуха и вьющееся растение с алыми ягодками. Глаз и один подсолнух были уже закончены и начат стебель вьюнка. Облако было вышито почти полностью. Как символ искусства вышивания, оно парило высоко над всем прочим, что было немедленно подмечено Мирандой.

— Я же говорила вам, он делает что-то потрясающее, — обратилась она к Томазине. — Хотя нет, не вам, а мисс Силвер. Но он великолепен, правда?