Арабские поэты и народная поэзия - Ольга Фролова

По-видимому, в этом рассказе находят отражение древнеарабские сказания о сотворении первого человека из глины (Абдаллах был занят работами с глиной), о праматери людей и добром начале — жизни (Амина — Ева), и о второй жене прародителя людей — злом начале, не несущем жизни (вторая жена Абдаллаха—Лилит). Имя первой жены Абдаллаха Амина имеет значение «находящаяся в безопасности, в мире, уверенная в своем спасении». С этим словом связан термин иман «вера» или «приобретение уверенности в своем спасении» [107, с. 63], который употребляется наряду со словом ислам, имеющим первоначальное значение «приобретение уверенности в безопасности, в мире», а затем переосмысленном как «предание себя богу, покорность богу». Жизнь, по-видимому, связывалась с безопасностью, покоем, миром, спасением, которые дарует высшая сила. Еще Ф. Энгельс писал, что «еврейское так называемое священное писание есть не что иное, как запись древнеарабских религиозных и племенных традиций, видоизмененных благодаря раннему отделению евреев от своих соседей — родственных им, но оставшихся кочевыми племен. То обстоятельство, что Палестина с арабской стороны окружена пустыней, страной бедуинов, объясняет самостоятельность изложения. Но древнеарабские надписи, традиции и Коран, а также и та легкость, с которой распутываются все родословные и т. д.,— все это доказывает, что основное содержание было арабским или, вернее, общесемитским, так же, как у нас с «Эддой» и германским героическим эпосом» [7, с. 210].

Не только поэты суфийского и романтического направлений воспринимают ночь как время мистической власти природы, высшей силы над человеком, у арабских поэтов-реалистов тоже встречаются подобные описания ночи. Вот стихотворение Мубарака Хасана ал-Халифы, поэта реалистического направления:

Ночь в горах — лабиринт, тени небытия.Возвращается повесть страдальца эхом раскаянья.И сам злой дух (ал-г̣ӯл, 5) по краю бездны блуждает,Отравлены стрелы его и глаза как жаровни, горят,От дыхания его застывают уста, каменеет взгляд.Злой дух наполняет и землю, и темное небо.Он питается плотью живою и кровью живой.Но и он не в силах прервать бег ручья и рев водопада,Заглушить шорохи трав и легкую поступь газели,Порывы свежего ветра и бег моего свободного сердца,Что спешит сквозь пространство и время (фӣ-з-зама̄н ва-л-мака̄н, 6) все вперед и только вперед.Злой дух не запретит душе бродить по ущельям,Упиваясь светом луны и касаясь облаков.

Традиционную пессимистическую романтическую картину ночи Мубарак Хасан ал-Халифа взрывает мощным потоком оптимизма, веры в жизнь, в то, что смерть и злые силы отступят.

Описание ночи в арабской поэзии, прежде всего романтической и суфийской, близко к образам народной поэзии, фольклора, древней бедуинской касыды. Картины ночи, пустыни, звезд, останков кочевья, развалин постоянно встречаются в древних арабских касыдах и песнях [ср. 136, с. 20; 17, с. 25, 32, 38, 42, 47, 64, 74-75, 95, 102-103, 164, 184, 188, 201; 159, с. 180, 190, 195, 199-202, 208, 214]. В египетском фольклоре широко распространены песни с припевом «йа̄ лейл, йа̄ ‘айн» («о ночь, ах очи»). Среди тунисских народных песен имеется, например, такая:

О, ночь! О, ночь моих очей!Создала меня любовь заново.О, ночь! О, ночь моих очей!Сковала меня и пронзила меня тоже любовь.

Картина природы, описание ночи, звезд, луны, неба, садов, цветов постоянны в народной поэзии и в лирических произведениях древних, средневековых и новых авторов. Особая роль принадлежит природе у суфиев, которые ее обожествляют. В новой поэзии, обращающейся к острой политической тематике, воспевание природы приобретает символический характер, с ней связано прославление свободы, достижений науки, прогресса.

Общие выводы

Обращаясь к изложению основных характерных особенностей поэтической лексики арабской лирики, можно сказать, что она включает в себя определенное число слов и словосочетаний, представляющих собой ключевые опорные единицы ее словаря. Но благодаря широким возможностям лексико-семантических комбинаций простое содержание любовного арабского стихотворения может получить безграничную множественность выражения.

