Шакалы - Николай Леонов

Глава 8

Игорь родился в обычной московской семье, каких в столице сотни тысяч, а то и миллион. Отец инженер, мать преподавала в школе, достатка в доме не было, но и не голодали. Жили, как большинство москвичей, от получки до получки, стояли в бесконечных очередях, чего-то постоянно доставали, слово «купить» было полностью вытеснено из лексикона. Достал индийский чай «со слоном», достал сгущенку или колбасу по два двадцать, которая не пахла не только колбасой, но не имела запаха вообще.

Что рассказывать, взрослые люди эти благословенные времена прекрасно помнят, хотя некоторые и стали забывать, их раздражает изобилие на прилавках, все есть, нет денег, которые надо заработать. Раньше деньги не зарабатывали, а получали, никто не говорил «зарплата», говорили «получка». Нищенские рубли давали каждому вне зависимости от того, хорошо ты работаешь или плохо или вообще лишь приходишь отмечаться.

У Игоря, кроме отца с матерью, был еще дед, отец матери. Деду было в те семидесятые – начало восьмидесятых около пятидесяти пяти, но выглядел он далеко за шестьдесят, так как пять лет отсидел за антисоветскую пропаганду. Он был литератор, даже член Союза писателей, откуда его, конечно, быстро исключили. Писал он простые бытовые рассказы, никого, конечно, не агитировал, вообще был достаточно аполитичен, но оказался в компании коллег, которые вели «крамольные» разговоры, даже начали издавать свой журнал, взяли их всех разом, особо не разбирались, посадили скопом. Среди них не было талантливых и именитых. Суд прошел тихо, незаметно. Игорь того времени не помнил и, что произошло, по малолетству не сообразил. Отца исключили из партии, Игоря не приняли в комсомол, но школу он закончил, жизнь шла своим чередом. Дед вернулся тихий, молчаливый, о лагере никогда не рассказывал. В доме политических разговоров не вели, лишь изредка, выпив, отец зло бормотал, мол, писака чертов, всю жизнь семье изувечил. Дед молчал, работал где-то сторожем и в середине восьмидесятых тихо во сне умер.

На Игоря ни арест деда, ни его смерть не произвели никакого впечатления, он заканчивал десятилетку, немного занимался спортом, встречался с девушками, у которых пользовался успехом, дома практически не бывал, приходил лишь ночевать.

К власти пришел Горбачев, жизнь менялась, отца повысили в должности, теперь его исключение из партии стало вроде как бы заслугой. Раньше тихий и незаметный, он стал громко разговаривать, рассуждать о политике, часто упоминать имя тестя. В девяносто третьем Игоря вызвали в военкомат, но врачи что-то сказали о его легких и дали отсрочку.

Отец, молодой еще, здоровый мужик, однажды выпил в компании лишнего, хотя в принципе пил редко и мало, но тут случился инфаркт, отец пролежал в больнице неделю, потом случился второй инфаркт – и человека не стало. Похоронили отца тихо, как и деда, хотя на поминках говорили слова об ушедшем правозащитнике.

Игорь, нормальный парень, любил отца, но, повзрослев, стал понимать, что батя был человеком слабым, без стержня и принципов, его смерть не стала для семьи трагедией, но сильно ухудшила материальное положение. Цены взлетели. Смирновы накоплений не имели, потому ничего не потеряли, но прожить на зарплату матери стало невозможно. Игорь готовился в институт, пришлось перенести документы с дневного отделения на вечернее, начать работать. Устроился он дворником в своем доме, взял еще участок соседнего большого кооператива, и зарплата получилась вполне приличной. Он был парень без комплексов, в пять утра с лопатами появлялся на своей территории, вкалывал честно, жильцы были довольны, давали Игорю мелкие поручения, подбрасывали деньжат; имея белый билет, Игорь об армии забыл. Но военкомат о нем помнил, когда наши доблестные воины начали «скоротечную» войну с бандформированиями в Чечне, Игоря Смирнова призвали, напомнили о священном долге перед Отечеством, о том, что у него непорядок с легкими, забыли. А может, действительно, ежедневная многочасовая работа на воздухе способствовала – легкие пришли в норму.

Факт остается фактом, осенью девяносто четвертого Игорь Смирнов под Калугой проходил курс молодого бойца. Стройный, ловкий парень нравился товарищам и младшим командирам, дедовщина его миновала, так как часть была вновь сформирована, все были одногодками, все не отличали приклад от ствола и с расстояния в пятьдесят метров не могли попасть из «калашникова» в сарай. Единственное, что Игорь Смирнов делал быстро и ловко, это копал окопы. С лопатой он обращался мастерски.

