Всадник - Юрий Валерьевич Литвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вот и не дура! – обиделась племянница,– она много чего интересного рассказывает.
– Я представляю,– многозначительно произнесла Вера. – А гномы произошли от людей и маленьких бесов, что под землей сидят.
– Нет,– гордо сказала Элиза,– от бесов произошли гоблины и кобольды, а гномы они хорошие, Ивонна сама гнома, только ей не верит никто. А эльфы они хорошие и очень умные и совсем не злые, они птичек любили, только вымерли почти все, потому что были очень гордые и умные, а такие долго не живут.
– Понятно,– ничего хорошего непредвещающим тоном сказала Вера и подумала, что неплохо бы было поподробнее расспросить эту «гномиху» о том, что еще за бред она успела донести до племянниц тетушки Терезы.
После занятий Вера отправилась отдыхать. Спать вроде бы и не хотелось, но она уснула.
А потом был сон, странный и нереальный. Он был не похож на сновидения последних дней. Присцилле, именно ей, привиделась незнакомая женщина с растерзанным выражением бледного лица, которая под проливным дождем плелась по мокрой кладбищенской дорожке мимо роскошных позолоченных постаментов. Она шла уверенно, очевидно, прекрасно сознавая конечный пункт своего путешествия, и много было в ее движениях скорби, и много было в ее движениях одной ей известной боли. Движения незнакомки были резки, шаг походил на мужской, и решимость, отчетливо читавшаяся в каждом шаге, настораживала, что ли? Вере на миг стало страшно, когда она ощутила, что наблюдает за незнакомкой не своими глазами, а глазами бронзового ангела, с верхушки высокого очень высокого памятника, похожего на вышку. Присцилла чувствовала холод металла, к которому прикасалось ее обнаженное тело, она чувствовала, что не зря попала внутрь бронзового стража, но оцепенение сдавливало ее мозг, пеленало душу и даже, пожалуй, страх, не давая ему разрастись и убить ее разум. Она наблюдала, и это было жутко, но в тоже время…
Незнакомка свернула с дороги и продолжила движение. Она подбиралась к какому-то, похоже, одной ей известному предмету. Вера чувствовала, как замирает ее сердце. Странно, но, казалось, что и Присцилла знает, именно, знает то, что произойдет дальше. Она чувствовала это и с жутким неведомым доселе ужасом наблюдала за происходящим. В ожидании…
Предмет, который подобрала незнакомка, оказался банальной штыковой лопатой. Разумеется, Присцилла не знала такого словосочетания. Но с ее мозгом в этом сне происходили невероятные вещи, она чувствовала предначертанность происходящего, и это странное словосочетание «штыковая лопата» неожиданно наполнилось смыслом. Она даже попыталась крикнуть женщине «осторожно!», когда почувствовала, что та сейчас поскользнется. Но не смогла. Рот словно наполнился ватой. Незнакомка действительно поскользнулась и упала на миг, но за этот миг новая волна ужаса окатила Присциллу, ей стал понятен страх тех, кто знает последствия поступков, но не в силах что-то изменить. Это было мучительно.
«Я не хочу больше!»– в панике беззвучно закричала девушка, но ничего не произошло, сон не хотел завершаться. Женщина уже стояла у огромного черного камня, и принцесса вдруг ясно во всех деталях увидела ее лицо, оно было мертво и бело и как-то особенно красиво той жуткой красотой мраморных статуй, от которой замирает сердце скульптора, когда он видит чужой шедевр и знает, что подобного ему не сотворить никогда…
А глаза…Глаза были безумны…
И Присцилла знала, что сейчас будет делать незнакомка. Сердце ее воспитанной в вере разрывалось от боли.
«Не нужно! Остановись! Это грех!»
Но лопата уже вгрызалась в землю, и комья грязи летели во все стороны. Она копала с чудовищным усердием. Тут что-то стало происходить со временем, ну не могло этого случиться так быстро! Камень дрогнул и покосился. Почему-то пошел мокрый снег и стал таять, едва касаясь черной поверхности. Женщина уже стала похожа на ведьму из страшных сказок, казалось, в ней не осталось ничего человеческого, и это странный вытянутый до невозможных размеров крот роет одному ему известную нору. И тут незнакомка остановилась, и она снова увидело ее лицо, глаза горели неземным экстазом, губы ее шевелились, и Присцилла поняла, что та читает молитву, это было так дико, что бедная девушка наверняка бы лишилась чувств, если бы это было возможно.
Но это все же случилось и спасло несчастную девушку от дальнейших мучений. Когда отзвучала молитва, и неестественно вытянутые руки хищно поволокли из земли золоченый гроб, изможденное подсознание все-таки не выдержало напряжение и отключилось как перегоревшая лампочка, и истошный вопль в котором уже угадывалась примчавшаяся на помощь Вера, заполнил все:
– СВЕТААААА!!!
х х х
…дислокация постов оставляет желать лучшего. Состояние контингента стабильно…
-Эй, тело! Ты с какого года влачишь?
Голос был простуженный и видимо от того грубый. Коновалов сразу подобрался и бросился к ближайшей щели. Рассуждать и беседовать будем потом, сейчас не до этого…
Что-то хлопнуло над головой, и за шиворот комбинезона посыпались осколки оказавшиеся стеклом. Горлышко разбитой бутылки хрустнуло под ногами. Капитан сплюнул и, выставив вперед арбалет, осторожно выглянул наружу. Никого. Узкая горная дорога. Афганский пейзаж. Типичный и никакого бутылкометателя поблизости. Впрочем, голос звучал откуда-то сверху, с гребня небольшой скалы, которой был покрыт чахлыми кустиками. Странно, но отвыкший от звука человеческой речи Коновалов почти не удивился. То ли его сознание уже настроилось на чудеса этого ненастоящего мира, то ли сработали какие-то странные резервы, но капитан поймал себя на мысли, что просто жутко устал, и от этих бесконечных поединков на всех возможных и невозможных видах оружия, и от этого тусклого кукольного неба, и от этих бесконечных гор, словно нарочно явившихся из его прежней жизни, а еще появилось ощущение дежавю. Перед Закавказьем, там, в настоящем мире был Афган.
И словно туман нахлынул из пустоты, и явственно вспомнился тот страшный день…
Санька Малиновский лежит, раскинув руки на алых от крови камнях, и его АКС таращится в сторону тогда еще лейтенанта Коновалова своей дымящейся черной дырой. Серега качается на коленях, словно решая, куда упасть на восток или на запад. Разбитая рация с нелепой наклейкой, выпавшая из руки Степаныча лимонка, потом сам Степаныч какой-то враз притихший и скорчившийся, и странное ощущение дикой радости: «Я живой???» А потом сразу: « Да это же наш стрелял…»
Да, пулемет, скосивший Саньку, Серегу и Степаныча был
