Анна, где ты? - Вентворт Патриция

— Что это означает? — в один голос спросили обе мисс Тремлет.

— Это вы должны сказать сами, — игриво ответил мистер Ремингтон. — Я изобрел идею, я потрудился придать ей форму. А диктовать кому-то, что он должен видеть и ощущать, — увольте. Миру дается красота, и он должен ее принимать, а восприятие — процесс. — Он опустился в кресло, добавил два стежка к подсолнуху и томно пробормотал: — Ушло, ушло вдохновение, покинуло. После сегодняшнего сумбурного утра не могу настроиться.

Томазина уже столько наслушалась от сестер про сегодняшнее утро, что была уверена: на эту тему сказано решительно все. Но она ошибалась. Не только они, но и Миранда, и Августус Ремингтон принялись азартно обмениваться размышлениями, предположениями и комментариями. Особенно всех занимал Джон Робинсон.

— Какой странный человек!

— Все окна заколочены.

— Никто о нем ничего не знает.

— Мы с ним ни разу не говорили. Он нас положительно избегает, — в один голос посетовали сестры.

— Прискорбная секретность.

Они то говорили все разом, то голос Миранды подавлял остальных. Томазина подумала, что всегда находится козел отпущения. И еще она подумала, что не мешало бы и полиции присмотреться к мистеру Робинсону, который как бы был и в Колонии, и вне ее.

Мисс Гвинет сказала:

— Мы совершенно уверены, что это кошмарное нападение не имеет к нам никакого отношения.

— Певерил был великолепен! — воскликнула Миранда. — Столько достоинства, столько самообладания! Но его подозревают! Нас всех подозревают, раз сюда явились полицейские и так долго всех мучили расспросами!

Миранда возвела очи к потолку и сказала:

— Он так высоко стоит, что его вся эта суета не трогает.

Августус раздраженно оторвался от пялец.

— Как это верно, дорогая Миранда! То же относится ко всем нам, мы выше всей этой возни. Но случается, даже невиновный может быть осужден. Я вдруг подумал, что вы своим искусством могли бы положить этому конец. Сама я, как вы знаете, довольно скептически отношусь к подобным… нет, я не о достоверности говорю, поскольку тем подверг бы сомнению вашу цельность, в которой я, разумеется, ни секунды не сомневаюсь.

Миранда привыкла выражаться более прямолинейно:

— Августус, перестань вилять, скажи, что ты имеешь в виду!

Он прикрыл глаза.

— Не торопите меня, это нарушает мыслительный процесс. Я собирался сказать, что, если бы я не был таким скептиком, я бы предложил вам воспользоваться магическим кристаллом, чтобы прояснить это дело.

Мисс Гвинет просияла.

— Миранда видит в кристалле, что с кем происходит, — пояснила сна для Томазины. — Если она в него посмотрит, то может увидеть правду про Робинсона или… или про кого-то другого. — Она со страстью спросила: — Миранда, вы уже пробовали?

Миранда неуверенно повела рукой.

— Сплошная темнота…

— Но сегодня вы обязательно что-то увидите, ведь мы все вас поддержим! — Мисс Элейн тоже говорила с жаром.

Августус протестующе помотал головой:

— Я все же остаюсь в некотором роде скептиком, на меня не рассчитывайте.

Томазину учили быть вежливой со старшими, не то она сказала бы: «На меня тоже».

Но было очевидно, что сопротивление Августуса только раззадорило Миранду и что она без дальнейших уговоров готова уступить просьбам сестер Тремлет. Со стола все убрали, накрыли его черной бархатной скатертью, точно в центр поместили кристалл — большой стеклянный шар на эбонитовой подставке, и выключили свет, оставив одну лампочку, дающую узкий луч. Все было очень странно, Томазине это не нравилось, она не знала почему, но не задумывалась об этом. Она как будто вернулась в детство, когда боишься темноты. Как ребенку или дикарю, ей хотелось разбить этот шар и с криком выбежать из комнаты. Но Томазина была цивилизованной взрослой барышней, поэтому лишь молча смотрела на происходящее.

