Сумеречный сказ - Кайса Локин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весь день и весь вечер по лесу скитался Юра, пытаясь дорогу домой отыскать. От топей гнилых старался держаться подальше, пробовал ориентиры разглядеть и по ним путь проложить. До поздних сумерек бродил Юрка по лесной глуши, и только чудо его спасло: к полуночи возвратился в деревню родную. От усталости ноги заплетались, язык не слушался — измотался. Плакали отец да мать, слёзы счастья и горя смешивая: оплакивали одного сына, радовались второму. Стал Изяслав собираться на поиски Вани, однако не поддержали его мужики: слишком ночь темна и лес опасен. Решили, коль выживет и сберегут ребёнка духи, так поутру быстро найдут. Главное — ночь переждать.
А тем временем у Ивана история иная складывалась. Как понял он, что потерялся, так стал думать, что делать дальше. Выход один только был: в доме стареньком остаться и молиться о спасении. «Уж лучше там, чем медведя на полянке повстречать», — поразмыслило дитя. Так, покуда солнце не село ещё, стал Ваня печку растапливать да еду искать, благо водица с собой имелась. Ягод пригоршню собрал, но только тех, в коих уверен был. Обманчив ведь лес, коварны краски — ошибиться и яда вкусить очень легко. Ночевать в избушке собрался, хорошо хоть, печь не дырява и лавка ещё крепка. Вокруг дома травы росли: они и те, что за пазухой были, на защиту от нечисти пошли. Разложил повсюду Иван обереги узорами, кои батюшка показывал, а стены и пол разрисовал рунами — уголёк в кармане всегда лежал. Дверь изнутри подпёр, оконца все закрыл, пламя загасил, одеяльцем худеньким укрылся и спать собрался.
Однако краток был сон детский: услышал мальчик, как возле дома ходит кто-то. Испугался, замер, смирно лежал и еле-еле дышал. Вспомнил Ваня рассказ брата про колдуна, что якобы в этой избе обитал. Может, он вернулся и теперь гневаться будет? Похолодели ручки у ребёнка, лишний раз шевелиться боялся. Тут в тиши скрипнуло крыльцо, дверь дёрнулась, но не откр ылась — хорошо её запер мальчик. Зажмурился Иван и стал про себя молитву шептать, на силу оберегов и рун уповать.
— Негоже дома чужие занимать, хозяев не пущать, — страшный, точно неживой, голос раздался. — Открывай давай, гость нахальный!
Ещё пуще испугался Иван, да делать нечего: послушаться — беду впустить, а значит, надо по-иному поступать.
— Врать негоже, случайный прохожий, — произнёс мальчик, голос изменить пытаясь — слыхал он на ярмарке, как мужики забавлялись и точно иными людьми представлялись. — Ежели хозяин ты, так отчего же ключом дверь не запер, коль уходил далеко?
Притаился злодей, ошибку осознал — в двери замок был — не сорванный, крепкий. На ключ, что на скамейке лежал, закрылся изнутри мальчишка и объяснений с испугом ждал.
— Незачем мне запираться, — прозвучал ответ. — Богатырь я здешний, все боятся меня, а потому никто не тревожит напрасно.
— Коль дом это твой, так отчего же покосился он весь? Неужто богатырь силушкой не обладает, чтоб наладить тут всё?
Избушка брошена давно была: пол прохудился, мыши всё погрызли, запасов съестных не было вовсе, сундуки пусты. Стены наклонились, потолок дырами по углам зиял, оконца запылились, ставни рассохлись. Опять не то молвил злодей.
— Раскусил, раскусил, — проговорил он наконец. — Незачем мне избушку налаживать, ведь не человек я вовсе, а леший. Задача моя за лесом следить, людей отгонять.
— Зачем же тебе тогда домик сей нужен? Все знают, что леший не спит никогда, он — дух леса дремучего, защитник грозный. Речи и жильё людское ему чужды. Нет, не верю я тебе.
Вспомнил Иван все сказки, что ему матушка на ночь сказывала, и пуще прежнего уверовал, что за порогом кто-то очень хитрый стоял.
— Умён, шибко умён, — раздался смех. — Так просто не проведёшь тебя, молодец. Чую я трав аромат да знаков ощущаю силу… — заскрипели ступени под шагами тяжёлыми, прижался к кровати сильнее Иван. — Что ж, коль ночь пересилишь байками своими, так будет тебе награда, о коей мечтать и не смел.
Молвил незнакомец, и тут же избушка точно заходила ходуном, будто чудища на дом набросились. Затряслись стены от натиска ворожбы, и вдали словно грянул гром. Принялся Ванюшка заговоры читать, молитвы шептать и о заступничестве у сил высших просить. Вспомнил он, как отец рассказывал о чудесном действии зверобоя, и вытащил мешочек, с коим не расставался никогда, рассыпал вокруг себя траву волшебную, сжался клубочком и прикрыл глаза.
— Не страшны мне твои чудища, не пугают меня звуки леса, — молвил мальчишка. — Всё это сон дурной, вот там волк воет, а в той стороне лисица бежит, и нет здесь более чужих.
Принялся Иван все звуки объяснять да сказку на ночь сочинять, себя убаюкивать и зло отгонять. Не нечисть в окна стучалась, а только ветер бушевал. Не чудища в дом скреблись, а мыши пробегали. Не Лихо Одноглазое ревела в ночи, а медведь добычу отыскал. А даже если и были то жители Нави, не стали бы они нападать на Ваню. Нет в том толку, коль дорогу он им не переступал и беду не навлекал. Успокоился мальчишка и крепко уснул, покуда солнечный луч за нос не куснул.
Рассветные лучи все тревоги в сердце убаюкали, остатки кошмаров развеяли, будто и не было ничего ночью. Осторожно вышел из избушки Иван и огляделся, дом обошёл, следы разглядывал, но не смог ничего отыскать. Вздохнул Ванюша облегчённо: приснилось всё значит, и только порадовался мальчик, как замер в ужасе. Откуда ни возьмись появился возле порога мужчина. Волосы тёмные, глаза чёрные и злые, наряды смоляные, в руках худых и бледных посох резной — колдун, не иначе. Испугался Иван, попятился, понял, кто ночью стучался, и бежать захотел, да заговорил вдруг гость страшный:
— Ну здравствуй, молодец ясный, далёко ли собрался? — тишина. — Чего молчишь-то? Немым не сказывайся, речи твои ловкие и обманчивые слыхал. Так что отвечай давай. Ну!
— Путь мой далёкий и близкий, чрез лес проходит. В дом, что родным сказывался, да теперь и он чужим кажется, — вспомнил Ваня поступок брата, и тут же тоскливо на душе стало.
Подошёл поближе незнакомец к дитю и с высоты роста могучего на него посмотрел, точно в душу заглядывал. Не дрогнул Ванюша, не испугался и выдержал взор тяжкий.
— Кто научил тебя травы понимать? — спросил колдун, разглядывая поясок Ивана, на коем мешочки висели. Запах от них сложно