Море спокойствия - Эмили Сент-Джон Мандел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гаспери остался стоять в дверном проеме – в своем городе, но в чужом веке. Закрыв глаза, он продумывал ход следствия, потому что это было предпочтительнее, чем думать о сестре или о том, что его ждет, если он вернется в свою эпоху. Ему задали новое место назначения. Он ввел коды и отправился туда.
2
Он очутился на пляже в Кайетте. По координатам получалось, что он попал в лето 1994 года, но поначалу ему показалось, что это ошибка, ибо за восемьдесят лет местность совсем не изменилась. Он смотрел на два островка, деревья, торчащие пучками из воды, и на одно жутковатое мгновение ему показалось, что он опять в 1912 году, облаченный в рясу священника начала XX века, готовый встретиться с Эдвином Сент-Эндрю в церкви.
Белая церквушка на холме не изменилась со дня последнего посещения – возможно, ее недавно перекрасили, – но дома в округе стали другими. Он повернулся спиной к поселку, и его взгляд упал на океан. Солнце поднималось, по воде расходилась сине-розовая рябь. Ему понравилось, как она расходилась одинаковыми волнами. Теперь, впервые за долгое время, ему вспомнилась мама. В детстве она жила на Земле. В доме, в котором он провел свое детство, у нее на кухне висело фото земного океана в рамке – волны в прямоугольнике на стене близ печки. Он помнил, как она смотрела на эту картинку, перемешивая суп. А для себя он усвоил, что океан не имеет веса в его сердце: он не фигурирует ни в одном детском воспоминании и ни в одном важном событии в жизни. Океан был всего лишь местом, которое он видел в кино и где бывал по работе, поэтому не вызывал у него особых чувств. Через мгновение он повернулся и зашагал прочь по пляжу, следуя координатам, мягко высвеченным на устройстве. Он миновал последний дом, затем вошел в лес.
Теперь ходить по лесу было легче, чем в рясе, но у него по-прежнему не было навыков. Почва была слишком мягкой, ветки цеплялись за одежду, казалось, на него наседают со всех сторон. Денек выдался погожий, но утром, возможно, прошел дождь. Влажный папоротник прилипал к ногам. Его обувь оказалась не такой непромокаемой, как он надеялся. Устройство мягко пульсировало в руке, возвещая о том, что он приближается к искомому месту. Он выпустил из руки ветку, которую придерживал, чтобы та не мешала ему считывать экран, и ветка хлестнула его по лицу.
Вот он, тот клен, на восемьдесят два года старше, чем в прошлый раз. Он не столько вытянулся, сколько раздался вширь и стал величественнее. Поляна вокруг клена со временем расширилась. Он зашел под крону дерева, чтобы взглянуть на солнечный свет, пробивающийся сквозь листву, и впервые на своей памяти он испытал истинное благоговение.
Когда же придет Винсент Смит? Как знать. Гаспери оставил поляну, продираясь сквозь гущу листвы, присел на колени на прохладную, влажную землю и принялся ждать.
Он не двигался, только прислушивался. Что еще не нравилось ему в лесах, так это постоянный шум. Он не был похож на неизменный белый шум в лунных городах, отдаленные механизмы, увеличивающие тяготение до земного уровня, поддерживающие воздушную среду под куполами и делающие воздух пригодным для дыхания, создавая иллюзию ветерка. В белом шуме леса не было закономерности, и хаотичность раздражала Гаспери. Время шло, проходили часы. Его мышцы свела судорога. Ему очень хотелось пить. Он вставал несколько раз, чтобы размяться, затем снова приседал. Услышать чье-то приближение было невозможно до последнего момента. В начале пятого часа пополудни он расслышал мягкие шаги девушки по тропинке.
Винсент Смит в тринадцать лет производила такое впечатление, будто сама обкорнала свою шевелюру тупыми ножницами, а потом покрасила в кричаще синий цвет. Глаза были обведены черными кольцами. Она излучала безалаберность. Она шагала медленно, глядя в видоискатель камеры, и из своего укрытия Гаспери узнал эту сцену: однажды он сидел в театре в Нью-Йорке и смотрел скучноватый музыкальный спектакль в сопровождении видеокадров, снятых Винсент в этот самый момент. Она остановилась под деревом, направила камеру вверх…
…и реальность раскололась: Гаспери и Винсент оказались в просторном гулком соборе воздушного терминала Оклахома-Сити, где прямо перед ними шла Оливия Ллевеллин и поблизости слышались ноты скрипичной мелодии. И здесь же, вопреки невозможности, очутился Эдвин Сент-Эндрю, запрокинув лицо к ветвям/потолкам терминала…
Винсент пошатнулась и выронила камеру. Гаспери зажал себе рот ладонями, чтобы не закричать, и терминал исчез. Одно дело знать, что теоретически одно мгновение может повредить другое, другое дело – испытать оба мгновения одновременно. И совсем другое дело подозревать, что это может означать. Винсент дико озиралась по сторонам, но Гаспери припал к земле, и она его не заметила. Он закрыл глаза и вонзил руки в грязь, пытаясь убедить себя, что холодная вода, пропитавшая его брюки на коленях, реальна.
3
Но что делает мир реальным?
Гаспери лежал на спине в грязи, созерцая листву на фоне темнеющего неба, и ему казалось, что он здесь уже давно. В лесу сгущалась ночная тьма. Винсент ушла. Он сел не без труда, у него затекла спина. Сколько он тут пролежал неподвижно? Отправил сообщение со своего устройства: «Я это видел! Я видел повреждение файла! Оно настоящее, Зоя».
Ответа не последовало. Он знал, что набедокурил, знал, что, спасая Оливию Ллевеллин, нарушил самое святое правило, но в нем теплилась надежда, что это сообщение еще может его спасти.
4
Гаспери вернулся в Камеру отправки № 8 на третьем подземном этаже Института Времени в тот же момент, из которого был отправлен. Перед ним за пультом управления сидела Зоя.
– Я ее видел, – сказал Гаспери. – Я видел аномалию.
– Я получила твое сообщение. – Зоя не отрываясь смотрела на него, и он заметил ее заплаканные глаза. – Я только что говорила с Ефремом, – сказала она. – Тебя отстраняют от работы.
– Что со мной будет?
– Ничего хорошего.
– Я знаю, что натворил, – сказал Гаспери. – Но если я закончу расследование, может, они…
– Теперь ты вряд ли сможешь что-либо сделать, чтобы спастись.
– Но, может, получится. Послушай, мне нужен еще один уровень подтверждения, еще один свидетель. Мне нужно побывать еще в двух местах. – Гаспери вышел из машины времени и передал Зое свое устройство.
Она посмотрела и нахмурилась.
– 1918 год?
– У меня возникли новые вопросы к Эдвину Сент-Эндрю.
– В 1918
