Роско планета Анджела - Николай Полунин

И вот теперь Пикор пошел по этой тропе зимой. Что главное, путь-то он знал лишь до половины. Ну ничего…

«Ничего. Зато я принесу Солнечной монисто не в шесть, а в шесть десятков по шесть рядов. Настоящее богатое свадебное монисто. Мне сделают, я знаю кто. Пусть-ка Флип подавится своими подачками из негодных остатков. Только бы отыскать металл. В каком он тут находится виде?..»

На перевале ветер бил в грудь, валил с ног. Приходилось отталкиваться посохом, гнуться навстречу горизонтально летящему снегу. Пикор спустился на несколько шагов, стало потише. Теперь нужно искать Провал, о котором говорил Леду. Может быть, это?

Черная стена Горы высилась рядом. От гребня, что миновал сейчас Пикор, ее отделял тонкий и узкий, как прожилка на ее теле, ледник. Ветры сдули снег с его иссеченной трещинами поверхности, но, к удивлению, в нескольких местах, почти посредине, сохранились ровные и одинаковые круглые пятна. Шагов сорока в диаметре, вблизи они производили еще более странное впечатление, а вдавленные его следы потом замело снегом вровень с краями. И шаг у него был неровный.

Пикор ступил на одно такое ровное пятно снега и вдруг провалился по самую грудь. И ноги, встретив, наконец, твердое, заскользили, словно лед там был гладким, как зеркало, и понижался от краев к более глубокой середине. Он еле выбрался. Нет, это, конечно, не Провал, зато очень напоминает ямы-ловушки, какие делают на звериных тропах. Но здесь ходить некому, тогда — зачем они? Уходя, несколько раз оглянулся. Ям было несколько.

Тропа кончилась. Пикор больше не мог отыскать своих обозначающих замет. Кончился и ледник. Он сползал по крутому склону, уходящему все ниже и ниже. Пикор заскользил. Крюк на посохе, которым он пытался цепляться, треснул и обломился в какой-то трещине. Черная стена мелькает у самого лица. Свело живот от ощущения свободного падения. Удар в бок. Удар в плечо. Его переворачивает… Последний, завершающий удар, совпавший с отчаянным криком, который некому услышать среди этих мертвых скал…

Справа, слева, сверху и снизу плотный снег. Темнота. Нечем дышать. Но он еще жив и, кажется, способен двигаться.

Разевая со всхлипами рот, Пикор пробил изнутри прочную снежно-ледяную стенку. Длинный вертикальный «язык» намело на выступ, и он угодил, сорвавшись, как раз сюда. Полети он чуть в сторону… Пикор открыл глаза и заставил себя посмотреть вниз. И увидел разверзшийся под ним Провал.

И увидел, что в Провале творится.

Ник Чагар

На улице под окнами Управного дома Скрига пробил первую стражу. Из разных концов темного Города были принесены ответные сигналы. Пятую ночь с вечера до утра в Городе ходят недоброй памяти группы ночных сторожей — вооруженные, по трое или по шестеро, и не позволяют никому носа высовывать из дому с наступлением темноты.

— Может, не стоило так-то сурово сразу?

— А как еще? Пусть люди видят, что их есть кому оберечь. И ведь добровольцы вызвались сами. А сопляков пусть-ка родители удержат!

Ник Чагар услышал, как позади Большой Карт Анджел впечатал свой кулак в охнувший стол.

— И только боюсь, как бы не показалось кое-кому слишком похоже, что Город готовится к войне, — сказал Ник. — Знаешь, нехорошие воспоминания… Извини, Карт.

— Еще бы. Кому, как не мне… Ничего. Воспоминания — воспоминаниями, а защита — защитой.

— Собственно, я имел в виду не в Городе, а помимо. В той же Скайле. Кроме того, ты полагаешь, что это горожан защитит?

— Ты забыл, с какими словами явился сюда этот мой родственничек проходимец Вик? И при каком оружии? Они там в Скайле спят и видят… А для Города — горожане должны верить, что их защитят. И моя как Управника задача, чтобы они в это верить не прекращали. Потом, Ник, твои предупреждения, к чему они тогда? Хотя я все-таки как-то с трудом представляю себе…

— Я тоже, Большой Карт, я — тоже.

Чагар отвернулся от окна, затянутого пузырем чапы. Мало что в нем можно рассмотреть. Опустил меховую занавесь.

Время первой стражи — это час, когда сумерки окончательно густеют, когда ничего уж не увидать, кроме пятен пылающих чаш-фонарей. Карт Анджел приказал теперь зажигать фонари все до единого. Жир для них должны давать дворы, возле которых столб с чашей установлен.

— На Охотничьей, я заметил, всего два или три огня, — сказал Ник.

— Жадятся. Им, нашим смелым охотникам, и Управник не указ.

Ник Чагар вздохнул. Совсем не прочь он был бы очутиться в своей Хижине. Чтобы ночной ветер за двойного камня стенами выл бессильно, в очаге потрескивал огонь, а обтянутое дубленой кожей кресло поскрипывало так уютно. На его залоснившихся от времени подушках особенно хорошо думается. А окружали бы Ника ряды переплетов, ветхих и не очень, и любовно, по новой, отреставрированных, знакомые до каждой шероховатости, каждой трещинки кожи. Пара громадных сиу на цепи перед входом даст знать о любом подозрительном звуке, проскользнувшем в вое ветра, не подпустит к дому никого постороннего…

Непроизвольно Ник усмехнулся. Эта цепь, на которой он держал от года к году своих свирепых сторожей, сама по себе являлась целым состоянием. О Нике Чагаре в тех местах, где слышали про него, а значит, практически во всех малых и больших поселениях вдоль Горы и дальше в степь, ходило много легенд. Цепь была одной из них. Кто бы за каким делом ни появлялся у него в Хижине, рано или поздно начинал уговаривать уступить вещь. Предлагали от богатых доспехов и оружия до жен и дочерей. Предлагали стада ульми и верховых обученных для охоты чап. Ник только усмехался. Ему было не надо. А предлагающий, если только Ник приглашал его внутрь и позволял увидеть достаточно много, умолкал со своими предложениями сам.

Хижина отшельника Ника. Чагара была богата не одними книгами, которые, в общем, кому-либо, кроме него, мало что сказали бы и вряд ли были нужны.

— Ник, все хотел спросить. Как ты там у себя, соседи не беспокоят? В Снежанах и то народец всякий, а уж с ферм, случается, такие повыползут… Под Маленьким Городищем привычку взяли всем семейством в набег ходить. Сам да сынов-лбов сколько-то, налетят ночью, награбят, разорят, да с добром — к себе, за стены, за ворота. И со своими стадами горбатиться не нужно, так добудут, чего захотят. А у тебя поживиться найдется чем.

— Не слыхал. Но смешно, я сам сейчас думал при мерно о том же. Только ведь возьми у меня что — и как после с этим? Все знают: такое-то есть лишь у Чагара, и больше ни у кого. Живу я сам по себе скромно, но с тем, что имею, просто так не расстанусь. Меня придется убивать, Большой К., а это хлопотно. И не очень просто.