Мы из сорок первого… Воспоминания - Дмитрий Левинский

На наше счастье немцы не могли вести прицельный огонь, а нам из-под горы об этом нечего было и думать.

Как только выбрались на картофельное поле и смогли развернуться, легко оторвались от противника. Все это продолжалось недолго.

В противном случае потерь было бы не миновать, атак — вернулись все.

Через несколько километров мы наткнулись в чистом поле на цепь бойцов, спавших мертвецким сном в обнимку с винтовками.

Я упоминал, что нам не хватало сна, и обессилевшие бойцы стремились использовать для него любой подходящий момент. Мы для порядка обложили спящих матом:

— Мы там… а вы здесь… — перешагнули через них и пошли искать начальство.

Оказалось, что, услышав нашу перестрелку, которую издалека нетрудно было принять за настоящий ночной бой, командование полка остановило колонну и развернуло всех в цепь до выяснения результатов нашей «разведки боем».

Я доложил, что и как, но и так все было ясно: кольцо окружения упорно смыкалось. Ни о каком десанте больше речи не шло. Надо было спешить прорываться к Тирасполю, пока не поздно, и при этом сохранить как можно больше людей. Сразу последовала команда: «Встать! Продолжить движение!» К утру надо было оторваться от противника.

Это был далеко не единственный случай в ряду сомнительных разведывательных операций комсомольского разведвзвода… Капитан Овчинников позднее признался мне, что послал нас ночью зря и только боялся, что я потеряю людей. Пока есть люди — неважно сколько! — есть и полк.

У командира полка был уже третий ординарец — всего их будет пять. Два предыдущих погибли. Ординарцы вроде меня никогда не были кавалеристами, и им не всегда удавалось уходить от пуль и осколков. Майор чаще всего находился в седле, вспоминая молодость и Гражданскую войну. Но нынешняя война оказалась совсем другой, и он к ней не был готов. Вряд ли так необходима была чапаевская лихость, а рубака он, видно, был в прошлом отменный. В условиях этой, так неудачно для всех начавшейся войны от него требовалось нечто другое, но он явно растерялся, живя только прошлым опытом.

Скажите, а как управлять полком, если связь с дивизией от случая к случаю; сколько людей в полку — не известно: к нам ежедневно присоединялись бойцы других частей, выходившие из окружения со своими командирами. Кухни и медсанбаты не известно где. Не было патронов, хлеба, медикаментов и многого другого. Управляемость потеряна, а немцы продолжали планомерно нас уничтожать. Днем они били в лоб прямой наводкой.

Мы резко сворачивали в сторону, петляли, но от губительного огня было не скрыться. Трудно воевать голыми руками.

Моя тетушка Анна Ивановна, о которой я не раз упоминал выше, начавшуюся войну встретила в Барановичах военврачом 786-го стрелкового полка 155-й стрелковой дивизии 10-й армии. После войны она вспоминала, как в лесах Западной Белоруссии отстал и затерялся ее медсанбат, полный раненых. Случайно на них наткнулся отходивший на восток зенитный артполк, а точнее — то, что от него осталось. Их медицина тоже затерялась вместе с врачом, и зенитчики охотно приняли медсанбат в свой состав. Военный врач, к тому же прошедший финскую войну, оказался зенитчикам очень кстати, а они — Анне Ивановне и ее раненым. С этим артполком дошла она до Москвы. Такая обстановка была почти на всех фронтах.

24 июля мы вышли к Тирасполю, пройдя с обозом, нагруженным ранеными, около 120 километров за 9 дней под непрерывным огнем, в бесконечных мелких стычках с наседавшим противником. И это были нестарые наши «друзья» румыны, а хорошо обученные немцы. 11-я немецкая армия, еще не потрепанная в боях, сосредоточилась на правом берегу Днестра, готовясь рассечь Южный фронт.

Днестр переходили по мосту. Запомнилась Тираспольская консервная фабрика имени 1-го Мая. После войны я часто видел этикетки этой фабрики в Ленинграде на банках с фруктовыми консервами.

При входе в город мы обратили внимание на артиллеристов какой-то части, хлопотавших возле своих повозок.

— Пехота, давай помогай!.. — кричали они нам.

Оказалось, что артиллеристы торопятся разгрузить цеха и склады фабрики, работавшей до последнего часа. Готовая продукция находилась на втором этаже. Мы сразу присоединились к артиллеристам и быстро нагрузили более двадцати подвод яблочными и персиковыми компотами, а также макаронами с мясом. Неделю питались этим богатством, но как всегда — без хлеба.

