Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера - Питер Акройд

Среди этих сенаторов был, разумеется, и покровитель Констанцы. Он приветствовал Эллу, воздал ему почести, и король подобающим образом ответил на них. А спустя день или два король пригласил его со свитой к себе на пиршество. И кто, как вы думаете, оказался там среди гостей? Не кто иной, как Маврикий, сын Констанцы.

Одни, конечно, скажут, что это сама Констанца уговорила сенатора взять туда ее сына. Я не знаю, как было дело. Знаю только, что Маврикий присутствовал на том пиру. И вот что я еще знаю. Констанца велела сыну встать перед королем во время трапезы и смотреть ему пристально в лицо.

Элла был поражен, увидев этого мальчика. Он обратился к сенатору и спросил его, кто это дитя, стоящее перед ним.

«Бог свидетель, я и сам не знаю, – ответил ему сенатор. – У него есть мать, а вот отца, кажется, нет».

И он рассказал королю историю о том, как были найдены мать с ребенком.

«Видит Бог, – сказал он, – я за всю свою жизнь не встречал женщины более добродетельной. Я никогда не слыхал о замужней женщине или девушке, которая могла бы с ней сравниться. Она скорее подставит сердце под нож, чем совершит дурной поступок. Никто и никогда не сумел бы склонить ее ко злу».

Мальчик был вылитая мать. Они как две капли воды походили друг на друга. Так Элла вспомнил о самой Констанце и подивился: неужели это она – его дорогая жена – и есть мать этого ребенка? Разумеется, он смутился душой и постарался поскорее удалиться с пира.

«Что за фантазии меня одолевают, – говорил он сам себе, – если я точно знаю, что жена моя давно покоится на дне морском?» Но потом он задал себе другой вопрос: «А вдруг Христос Спаситель привел Констанцу сюда? Ведь однажды Он уже послал ее к берегам моей собственной страны».

И в тот же день он решил побывать в доме сенатора и своими глазами увидеть мать мальчика. Может быть, в самом деле случилось новое чудо? Сенатор почтительно приветствовал короля, а затем позвал Констанцу. Когда ей сказали, что сейчас она встретится с Эллой, она едва не лишилась сознания. Она не то что не плясала от радости, а едва стояла на ногах.

Увидев жену, Элла поздоровался с ней и жалобно заплакал. Он узнал ее. Перед ним стояла его собственная жена. Сама Констанца онемела от изумления – она, точно дерево, приросла к земле. Ей вспомнилось то зло, которое причинил ей король (она ведь не знала правды), и ей было вдвойне больно видеть его.

Она упала в обморок, а очнувшись, тут же снова упала в обморок. Сам король, обливаясь слезами, просил у нее прощения.

«Клянусь Богом и всеми святыми на небесах, – говорил он, – что я так же невиновен в преступлениях против тебя, как твой родной сын. Наш родной сын, который так похож на тебя лицом. Пусть меня схватит дьявол, если я лгу!»

Теперь они лили слезы вместе. Они оплакивали прошлое. Они сетовали на то зло, что выпало им на долю. Люди, стоявшие вокруг, тоже исполнились жалости: от столь многих слез их несчастье казалось еще горше.

Простите ли вы меня, если на этом я прерву описание их скорби? Иначе мне до завтрашнего дня не кончить рассказа. А меня утомляют печальные описания.

Наконец, когда Констанца поняла, что Элла невиновен в ее изгнании, слезы ее сменились улыбкой. Супруги поцеловали друг друга сотню раз. Они были так счастливы, как еще не была и не могла быть счастлива ни одна супружеская пара. Сильнее радуются разве что в раю.

А потом Констанца попросила его об одном одолжении – в качестве возмещения за перенесенные горести. Она попросила его послать приглашение, составленное в самых вежливых словах, ее отцу, императору, умоляя его явиться на королевский пир. Однако она заклинала мужа ни единым словом не упоминать о ней.

Говорили, будто с этим приглашением к императору отправили Маврикия. Я этому не верю. Элла не мог бы проявить такое неуважение к великому правителю, под чьей властью находился весь христианский мир, и отправить к нему гонцом сущего ребенка. Лучше будет предположить, что король сам явился в императорский дворец и лично вручил приглашение.

Впрочем, я читал где-то, что посланником действительно выступал Маврикий. Согласно этому рассказу, император благосклонно принял приглашение, не сводя глаз с лица Маврикия. Этот ребенок напоминал ему дочь. Тем временем Элла вернулся в свою резиденцию и начал готовить самый пышный, самый великолепный пир. Он не пожалел на это золота.

И вот наступил назначенный день пиршества. Элла и его дорогая супруга приготовились встретить своего царственного гостя. Радостно и торжественно они выехали верхом ему навстречу. Увидев на улице своего отца, Констанца спешилась и опустилась на колени.

