Скорая развязка - Иван Иванович Акулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом Катя снова подхватилась и уже шла поскотиной, когда вдруг вспомнила, что ничего не загадала под свою первую кукушку. «И все-то у меня так, — подосадовала она на себя. — Все не как у людей». Но Катя напрасно укоряла себя: у ней на всякую пору была припасена задумка, только все одна и одна: скоро ли она выйдет замуж? Последнее время приметы падали угадливые, но Катя плохо верила им, хотя и жила предсказанным беспокойно и томительно.
Была Катя рослая, широкая, на длинных ногах, с крепкими коленями и ступнями. Как всякая крупная женщина, отличалась спокойной и скрытой настойчивостью, не умела выходить из себя, и если сердилась, то больше всего в такое время ненавидела себя, так как знала, что во гневе белое лицо ее покрывается дурными красными пятнами.
«Боже мой, скажи кому — не поверят, — думала Катя, уходя от лесочка. — Да и как верить? Мыслимо ли, прямо на ухо прокуковала. Чего еще! Это уж совсем в руку. К добру, дай бог. Но сколько же ждать-то?»
Воздух над поскотиной наплывал волнами, то прохладный, то теплый, но и теплый обдувал и свежил. Катя поднимала для него подол платья с колен, и чем ближе подходила к деревне, тем меньше чувствовала усталость. Над головой и окрест — широкий и размывчивый простор, и легко дышалось им.
По сторонам от дорожки паслись телята. Ранние, нынешнего приплода, совсем худые и плоские с боков, кормились без прилежания, потому что не знали еще вкуса свежей травы, подолгу глазели на Катю и даже готовы были подойти к ней, а постарше — те не отрывались от полянки или совсем по-взрослому лежали, занятые жвачкой и не поворачивая головы. Рядом с телятами ходили тонконогие затяжелевшие овечки, которых берегли хозяйки и не пускали в стадо. Были и с ягнятами, понурые, отощавшие, но спокойные, в муках постигшие материнскую долю. Один белоголовый ушастый ягненок лежал прямо на дорожке и приготовился вскочить, но Катя обошла его стороной, и он, проводив ее лениво-недоверчивым глазом, вальнулся на траву, откинув голову, как делают уставшие до смерти.
На взгорке, откуда видна вся деревня Боровая с домами, огородами и банями, мужик, по прозвищу Кострома, в мягкой лесниковой фуражке, навязывал на крепкий кол толстоногого бычка. Красный лобастый двухлеток возбужденно раздувал ноздри и пробовал привязку на шее, поматывал башкой, похожей на увесистый колун.
— Чистый бес, — сказал Кострома, обращаясь к проходившей Кате, и сердито выплюнул окурок в сторону бычка. — Пастух отказал от стада — всех коров исшпынял, бес. У тестя был такой-то — пришлось завалить. А что делать? Уу, окаянный, — Кострома погрозился топором и для крепости еще два раза пластью его ударил по колу. Потом крикнул уже вслед Кате: — Торговать-то сегодня думаешь ли?
Катя не ответила, потому что не знала, будет ли она сегодня открывать магазин, а Кострома объяснил себе:
— Упеткалась девка. Что-то взялась пешком по жаре. А жарынь вовсе и не к чему. С этим и помешкать бы… Уу, бес, — еще раз обругал Кострома своего бычка и пошел домой, уложив топор на сгиб руки.
За огородом усадьбы Костромы ребятишки пинали футбол. Все без рубах, белотелые после зимы, с острыми локтями, ругались почти мужицкими словами и свистали. У ближних к тропе ворот на куче сваленной одежды сидела девочка лет шести с прибранной белокурой головкой. Катя поставила возле нее сумку и глубоко вздохнула, обдула грудь, осадила платье.
— Костик вона, — обрадовалась девочка, но Катя не обратила внимания на ее слова, и девочка повторила с той же радостью, усиленно морщаясь на Катю и махая рукой: — Вона Костик наш.
И Катя заметила среди ребятишек, сбившихся у тех ворот, взрослого парня, тоже нагишом, но в сапогах и в армейских галифе. «Этого еще не хватало», — подумала Катя как-то неопределенно и спросила у девочки:
— Костя? Буланин, что ли?
— Ну наш. Вона. — И девочка закричала, вскочив на ноги и приплясывая: — Костик! Костик!
Но голос ее смешался с криками мальчишек, которые горластой и бестолковой толпой накатывались на эти ворота. Впереди неловко гнал мяч Костя Буланин. Ему мешали откровенными подножками, пинками, толчками, хватанием за руки, смело налетали на его сапоги и вышибали из-под них вроде бы верно взятый им мяч. Наконец навстречу Косте выбежал вратарь и упал прямо в ноги ему. Костя остановился, а мяч погнали обратно, и вся толпа ринулась тоже обратно. Только один мальчишка, в красных шерстяных чулках, натянутых до колен, с большим чернильным пятном на щеке, ходя за толпой, выговорил с сердитым упреком:
— Кричал же, дай пас — вот и завелся.
— Играйте по-своему, — отмахнулся Костя и весело подтянул голенища сапог, взяв их в обхват ладонями. С бегу, сгоряча пока ничего не видел, но, вероятно, был доволен, что так славно вспомнил старину и пробежался по родной поскотине. Притопнув сапогами, пошел к своей одежде, но вдруг увидел Катю и откровенно пожал плечами:
— Разучился, стало быть. Критикуют.
У Кости плотные темно-русые усы по всей верхней губе, по-мужски опавшие скулы, и без подсказки девочки Катя не узнала бы его, но теперь легко угадывала в лице что-то давнее, деревенское и потому немного смешное.
— Бог ты мой, и усы. Да совсем ты, что ли?
— Привел господь. Здравствуй.
Катя подала руку ноготками вниз, а сама разглядывала Костины усы и стриженый лоб в молодых, крепких морщинах.
Катя шла классом старше Кости, помнит его бледным, большеротым, с обхватанным ножницами затылком, и прежнее насмешливое пренебрежение к парню как-то само собой сказалось в ее покровительственном тоне:
— Ай, не нагоняли там?
— У меня служба была покладистая. А ты стала совсем прямо… — Костя не досказал и, полуотвернувшись от Кати, начал надевать майку, которую вместе с мундиром ему поднесла девочка и побежала за оставшимся на траве ремнем.
— Что прямо-то? — выдала себя Катя, хотевшая было по старшинству не проявлять особой охоты к разговору.
— Да ничего стала. — Костя откровенно разглядывал Катю и вдруг заявил о своем равенстве: — Замуж-то не выскочила еще?
— Ты бы привез жениха. Там небось завалы.
— Тебя бы нарасхват.
Катя так и пыхнула от этих слов, хотя ничего обидного в них и не уловила:
— Как это, если понять?
— А чего понимать, — Костя степенно, но улыбчиво развел руками: — Уралочки везде в цене.
Катя за свою настороженность только
