Заложник - Фридрих Незнанский

— Мне теперь уже ничего не кажется, старина… Но дай Бог, чтобы тебе не пришлось пережить того, что сегодня пережил я. Смерть единственного ребенка, Саш, это очень страшно…

Игорь резко отвернул голову в сторону и зарыдал. Громко всхлипывая, утирая нос рукавом и бормоча при этом что-то неразборчивое.

Турецкий огляделся, увидел на столе стакан и бутылку минеральной воды. Налил, протянул Игорю. Тот кивком поблагодарил и стал пить, захлебываясь и проливая на себя. Не глядя, отдал стакан и закрыл ладонями лицо. Потер, устало уронил руки на колени и сказал:

— Пойдем напьемся, а, Саш? Все равно уже ничего не изменить… И этих блядей нигде нету…

— Ты про кого?

— Лерка с Веркой… «Мобилы» отключены, шляются где-то, и хрен с ними… Пойдем? Не могу больше…

…После того как они прикончили «Долгорукова», Игорь вдруг сказал, причем совершенно безотносительно к их вялому разговору:

— А ведь ты совершенно прав, старик… Я сразу не сообразил, а сейчас, кажется, дошло. Это про твой вакуум. Так действительно не бывает. Ну и что прикажешь делать? Дыбу вот тут поставить и вызывать по очереди? И жопы им паяльником прижигать?

Турецкий с иронией посмотрел на него:

— А разве ты должен сам этим заниматься?

Игорь поднял трезвые глаза и пожал плечами.

— Я хочу быть твердо уверенным и не имею права ошибаться… Я должен знать твердо, что смерть Светланки к моему бизнесу… к нашему банку отношения не имеет. Мне уверенность нужна…

— Это понятно. Без уверенности в вашем деле… трудно, наверное, да?

— Невозможно, Саша…

— Но может быть и бытовая версия.

— Какая?

— Да вариантов много. Вон и следователь поделился своей версией.

— Чего он хочет?

— Грешит на деревенских. Имеется даже подозреваемый.

Игорь внимательно посмотрел на Турецкого. Опустил глаза и долго сидел молча. Потом сказал, глядя в пол:

— Между нами, Саш. Хоть наверняка и примитивно, и глупо, но, Господи, прости меня, это был бы единственно приемлемый, как ты говоришь, вариант. К великому моему сожалению…

— Во-он даже как?.. Ну и ну… Получается, и тут дело дороже?

— Нет, я могу, конечно, все бросить и уйти. Хватит до конца-то. Еще и останется… неизвестно кому. Но ведь не отпустят, Саш. Вот в чем дело. Просто так не отпустят.

— Я тебе не завидую, старик.

— А в прошлый раз завидовал. Не ври, что нет, я по глазам твоим видел. И правильно делал. Это я себе такую задачу поставил, чтоб облегчить…

— Понятно, есть вещи, которые действуют лучше всяких уговоров. Но чтоб ты дальше не мучился, скажу сейчас: не пойду я с вами, ребята… И пулемет свой не дам.

— А при чем тут пулемет?

— Это я Верещагина вспомнил. Был такой таможенник…

— Да? Может быть, не помню такого… Но хоть друзьями-то мы с тобой останемся?

Турецкий наклонился к Игорю почти вплотную и сказал, будто открывая почти государственную тайну:

— А ты знаешь, что я тебе отвечу, дружище? И тоже сугубо между нами… Это будет зависеть исключительно от тебя. Вот так… Ну ты, гляжу, уже пришел в себя? Пойдем-ка вздремнем. Мне завтра рано на службу. И еще, давай поставим точку на нашем с тобой разговоре. Официально я твоим делом не занимаюсь, я ведь не вольный стрелок. И вмешаюсь только в том случае, если следствие явно потянет не туда.

— Считаешь и это возможным?

— Не могу быть ни в чем уверенным. Преступление гнусное, а раскрутка может оказаться еще гнусней. Человек — не зверь и в подлости своей непредсказуем.

— Это ты очень верно заметил…

19

На протяжении нескольких следующих дней, включая и выходные, Александр Борисович не возвращался к президентскому поручению. Ветерана летно-испытательной службы, с которым он считал необходимым встретиться, в городе не оказалось — вот ведь какая закалка, старик, а не сразу и отловишь! Сан Саныч укатил в Ульяновское высшее авиационное училище гражданской авиации, событие там у них какое-то, ну и потребовалось присутствие «живой легенды». На несколько дней отбыл, можно и подождать, мир не рухнет. И на это время Турецкий передал инициативу Платону Петровичу. В конце концов, не руководителю же бегать, высунув язык! Есть исполнители, вот пусть и рыщут. А кроме того, не от безделья же «схлопотал» Александр Борисович от Кости это задание — обычно приходится вести несколько уголовных дел сразу, но, к счастью, под рукой практически всегда имеются толковые помощники. Если о них думаешь загодя и соответствующим образом воспитываешь.