«Отец, – обратилась она к нему. – Ты, наверно, уже забыл свою родную дочь, Констанцу. Но вот – я перед тобой. Я – та девушка, которую ты отправил в Сирию. Я – та, которой было суждено погибнуть в одиночестве в безбрежном океане. А теперь, дорогой отец, смилуйся надо мной. Не отсылай меня больше в языческие края. Но возблагодари моего мужа за его доброту ко мне».

Кто сумел бы описать радость и скорбь, которые в этот миг смешались в сердцах Констанцы, Эллы и императора? Я не сумею. В любом случае, мне нужно закруглять рассказ. День уже на исходе. Мне осталось уже немного. Они уселись ужинать. Вот и все, что я могу сообщить. Я не стану описывать их счастье, которое в сотни и сотни раз превосходит мои способности рассказчика.

Позже, спустя годы, Папа короновал Маврикия императором Священной Римской империи, и он наследовал деду. Маврикий был добрым, набожным христианином и по-христиански правил государством. Но я не стану вам рассказывать про него. Меня больше занимает его мать. А если вам хочется узнать о нем больше, то читайте старинных римских историков. Они вас просветят. А я не так хорошо осведомлен.

Когда Элла почувствовал, что пришла пора, он оставил Рим и вместе с любимой женой отплыл обратно в Англию. В нашей стране они жили в блаженстве и довольстве. Но счастье их длилось недолго. Ведь радости мира сего недолговечны. Жизнь переменчива, как череда приливов и отливов. Вслед за ясным днем наступает непроглядная ночь.

Кто может оставаться счастливым хотя бы в течение одного дня, не предаваясь ни гневу, ни ревности? Кого не беспокоят постоянно муки совести, враждебность или негодование? Поразмыслите о собственной жизни. Я говорю вам об этом лишь затем, чтобы подойти к заключению своего рассказа: к тому, что счастье Эллы и Констанцы не могло длиться вечно.

Смерть, которая облагает данью равно и великих, и малых, отвратить невозможно. Спустя год после возвращения в Англию Элла покинул земной мир. Констанца, разумеется, горько плакала по нему. Да упокоит Господь его душу! А затем, после похорон мужа, она решила вернуться в Рим.

Там она нашла своих друзей и родных живыми и в добром здравии. Теперь она наконец почувствовала, что все приключения остались позади. Придя к отцу, она преклонила перед ним колени и заплакала. Нежная и добрая Констанца сто тысяч раз вознесла молитвы и хвалу Господу.

Так они и зажили добродетельной и милосердной жизнью. Они никогда не разлучались – разлучила их только смерть. Ну, вот на этом я и кончаю свой рассказ. Да принесет нам Иисус Христос радость после горести и да спасет нас всех в Судный день. Да хранит вас Господь, братья мои пилигримы.

Эпилог к рассказу Юриста

Гарри Бейли, наш Трактирщик, привстал в стремени и поздравил Юриста.

– Прекрасный рассказ, – сказал он. – Очень похвально. А вы все разве не согласны? – Потом он обратился к приходскому священнику: – Отче, во имя любви к Господу, расскажите нам свою историю. Вы ведь обещали. Мне известно, что ученые люди – хорошие рассказчики. Вы ведь столько всего знаете, клянусь Богом!

Священник поморщился:

– Да пребудет с нами со всеми благодать! Зачем этот человек все время божится? Не следует упоминать имя Божье всуе.

– Ох, Джон Виклиф[13], уж не ты ли с нами в путь увязался? – отбрил его Трактирщик. – Узнаю лолларда по запаху! Я вас предупреждал, братья паломники, что священник недолго продержится и начнет читать нам длинную проповедь. Лолларды обожают этим заниматься.

– Клянусь душой моего отца, у него это не выйдет! – вскричал тут Шкипер. – Он не будет проповедовать. Мы не позволим! Тут не место учить нас Евангелию. Все мы веруем в Бога. Нам не нужно, чтобы кто-то заново перетолковывал да пережевывал учения Святой Матери-Церкви. Нечего сеять сорняки в плодородную почву! Вот что я тебе скажу, Гарри. Я сам сейчас расскажу одну хорошую историю. Громкую и ясную. Там не будет ни философской трескотни, ни ученых уверток. Я и латыни-то не знаю…

– Прошу прощения. – Это раздался голос Батской Ткачихи, величественно восседавшей на лошади. – Да уж я, наверно, повыше этого Шкипера буду? Негоже, когда доброй женщине не дают слова вовремя сказать. Ну же, мистер Бейли! Дайте мне слово. У меня есть что рассказать.