Камни Юсуфа - Виктория Дьякова

— И носовые платки в шапке надо носить, а не по карманам рассовывать. Вот уедет государь, вы-то здесь останетесь, я вас как шелковых порядку выучу.

Выпороть! Подобная перспектива Растопченко совсем не понравилась.

«Домострой тут развели, — с досадой подумал он, пережевывая холодное тесто. — Поесть спокойно не дадут!»

Но мысли его снова постепенно вернулись к испанцу.

Он слышал, как князь Никита Романович послал Фрола в Кириллово-Белозерский монастырь, дабы успокоить отца Геласия, что никакой реальной угрозы монастырю нет. Затем князь Ухтомский распорядился готовиться к отъезду в Москву.

По всей усадьбе уже суетились дворовые, собирали вещи, проверяли оружие, амуницию… В усадьбе оставался князь Григорий Вадбольский и почти все вооруженные холопы князя. Никита Романович все-таки настоял на том, что он тоже должен сопровождать князя Белозерского в Москву, раз серьезной опасности нет, а там, в Москве, еще неизвестно как дела повернутся.

Витя поначалу решил остаться в усадьбе, чтобы дальше следить за испанцем и его людьми, тем более что из слов Ефросинии следовало, что такова воля князя. Но надо бы узнать поподробнее, что к чему. Витя вспомнил о своей агентуре и шепотом приказал Рыбкину:

— Как поешь, разыщи Аллу, и ко мне ее.

— Аллу? Какую Аллу? — не понял Рыбкин.

— Ну, не Пугачеву же, дурья твоя голова, — зашипел на него Витя, — забыл что ли? Агентку по кличке «Алла».

Но видя, что Рыбкин так ничего и не понял, вынужден был расшифровать:

— Грушу ко мне позови, черт тебя побери. Я на прежнем месте, на скамейке под вишнями буду ее ждать. И чтобы быстро.

— Есть, товарищ майор, — наконец смекнул Рыбкин.

Доев свой нехитрый обед, Витя пошел ждать Грушу в условленное место. Девка прибежала быстро, и чекист тут же узнал важную новость: оказывается, де Армес тоже собирался ехать в Москву. Это окончательно поломало все тщательно выстроенные Витины планы: зачем испанцу в Москву? По всему раскладу, будь он де Армес или не де Армес, но в Москве ему делать нечего. Во-первых, там народу больше. Иностранцы наверняка есть, послы — его могут узнать. Потом, удобный ведь момент: князья уезжают, людей остается не так уж много. Самое время усадьбу разграбить, коли именно этим они хотят заниматься…

Ан нет… Опять что-то тут не складывается. В чем-то он просчитался… Зачем испанцу в Москву? А может, Гарсиа и вправду ни причем?

Вопросов по-прежнему оставалось значительно больше чем ответов. Следовательно, ему тоже необходимо ехать в Москву. А как, если князь решил оставить его на Белозерье?

Витя окинул взглядом притихшую с ним рядом на скамейке Грушу. И что это он в бане от нее сбежал, вдруг пришла ему в голову мысль, хорошая баба, в теле…

— Молодец, Алла, — похвалил он агентку, — так теперь и будешь мне все рассказывать, поняла? — и, по примеру Штирлица, ласково провел пальцем по румяной Грушиной щеке. Девка зарделась, как алый мак. И тут Витя, сам не ожидая от себя такой прыти, прихватил Грушу за пышный зад и стал слегка подталкивать ее за скамейку, где под раскидистыми вишнями росла мягкая сочная трава.

Сумерки уже спускались, из дома их вряд ли бы кто увидел — не подумать об этом Витя, как истинный разведчик, не мог. Груша вовсе не сопротивлялась и даже сама подняла сарафан и множество еще каких-то юбок под ним. Правда, Витя едва не оплошал, запутавшись с портами, уж больно непривычно по первому разу, но в конце концов достойно вышел из ситуации.

Когда он кончил, Груша, подхватив юбки, быстро убежала, скрывая широким рукавом лицо, а Витя, подтянув штаны, почувствовал, что настроение у него явно улучшилось — теперь и с испанцем потягаться можно.

В доме звонили к вечерней службе, но еще до молебна Витя поспешил подойти к Никите Романовичу и попросил его походатайствовать за него перед князем Алексеем, чтоб в Москву взяли. Ухтомский удивился — зачем в такую даль тащиться, когда можно спокойно жить в усадьбе, спать да есть сколько захочется, но помочь обещал. Свита князя Белозерского и так значительно сократилась — большинство оружных людей оставалось на Белом озере. А в дороге люди, умеющие держать оружие и владеть им, могут пригодиться.

…Вся ночь прошла в сборах, а на следующий день, едва занялась заря над озером и отслужили заутреню, княжеская кавалькада выехала за ворота усадьбы и устремилась по еще усыпанным росой лугам к проезжему шляху, держа путь на Москву. Среди холопов и дворовых девок, сопровождавших князей и княгиню Вассиану, на этот раз наравне с мужчинами ехавшую верхом, в царскую столицу держали путь бывший майор советской госбезопасности Виктор Растопченко и бывший сержант российской милиции Леха Рыбкин.

ГЛАВА 4. Римская лисица

Наконец изнуряющая дневная жара спала. Вечерние сумерки лиловато-дымчатым крылом окутали Неаполитанский залив и, крадучись, наползали на город. Только на самом горизонте между морем и небом, где садилось солнце, сияла ярко-рыжая полоса света.

Лиловатые блики скользили по пенящимся у берега волнам. Море волновалось, покачиваясь под вечерним бризом тремя яркими цветами, сменяющими друг друга по мере отдаления от берега: ярко-зеленое у самой кромки, темно-синее на глубине и розово-лиловое у горизонта.

Чайки с криком проносились над водой, распластав узкие белые крылья, предвещая близкую грозу. Серебристо-серый туман сгустился над Везувием, постепенно спускаясь к прибрежным селениям и поглощая очертания величественных руин Помпеи. Ветер стих. В предчувствии непогоды притихли изящные статуэтки пиний и кипарисов на холмах, перегруженные спелыми плодами, полными солнечного света, замерли виноградники, раскинувшиеся у их подножия, и только стайка молодых голубых дельфинов как ни в чем не бывало резвилась в зеленоватых волнах залива, не обращая внимания на предгрозье. Друг за другом они высоко выпрыгивали над волной и снова уходили на глубину.

Кардинал Джулио де Монтероссо некоторое время наблюдал за их весельем с балкона своего неаполитанского дворца, находящегося прямо на берегу залива. Веселье молодых, будь то люди или животные, теперь вызывало у него только грустную улыбку. Бесценные венецианские зеркала, в изобилии украшавшие стены дворца, давно говорили ему, что молодость прошла. Возможно, превратности судьбы состарили его душу еще раньше, чем первая седина посеребрила волосы, прежде черные как смоль.

Вот уже более двадцати лет минуло с тех пор, как навеки в прошлом для него остались головокружительная карьера в Ватикане, хитросплетения европейской политики, гибель единственного брата и страстная любовь, также ушедшая в небытие. Последние годы он жил здесь, в Неаполе, вдали от Рима, его тайных и явных интриг. Кардинал сам поставил точку на казалось бы блестящем и многообещающем пути, но только он знал, какое преступление тяготело все эти годы над фамилией де Монтероссо, единственным представителем которой он теперь остался, и с такой ношей в сердце он не мог поступить иначе.