Цветы и железо - Иван Курчавов

Без стука вошли двое партизан, у каждого по паре бутылок, зеленых от плесени и серых от пыли.

— Извините, товарищ Огнев, — сказал парень постарше и победовее, — с немецким мы не в ладах, а тут «Москау» написано. Что бы это могло значить?

Кох даже присел от неожиданности, когда услышал имя Огнева и увидел бутылки.

— Старое вино, товарищ Огнев, — пробормотал он. — Не обращайте внимания на надпись. Это для отвода глаз гестаповцу Мизелю. Сами знаете, что такое гестапо.

— «Распить с Гельмутом Мизелем по случаю взятия Москвы», — громко прочел Огнев. — Разбейте эту дрянь!.. А «товарищ» для вас, господин Кох, бешеный пес!.. Но не будем отвлекаться, вы обладаете даром речи, и я продолжу чтение! «…Помогаю фюреру, как могу. Сегодня собственноручно выпорол нескольких баб. Устал, как после бега километров на сорок. Нам здесь нелегко! Скрытые большевики есть в каждой деревне. Я их узнаю на расстоянии и вышибаю из них дух!

Фюрер сказал: убей русского потому, что он не немец. Я считаю, что безразлично, где я убью русского — на фронте или здесь, у себя в имении. Неужели Германия не оценит эти заслуги?»

Огнев закрыл книгу и отбросил ее в сторону.

— Германия вряд ли! — гневно сказал он. — А вот Россия оценит!

Огнев встал, поправил ремни на фуфайке, принял воинскую стойку «смирно».

— За убитых невинных людей русских, за поруганную честь девушек русских, за попытку отнять у нашего народа завоеванную кровью свободу, за муки и страдания людей наших от имени Советской власти приговариваю вас, Адольф Кох, к смертной казни через повешение. И пусть всякий, кто пойдет за вами следом, знает и помнит: рабовладельцев на нашу землю не пустим, карать будем беспощадно!

Адольф Кох пытался броситься на колени, но его взяли под руки. Теперь у него дрожало все: голова, руки, коленки… Огнев подошел к окну и распахнул форточку, чтобы проветрить комнату.

— Трус! — крикнул он в лицо позеленевшему Коху. — Даже умереть не можете по-человечески!.. Уведите его!

Когда двое партизан увели Коха, Огнев дал знать, чтобы и другие оставили помещение, что допрос Калачникова он будет вести один.

Огнев подошел к Петру Петровичу, пожал его холодную дрожащую руку, рассерженно спросил:

— А как вы-то оказались здесь?

— Комендант Хельман распорядился. — Калачников вынул из кармана записку и протянул ее Огневу. — В зятья себя прочил Коху, вот и послал: сберечь сад от морозов. Прикидывал я по-всякому. Нельзя было ослушаться.

Они сели на диван. Огнев положил на колени руки — они у него огрубели, потрескались на ветру.

— Вы, Петрович, на народ не обижайтесь, — произнес после паузы Огнев. — Вас они оскорбили, мои ребята, но ведь иначе и быть не могло: предателем вас народ считает.

— Смерти я не боюсь. Страшно погибнуть собакой, товарищ Огнев. Люди не знают, что́ у меня на душе!..

— Партия знает. А если партия знает, будут и люди знать!

— Угрызения совести мучают, — сказал Калачников. — Делаю мало, делать надо больше.

— Будет, много работы, Петрович! — обрадованно произнес Огнев. Глаза у него блеснули. — Работа еще только начинается. — Он протянул Калачникову дневник Коха. — На первых порах надо будет перевести признания отошедшего в другой мир господина Адольфа Коха. Этот дневник наполнит сердца людей еще большей ненавистью к врагу. В случае чего, скажете, что в господском дворе дневник подобрали. И еще два задания есть. Ответственных, рискованных…

— Вот это и хорошо! — сказал Калачников.

— В военной комендатуре служит фельдшер. Говорят, очень жадный человек. Не попытаетесь ли купить у него некоторые медикаменты? Деньги мы дадим.

Петр Петрович задумчиво потер упругую щетину на сморщенных щеках.

— Попытаюсь, — сказал он.

— И третье поручение. В лагере военнопленных между Шелонском и Низовой есть хорошие ребята. Не удастся ли их перетащить к себе: мол, работники нужны для питомника? А мы потом их к себе переправим. А?

— Потребуется ходатайство самого Хельмана.

— А вы почаще напоминайте, что плодовый питомник его собственность. Военнопленных для него не пожалеют — они все равно умирают в лагере.

— Думаю, что согласится.

Огнев вдруг пожал плечами, потрогал себя за густую широкую бороду.

— А вот что с вами теперь делать, Петрович, не придумаю, — сказал он. — Освободить вас и объявить всем, что вы наш человек, не могу, а вдруг затесался провокатор? И отпустить просто так нельзя: скажут, Огнев предателя оправдал.

— Задал я вам задачу, товарищ Огнев.

— Ничего, решим!

Огнев чертил но столу карандашом, сосредоточенно хмурил брови. Петр Петрович внимательно присмотрелся к нему: постарел секретарь, вон сколько седых волос стало, и морщин раньше не было, а теперь бороздками протянулись по лбу и от глаз по щекам… Огнев одет в полушубок, перепоясанный ремнями, из-за пазухи торчит рукоятка пистолета.

— У нас нет времени на раздумье, — проговорил он и уже решительно добавил: — Вы убежите от нас!

— Как, убегу? — удивленно спросил Калачников.

— Спасетесь от партизан. Это поднимет ваш авторитет в глазах военного коменданта Шелонска. А для достоверности возьмите с собой хромого немца. Кстати, он первым поднял руки. Его напарник хотел стрелять — он его отбросил от пулемета. — Огнев взял руку Калачникова, крепко стиснул ее. — Спасибо за информацию, пригодилась. Знали, где и что находится в Лесном.

— Жаль, что без потерь не обошлось!..

— Без потерь бои бывают редко, Петрович! Есть и убитые, и раненые…

— Ужасно, когда хорошие люди погибают!

— Да, это правда… В такой войне мы потеряем очень много хороших людей. Ничего не поделаешь! — Огнев опять стал чертить по столу карандашом. — Мы вас посадим с хромым немцем в конюшню. Время есть: нам надо погрузить продовольственные запасы господина Коха, в лесу пригодятся. Посидите, пока не увидите условный знак. Охранять вас я поручу пареньку, который к вам связным ходит. Вот от него вы и убежите!..

— От друзей к врагу… — задумчиво проговорил Калачников.

— Что поделаешь? Так надо, Петрович.

Медленно текут минуты в заточении. Рыжеватый немецкий солдат сидит в углу на топчане, положив подбородок на ладонь. Петр Петрович нет-нет и взглянет на него. Глаза у солдата закрыты, будто его ничто не тревожит.

— Они нас капут расстрел или виселиц? — вдруг спрашивает немец вполголоса по-русски.

— Не знаю. В таких случаях со смертниками не советуются, — ответил по-немецки Калачников.

— Лучше пусть пристрелят: так легче и почетнее, — сказал, на этот раз по-немецки, солдат.