Курс молодого бойца прервали, когда ребята только начали знакомиться с оружием, и быстренько перебросили их под Грозный.

На горизонте грохотало и полыхало, молодых бойцов построили у какого-то разрушенного здания, из которого вскоре выбрался майор в грязной полевой форме и с многодневной щетиной. Щеголеватый, подтянутый капитан отрапортовал о прибытии пополнения, майор лишь глянул на безукоризненный строй одетых в форму пацанов, тихо спросил:

– Капитан, а ты сам-то стрелять умеешь?

– Так точно, товарищ майор! – вытянулся капитан. – Девяносто из ста, а из пистолета могу и девяносто три сделать.

Майор разглядывал свои пыльные сапоги, вытер грязным платком слезящиеся глаза.

– В человека стрелял?

– Никак нет, не приходилось!

– Понятно. – Майор еще больше ссутулился. – А что здесь война, ты знаешь?

– Так точно.

– Отставить, капитан, говори нормально, все эти «так точно» годятся для штабов и паркетов. Ты кого привез?

– Молодых бойцов, товарищ майор.

– Бойцов, говоришь? – Майор подошел к строю, взял у одного из новобранцев автомат, разрядил, быстрыми, неуловимыми движениями вынул «рожок» и затвор, вернул все бойцу, сказал: – Собери, заряди, выстрели в воздух.

Парень с недоумением, даже страхом смотрел на незнакомые «железки», не имея понятия, какую куда следует приставить. Майор повернулся к капитану:

– Выполняйте, капитан.

Капитан автомат собрал и даже выстрелил, но делал он все так неумело и медленно, что даже неопытные люди поняли, что их капитан с заданием не справился.

– Считай, что ты покойник. – Майор сплюнул, растер сапогом. – Роту твою отведут вон туда, – он кивнул на кустарник, расположенный в противоположной стороне от Грозного, где, не смолкая, гремело и полыхало. – Будете копать землянки, оборудовать, ставить печки. Вас когда снаряжали, знали, что в России зима, или подзабыли? Научитесь если не стрелять, то хотя бы держать автомат нормально. Выполняй, капитан, я сейчас тебе старшину пришлю, так что, хочешь немного пожить – слушайся его как отца родного.

Старшина, кряжистый, невысокий, ладно скроенный мужичок лет сорока, оглядел новобранцев, равнодушно кивнул капитану, когда тот попытался возникнуть, сказал:

– Ежели не будешь слушаться, я попрошу Батю, тебе дадут взвод и ты пойдешь туда, – он кивнул на полыхавший Грозный. – Через сутки поедешь домой, в ящике. Они у нас кончились, но для тебя я найду. Это ты для своих пацанов капитан, а для меня ты рядовой необученный. Забирай свою шпану, иди землю копать и моли бога, чтобы о тебе долго не вспоминали.

И столько в его голосе было равнодушия и усталости, что бравый капитан враз поник и повел свою роту в указанном направлении.

Вскоре привезли лопаты, пилы, добыли и другой инструмент.

– Первым делом ладить печки, пришлю бойца, он обучит. Кирпич будете брать в разбитом доме на высотке, – старшина указал на видневшееся в полукилометре кирпичное строение. – К выходу за строительным материалом относиться как к выполнению боевого задания. Тот дом простреливается, стрелять чечены умеют, но кирпич больше взять негде. О раненых, капитан, будешь сообщать, а убитых хоронить. При штурме города наших столько набили, что мы их трупы собрать не можем, нет ни ящиков, ни транспорта. Так что убитых записывать, документы сохранять, потом хоронить. Не криви рожу, капитан, жив будешь – привыкнешь.

На следующий день приехал здоровенный парень с рукой на перевязи, с закопченным лицом, в просоленной гимнастерке и почему-то в бурке, в которую он зябко кутался.

Игорь сразу отметил, что и майор, и старшина, теперь и этот боец смотрят на них отчужденно, но одновременно с жалостью.

– Здравия желаю, капитан! – Приехавший небрежно козырнул, а слово «товарищ» опустил. – Значит, будем строиться, обвыкаться, главное, не торопиться. Нет, печки надо поставить быстро, иначе померзнете, да и на холодной пайке жить тяжело.

Набор был полностью из Москвы, в основном ребята, не поступившие в вузы, держать лопату, лом почти никто не умел. А кто старался, уже ходил с забинтованными кровавыми повязками на ладонях. Игорь выделялся своей ловкостью и сноровистостью.

– Деревенский? – спросил приехавший. – Вроде не похож. Как зовут?

– Рядовой…

– Отставить, имя назови. Вот меня Константином зовут, можно Костя.

– Игорь. – Он чуть помедлил и добавил: – Смирнов.