Что же касается убийства девочки, то те, с кем хотел бы встретиться Турецкий, также отсутствовали в Москве. Но и это пока не страшно, да и время вот теперь уже, к сожалению, терпит.

Однако в рассказе Загоруйко один факт все же заинтересовал Турецкого, и он решил его проверить, но так, чтобы при этом не привлекать к себе ничьего внимания.

Утром, собираясь на службу, он позвонил Вячеславу Ивановичу Грязнову:

— Слав, по-честному, можешь лично мне сделать дружеское одолжение?

— Почем? — не раздумывая, спросил Грязнов.

— Что — почем?

— Почем дружбу ценишь?

— Ах, это? Литра достаточно?

— Тогда действительно личное. Если по службе, предпочел бы на халяву, верно?

— В самый корень зришь. Нужен молодой, толковый, не зануда, стало быть, послушный и терпеливый эксперт-криминалист.

— Многого хочешь сразу! А на предмет?

— Я тебе, кажется, уже рассказывал про дочку банкира Залесского. Так вот, по тому месту, где ее нашли, прошло без преувеличения стадо слонов. А мне надо посмотреть еще раз и самому. И чтоб спец находился рядом. Пусть не волнуется, расходы на затраченные нервные клетки я ему возмещу безотлагательно.

— А почему бы тебе в «Глорию» не обратиться? К Дениске? У него связи почище моих.

— Еще предстоит. Так я думаю.

— Ладно. Когда?

— Да прямо сейчас. Мы бы с ним съездили и все бы успели. А после обеда я его отпущу.

— Так считаешь? Повиси на трубе, сейчас… — Вячеслав принялся звонить в Экспертно-криминалистическое управление. Но потом Турецкий слышал лишь неразборчивое бормотание. Наконец Грязнов откашлялся прямо в трубку и сказал: —Запоминай. Зовут это молодое дарование Сережей, по фамилии Мордючков. Когда разливает, глаз, говорят, становится ватерпасом. Несмотря на малый возраст, лысый, однако не от рождения и не от злоупотребления, а от обилия мыслей. Тебе точно подойдет.

— Что-то ты очень быстро… Подозрительно! — насторожился Турецкий.

— Да ты не сомневайся. Поначалу впечатление, может, и не очень, но могу поручиться — зверь. Нюх собаки, глаз, я уже докладывал, сокола, нрав… хм… ну, сам оценишь! Заехать потом не желаешь?

— А у меня в конторе будут дела.

— Будут! — презрительно бросил Грязнов. — Так и я ж не для безделья! Может, нечаянно умный совет дам. Мы же выросли в стране, помнишь, какой? Или сам с усам?

— Соблазняешь? Как устоять? А где твое «дарование»?

— А вот и подъезжай, и оно подойдет…

Турецкому показалось, что «дарование» было с большого похмелья. На это указывали несвежие белки глаз, слегка подергивающаяся нижняя губа и некоторое «смятение» в пальцах, перебиравших ручку служебного чемоданчика. А вообще он соответствовал Славкиному описанию. Нос соколиный, гордый, ну, взгляд… там видно будет. А касательно нрава? Молча кивнул, так же молча сел в машину, глубоко вздохнул и откинул макушку на подголовник. Закрыл глаза, будто приготовился спать.

Но в животе у него что-то побулькивало, а дыхание было прерывистым, иногда даже громким, грозно этак порыкивающим. Знакомые симптомчики.

Выезжая из Москвы, в районе Выхино, Турецкий прижал «Ладу» к бортику и повернулся к молчаливому спутнику:

— Слушай сюда, Сережа. Если ты поклянешься, что сто пятьдесят граммов тебе не повредят, а, напротив, окажут помощь, я готов закрыть глаза. Я не ханжа, но сперва — клятва.

Парень открыл глаза, не меняя положения головы, косо посмотрел на Турецкого и сказал:

— Клянусь мамой.

— Нехорошо приплетать к делам малодостойным родителей, но я тебе почему-то верю. Сиди, сейчас схожу вон туда и принесу. В счет обещанного литра не входит.

— Вячеслав Иванович сказал, что с вами можно работать. А за меня не бойтесь, я, когда с допингом, лучше вижу. И соображаю.

— Действительно, дарование… — покачал головой Турецкий. — Можно, значит? Ну и наглые вы, гляжу, с Вячеславом Ивановичем…

Сережа оказался человеком слова, то есть выпил ровно сто пятьдесят. Бутылку завинтил и сунул между сиденьями. Зажевал горячей булочкой с маком, которую также купил ему Турецкий вместе с банкой апельсинового сока. И после этого до самого места назначения потягивал сок, шмыгал носом и не раздражал расспросами.

Минуя Солнечный, Турецкий сразу махнул в Борки. Отыскать там дом Гонюты труда не составило. Он просто заглушил мотор, опустил оба боковых стекла и велел Сереже внимательно слушать, где лают собаки. Не одна, а несколько. Уже через минуту, сравнив свои слуховые впечатления, они знали, куда ехать.