<…>

Трудно сейчас установить, чем было вызвано решение фронта о срочной переброске нашей дивизии в Котовск. Либо командование считало 150-ю стрелковую дивизию вполне боеспособным соединением — увы, этого не было — и хотело за счет нас укрепить поредевшие ряды 9-й армии на правом фланге. Либо, наоборот, могло считать, что дни дивизии сочтены из-за больших потерь — которые понесли тогда все дивизии — и пусть хоть какую-то пользу принесет дивизия, обороняя Котовск. Но она и этого не смогла.

Положение на правом фланге Южного фронта в районе Котовска, Ананьева и Первомайска, где отходили сбоями измотанные и немногочисленные части 18-й армии, было в те дни угрожающим: окружение всего того, что еще оставалось от 9-й армии, становилось реальностью. Собственно, мы давно находились в окружении, но не хотели признаваться в этом сами себе. Но все было именно так. И когда мы прорывались на восток со своими верными лошадками, пути отхода нам перекрывала колесная и гусеничная техника противника на несопоставимых с нашими скоростях. Мы были обречены остаться в окружении, хотя настроены были вполне оптимистически: «Противник напал на нас внезапно, скоро положение выправится, и мы им…»

А пока 150-я стрелковая дивизия получила приказ срочно погрузиться на автомашины 9-го автотранспортного полка для передислокации из Тирасполя в Котовск с целью удержания города, на который наступали части 11-й немецкой армии.

Преодолев на полной скорости 120 километров, 25 июля мы оказались в Котовске. Наши раненые с остатками медсанбатов других частей оставались в Тирасполе, а подводы дивизии — наша основная «непробиваемая» сила — нагнали нас на следующий день.

Мы рассредоточились на северных окраинах города и заняли рубежи обороны. Город горел и весь был в дыму пожарищ. Горели дома и деревья. Тут и там сиротливо торчал и изуродованные бомбежкой опоры линий электропередач; дороги искорежены гусеницами немецких танков, прошедших перед нами на Первомайск. Куда ни глянь — везде воронки от бомб и снарядов. Людей не видно. Притом Котовск продолжали бомбить, а артиллерийский огонь не прекращался ни на минуту. Это был какой-то ад, но мы уже привыкли ко всему.

Мы опять несли большие потери, и с первого дня обороны Котовска всем было ясно, что удержать город мы не в силах. Надо сказать, что в те дни задержать противника на 1–2 дня было совсем не мало.

28 июля по приказу фронта мы оставили Котовск: кольцо окружения смыкалось. 30 июля немецкие части переправились через Днестр.

Обстановка на фронте была хуже некуда. Под Уманью, захваченной еще 21 июля, немцы добивали в окружении остатки 6-й и 12-й армий Юго-Западного фронта, переданных в конце июля Южному фронту, но так и не вышедших из окружения. Южный фронт их так и не дождался.

О последних днях этих двух армий так говорится в книге «Великая Отечественная война Советского Союза» (с.89): «6-я и 12-я армии с тяжелыми арьергардными боями отходили на восток и юго-восток. Входе этих боев главными силами 1-й танковой группы врага совместное войсками 17-й немецкой армии удалось перехватить 2 августа коммуникации основных сил 6-й и 12-й армий и окружить их в районе Умани. Остальные соединения этих армий отступили в район южнее Первомайска. Окруженные войска вели героическую борьбу до 7 августа, а отдельные отряды — до 13 августа. Часть войск с упорными боями прорвались из окружения, многие воины стали партизанами, но тысячи верных сынов Родины пали смертью храбрых. Многих бойцов и командиров постигла тяжелая участь фашистского плена».

Насчет прорыва из окружения — сомневаюсь, так как противник с воздуха контролировал все передвижения войск, а для прорыва нужна еще и техника — на подводах далеко не уйдешь. Насчет партизан я тоже сомневаюсь: слишком в тот период этот район был запружен немецкими войсками, укрыться где-либо или проскочить в советской военной форме было невозможно. Большинство, конечно, погибло или попало в плен. Я специально воспользовался этой цитатой, чтобы по степени правдивости ее можно было сравнить стой, ранее приведенной цитатой, где описывались последние дни обороны Севастополя…

2–3 августа были оставлены Первомайск и Кировоград. Фронт уже на 160–200 километров завис северо-восточнее Котовска, который мы только что оставили.

В Котовске наши батальоны совсем поредели, и полк пришлось свести в один батальон, и то в нем было много присоединившихся к нам бойцов из других частей. Еще на подходе к Днестру нашей дивизии был придан 263-й Домашкинский имени Фрунзе стрелковый полк, оторвавшийся от своей 25-й стрелковой дивизии, повернувшей на юг к Одессе. От полка осталось тоже не более батальона. Такого перемешивания частей, как в 1941 году, наверняка не знала история войн. Все это увеличивало трудности в управлении войсками — своими и «чужими».