Кристалл, подсвеченный лучом, казался светящимся пузырем, плывущим по черной, глубокой воде. Не было ни стола, ни бархата, ни эбонитовой подставки — только шар, в котором клубился свет. Свет кружился водоворотом — как вода, нет, как туман, как туманные мысли во сне. Но вот мысли стали проясняться, и так ясно, как никогда в жизни, она увидела лицо Анны Бол, глядевшей на нее из кристалла. Лицо мелькнуло и пропало, но она его видела, никто и никогда не убедит ее, что его не было. Она впилась ногтями в ладонь другой руки.

Миранда тяжело вздохнула и откинулась на спинку кресла. Луч и светящийся кристалл находились между ней и Томазиной. Откинувшись, она оказалась в темноте. Из темноты донесся ее голос, низкий и глубокий:

— Анна, где ты?

Ему ответил другой голос, далекий и высокий:

— Не здесь…

Опять заговорил низкий голос:

— Где ты?

— Далеко…

— Где?

— Не хочу… чтобы… она… знала. Скажите ей — счастлива — не надо цепляться за прошлое… Разорванные связи нельзя восстановить… Это конец…

Послышался тяжелый вздох, Миранда пошевелилась, поднесла руку к голове, горестно застонала и села.

— Что здесь было? — спросила она своим обычным голосом. — Вы что-нибудь видели? Я нет. Я была в трансе — или нет? Я так ужасно себя чувствую. Августус, бога ради, включи свет, от этого луча можно ослепнуть!

Когда включили свет, стало видно, что Миранда бледна; лицо в обрамлении рыжих волос и фиолетового ворота платья казалось даже зеленоватым. Но комната выглядела вполне обычно. Чашки и блюда, торопливо перенесенные на боковой столик, придавали ей утешительно домашний вид. Кристалл на эбонитовой подставке был просто стеклянным шаром. Черная бархатная скатерть была местами потерта, и края ее были сильно обтрепанными.

Миранда, поморгав часто, сказала:

— Ничего не помню. Что тут было?

Элейн дрожала от возбуждения.

— Вы впали в транс!

Миранда нервно взъерошила свою рыжую гриву.

— Но я собиралась смотреть в кристалл…

— О нет! Вы просто откинулись назад, и мы сразу поняли, что вы в трансе! А потом вы заговорили.

— Что же я говорила?

— Вы сказали: «Анна, где ты?» — Томазина с трудом удерживала злобу. — Почему вы так сказали?

— Понятия не имею. Я еще что-нибудь говорила?

Августус засмеялся тонким голоском:

— О да, моя дорогая, говорили! Сначала вы сказали: «Анна, где ты?»

— А потом, изменив голос: «Не здесь».

— А потом…

Перебивая друг друга, они пересказывали, что она говорила, захлебываясь, путаясь в словах, поправляя друг друга. Только Томазина не принимала в этом участия. Поглядывая на Миранду, она предпочитала помалкивать.

— «Анна, где ты?»… Какой-то бред, — сказала Миранда. — Кто-нибудь понял, о ком речь?

Мисс Гвинет нахмурилась:

— Анной звали мисс Бол, верно?

Мисс Элейн фыркнула:

— Понятия не имею. Она была такой злючкой, что ее никто не звал по имени. И почти тут и не жила, сбежала.

— Но вам пришло послание именно от нее? — недоумевала Гвинет. — Она-то тут при чем?

Августус схватил пяльцы и сделал еще один маленький стежок.

— Вы правы, дорогая. Меня интригует неуместность этого послания. Зачем возникать из пустоты и делать совершенно банальные замечания?

— Но это же послание, — возразила мисс Элейн.

— О, это именно послание, — сказала мисс Гвинет.

Они поочередно повторили:

— «Я не хочу, чтобы она знала».

— «Разорванные связи нельзя восстановить».

И потом хором:

— Но что это значит? Кому предназначено это послание?

Августус сделал еще один стежок и насмешливо поглядел на них:

— Увы, этого мы сказать не можем.

Миранда закрыла глаза.

— Я могу только сказать, что мне оно не дало ничего, кроме головной боли. Но так часто бывает: послание не ко мне, я только медиум. — Она величественно воздела руки над головой. — Ну, вот и все. А теперь я хочу еще чаю.

Когда хозяйка сообщает, что у нее болит голова, далее обременять ее своим присутствием просто неприлично. Мисс Элейн и мисс Гвинет распрощались. Им достались вялые объятия, а Томазине на этот раз пожали руку без всякого воодушевления.