Есть слова, типичные только для поэтического употребления, например, х̣ибб «любимый» наряду с общеязыковым х̣абӣб; сюда входит и ряд слов, которые в поэтическом употреблении имеют иное значение, чем в прозаическом: на̄р-ӣ — «горе мне!» вместо «мой огонь»; сӣд-ӣ — «моя любимая» вместо «мой господин»; ‘аз̱ӯл — «соперник» вместо «порицающий» и др. Подобная дифференциация поэтического и общеязыкового употребления слов, так же как и многие другие свойства арабской поэзии, наблюдается и в литературах других народов [ср. 69].

Различие в поэтическом и общеязыковом употреблении слов — одна из причин, которая обусловила наличие больших лексических рядов, состоящих из значительного числа близких и далеких стилистических ситуативных синонимов и ассоциативно-образных эквивалентов, которые выступают как эпитеты, метафоры, сравнения или уточняют различные аспекты понятия; например, названия предмета любви составляют более ста единиц. Явление множественности названий предмета любви характерно и для поэзии других народов, например, для русской частушки называют 57 слов: дроля, ягодиночка, залетка, забава и т. п. [ср. 18]. Это явление связано с риторическим приемом амплификации — накопления нескольких сходных определений для характеристики понятия.

Наличие определенных лексических групп, обилие синонимов, явление амплификации порождают также образование синонимических словосочетаний, в которых один из компонентов повторяется, а другой варьируется, например, для выражения «огонь любви» существуют словосочетания: на̄р ал-х̣убб, на̄р ал-г̣ара̄м, на̄р ал-хава̄, на̄р ал-ваджд, на̄р ал-мах̣абба; «самый красивый» — сеййид ал-мила̄х̣, амӣр ал-мила̄х̣; «жертва любви» — к̣атӣл ал-г̣ара̄м, к̣атӣл ал-мила̄х̣, к̣атла̄-ш-шаук и т. д.

Для лексики арабской лирики более, чем для литератур других языков, характерно обилие омонимов и широко распространено явление полисемии. Большим мастером в сочинении стихотворений, в которых рифмуется одно и то же слово, но в разных значениях, был египетский лексикограф и поэт Йусуф ал-Магриби.

В лексике арабской лирики частыми являются расхождения между грамматической формой слова и его содержанием, это особенно относится к роду и числу. Например, «предмет любви» может называться словом во мн. числе: х̣аба̄йиб, ас̣х̣а̄б, са̄да̄т, ах̣ба̄б — «любимые» в значении «любимая»; или в мужском роде: сӣд-ӣ — «мой господин» в значении «любимая». Большое число лексических единиц арабской лирики употребляется в строго фиксированных выражениях — штампах, языковых клише, формулах. Например: ва̄с̣алӯ-нӣ ах̣ба̄б-ӣ или ва̄с̣ал-нӣ х̣ибб-ӣ «мой любимый встретился со мной», са̄фар ва х̮алла̄-нӣ «он уехал и покинул меня» и т. д.

Но значения ряда единиц лексики арабской любовной и пейзажной лирики подвергаются модификации, происходит сдвиг значений в результате их длительного употребления и широкого распространения территориально. Лексика арабской лирики является общей как для литературного языка, так и для различных диалектов, как для древней поэзии, так и для лирики нового времени.

Некоторые единицы словаря арабской лирической поэзии обладают способностью семантических пересечений: слово, обладая определенной смысловой потенцией, может употребляться в близком значении, например: х̣абӣб — «любимый» и «любящий».

Поэтической лексике арабской лирики присущи многочисленные бинарные оппозиции языкового и понятийного характера, важные для осмысления основной идеи поэта, например: вис̣а̄л — хиджран — «свидание» — «разлука»; к̣урб — бу‘д — «близость» — «отчуждение»; шакк — йак̣ӣн — «сомнение» — «очевидность»; с̣ара̄х̣а — китма̄н — «откровенность» — «скрытность» и т. п.

Некоторые слова имеют иную фонетическую форму, чем в обычном прозаическом употреблении: йасемӣн вместо йасмӣн («жасмин»), йуср вместо уср («плен»), причем в большинстве случаев такое произношение связано не только с диалектными особенностями.

Иногда наблюдается замена базовых единиц арабской лирики словами-синонимами, соотносимыми с основными понятиями и распространенными в литературном языке и в большинстве диалектов, но отличающимися по употреблению в каком-либо одном регионе: вместо общего г̣аза̄л или раша̄ («газель») в Судане употребляется буррӣба.