Хранитель древностей - Юрий Домбровский

- А что, если я влюблюсь в вас, хранитель? - хохотнула и убежала.

"Да, - подумал я, - не надо было мне приезжать сюда с раскопок, ведь чувствую, чувствую, что этот день так не кончится, что-то еще обязательно произойдет".

...Так оно и вышло.

Прибежала вдруг старуха- казашка.

- Иди, иди, пожалуйста, вниз, - сказал она, - иди канцеляр.

- Да в чем дело, - спросил я, - что такое?

- Иди, пожалуйста, скорей, - повторила сторожиха.

Я пошел. Дверь канцелярии была заперта, пришлось стучаться. Отперла массовичка. В комнате были люди: Клара, кассир - молодой, крепкий казах в своей постоянной кожаной куртке и крагах, контролерша, крошечная старуха-татарка, еще кто-то из обслуги музея.

Все они столпились вокруг большого епископского кресла. На кресле сидела девочка. Была она худенькая, русенькая, с тощими острыми косичками, в старом, линялом, стираном-перестираном розовом платье. Она сидела и теребила платочек. Все молчали. В комнате царила тяжелая, отвратительная тишина. Я взглянул на Клару.

- В чем дело? - спросил я. Никто не ответил.

- Вот эта девочка, - вдруг громко сказала массовичка, - выдает себя за племянницу товарища Сталина.

Этого я, конечно, никак не ожидал.

- То есть как? - спросил я ошалело и посмотрел на девочку.

Она не шелохнулась, только крепче стиснула узелок.

- Прошла без билета, - объяснила мне массовичка. - И когда контролерша ее остановила, она сказала, что она племянница товарища Сталина и он разрешил ей ходить во все музеи и театры бесплатно.

Только этой идиотской петрушки мне и не хватало", - подумал я и наклонился над племянницей Сталина.

- А у вас есть какой-нибудь документ, девочка? Она не ответила, только платочек в ее руке хрустнул - в нем была какая-то твердая бумажка (судя по размеру, чуть мелочишки - десятка, на неделю, может быть, хватит).

- А когда ее спросили документы, - вдруг прогремела массовичка, - она ответила: "Мы наши документы не всем показываем".

Я даже рассмеялся, настолько это было хорошо. Молодец девчонка! Нашла правильные позывные.

В кабинете наступило молчание. Я стоял и думал, что же мне делать, потом снова наклонился над девочкой.

- Вы сами-то не Алма-Атинка? - спросил я. Она молчала.

- Учитесь где-нибудь? Приехали к кому-нибудь? Ищите работу? - осторожно спрашивал я.

- Да что вы... - начала Зоя Михайловна, но Клара вдруг повернулась и так взглянула на нее, что она не договорила.

- У одних служила, - ответила девочка, - но они мне ничего не давали, не одевали, я ушла.

И только она сказала это, как лицо у нее стало сразу мокрым от слез.

- Ну, ладно, ладно, - сказал я сурово. Подошел к столу, налил ей полный стакан воды и сунул под нос. - Пей!

Она покачала головой.

- Пей, пей! - повторил я и вдруг увидел, как затряслись ее тоненькие, перевязанные красными тряпочками косички, как заходили ее острые лопаточки. - Пей и иди, - сказал я. - Вон сколько людей собрала!

И тут она вдруг заревела во все горло. Кто-то громко вздохнул. Я встал и отворил ей дверь.

- Иди!

- То есть как? - громко заговорила массовичка. - Как?.. Послали уже за милиционером. Товарищи, что же вы молчите? Что же такое делается? Девочка, а ну-ка, ну-ка...

- Да замолчите вы, - сказал я тихо. - Клара Фазулаевна...

Но их обеих уже не было. В окно я видел, как Клара вывела девочку на крыльцо, раскрыла свою сумочку из серебряных колец, сунула девочке что-то в руку. Девочка взяла, взглянула на нее каким-то быстрым, зверушечьим взглядом и вдруг скатилась со ступенек. Я отошел от окна.

- Хорошо, - сказала массовичка. - Вот сейчас придет милиционер, что мы ему будем говорить? Вот что вы ему скажете?

- Ничего, как придет, так и уйдет.

- Так все просто? - спросила она меня иронически.

- А как же, - ответил я. - Простое простого.

- А она?

- Ну что же она? Больной ребенок, и все.

- И все?

- И все, Зоя Михайловна, - ответил я очень твердо. - Все, до грошика! И ничего больше тут нет.

- Послушайте же вы, - с каким-то даже горестным вдохновением взмолилась Зоя Михайловна. - Да она, может, из семьи врага, у нее, может быть, вся семья сидит. Вы слышали? Она служила там где-то в домработницах. Почему? Она не похожа на домработницу. Судя по ее внешности, она... А как она себя там держала?

Пришел милиционер - пожилой, усталый, простой человек в запотевшей гимнастерке. Пришел и ушел, ничего не поняв и ничего не записав. Просто неодобрительно покачал головой и ушел.

- Второй холостой вызов сегодня, - сказал он, - прямо с ума сошли люди, от жары, что ли?

Меня вызвали в Наркомпрос. Передал мне вызов директор, специально позвонил, чтобы я зашел к нему в кабинет, дождался, когда все уйдут, и только тогда сообщил, что меня хочет видеть замнаркома товарищ Мирошников. Предупредил, чтобы я ни в коем разе не опаздывал. Товарищ Мирошников только что пришел из армии и все вопросы понимает по-военному - четко, ясно, точно, расхлябанности не терпит, растяп ненавидит. И еще директор мне посоветовал лишнего не трепать, да и вообще (тут он сделал какой-то вихрастый жест) не быть уж слишком умным. Я улыбнулся.

- А тут и полсмеха нет, - сурово обрезал меня директор. - Индюк мудрил-мудрил, да и в суп попал. Ты знаешь эту историю?

- Знаю, - ответил я.

- Ну вот. А так не бойся, он человек справедливый. Только вот такие штучки (опять тот же жест, но уже около головы) ты брось. Понял? Ну, иди.

Я пошел.

Замнаркома меня принял сейчас же, хотя и был занят: разговаривал по телефону. Был он высок и плечист, с аккуратно подстриженными усами, и ими ли или еще чем он очень напоминал тот большой поясной портрет, что висел над его столом. Во всяком случае, хотел напоминать. А вообще-то это был рыжеватый мужчина, веснушчатый, медлительный, уже, пожалуй, склонный к полноте, но еще никак не полный. Когда я вошел, он скосил на меня глаза и кивнул на диван. Я сел.

- Хорошо, - сказал он в телефон, - я тебе еще звякну. Ты что, у себя будешь? Хорошо! Вот и он как раз.

Он положил трубку и позвонил. Вошла секретарша.

- Ту мою папку, - попросил он. И, когда девушка вышла, сказал: - Вот говорил с вашим директором, вы его давно знаете?

Я сказал, что год. Он уволился из армии примерно через месяц после того, как я поступил в музей. Тут Мирошников слегка нахмурился.

- А почему вы думаете, что он уволился из армии?

"Не трепись", - вспомнил я и сказал:

- Он пришел к нам в военной форме. Замнаркома хмуро посмотрел на меня и объяснил:

- В военизированной... Он же работник Осоавиахима. А военизированная форма присвоена отнюдь не только армии, но, - и дальше, как печатая, - и войскам внутренней охраны, работникам НКВД, лесной охране и кое-каким другим организациям специального порядка. Это вам не мешало бы знать. Так! - Он распахнул папку, вынул оттуда какую-то бумагу и стал ее читать.

Я сидел и ждал.

- Кто такой Родионов? - спросил он, не поднимая головы.

"Вот окаянный старик", - подумал я и сказал:

- Археолог-любитель. Кроме того, вырезает по дереву.

- И такие профессии есть? - замнаркома остро посмотрел на меня. - Быть археологом-любителем и вырезать по дереву.

"Любит точность", - вспомнил я и ответил:

- Сейчас он пенсионер, кажется, работает еще и счетоводом. В общественном порядке.

- Ага, вот это другое дело, - удовлетворенно кивнул головой замнаркома. - Значит, Родионов пенсионер? Ну а какую он получает пенсию? За что? Не знаете?

- Кажется, он партизанил, - ответил я.

- То есть был партизаном, - строго поправил меня замнаркома. Партизанить и быть партизаном - это вещи разные. Вы с ним знакомы? Он приходил в музей?

Я кивнул.

- Зачем?

Я ответил, что он приносил кое-какие находки, ныне мы в этих местах производим поиски.

- Поиски или раскопки? - поправил или спросил меня замнаркома.

Было очень неприятно. Оба они - тот на портрете, этот за столом, одинаково одетые, подтянутые, подстриженные, смотрели на меня: один с издевочкой, другой неподвижно и строго.

- Поиски - это и есть разведочные раскопки, - ответил я, - на поверхности ведь ничего не валяется, копать надо.

Замнаркома побарабанил пальцами по столу.

- Так? - сказал он, о чем-то размышляя, - так! Надо копать. И вы копаете! Отлично! Это что же, Корнилов копает?

Он назвал это имя так просто, как будто Корнилов только что вышел из комнаты.

Я ответил, что да, копает Корнилов.

- Тот самый, - спросил он, - что был уволен из публичной библиотеки?

- По-моему, он не был уволен, - ответил я. - Он попросту не поладил с научным руководством и ушел.

- И вы его сейчас же приняли в музей? Я вздохнул.

- Принимает только директор.

- А он даже не посоветовался с вами? - покачал головой замнаркома.

Меня все это уже начало злить, и я довольно резко ответил, что, конечно, директор со мной советовался и я сказал, что такой работник нам нужен.

- Ах, вот как, - кивнул головой замнаркома. - А не сказал вам директор, за что именно его уволили? Ведь, как я слышал, тут что-то и с вами связано.