Хороните своих мертвецов - Луиз Пенни

«Вы можете рассказать о том, что случилось?»

«Понимаете, Жаки, я был в офисе Лит-Иста, когда приехал ремонтник с телефонной станции. Я его вызвал, поскольку телефоны не работали. Такое могло случиться, потому что, как вам известно, мы проводим колоссальные реставрационные работы в библиотеке. Вы сами помогали нам с акцией по сбору средств».

За этим последовали мучительные минуты, когда Портер всюду пытался вставить свою акцию, а журналистка отчаянно пыталась заставить его говорить о чем-нибудь ином, кроме его собственной персоны.

Наконец она закончила интервью, и заиграла музыка.

– Это все? – спросил Том. – Я уже могу перестать молиться?

– О чем вы думали? – спросила Уинни, обращаясь к Портеру.

– Что вы имеете в виду? Я думал о том, что это прекрасный шанс собрать новые пожертвования для библиотеки.

– Человека убили, – отрезала Уинни. – Понимаете, Портер, это не тот случай, когда занимаются маркетингом.

Пока они спорили, Элизабет вернулась к чтению прессы, Все газеты были забиты материалами об убийстве Рено. Там были фотографии этого необыкновенного на вид человека, заметки, воздающие должное покойному, траурные речи, редакторские колонки. Он еще и остыть не успел, а уже был вознесен на пьедестал, стал новым человеком. Уважаемым, любимым, блестящим человеком, который вот-вот должен был найти останки Шамплейна.

И конечно, найти их в Литературно-историческом обществе.

Одна из газет – «Ла пресс» – обнаружила, что незадолго до смерти Рено просил совет общества принять его, но ему отказали. Причина, казавшаяся вполне резонной, – не хотели нарушать процедуру – теперь выглядела зловещей, подозрительной.

Но самым удручающим было удивление во всех французских газетах. Обнаружение мертвого тела Рено оказалось для них таким же шокирующим, как обнаружение немалого количества живых тел, – тел англоязычных граждан, которые все это время жили среди них.

Похоже, Квебек-Сити только сейчас вдруг осознал, что здесь все еще остаются англичане.

– Как это они могли не знать, что мы здесь? – спросила Уинни, заглянув в газету через плечо Элизабет.

Элизабет тоже чувствовала что-то вроде обиды. Одно дело, когда тебя унижают, подозревают, когда тебе угрожают. И даже видят в тебе врага, – она и к этому была готова. Но оказалась совсем не готова к тому, чтобы ее просто не замечали.

Когда же это случилось? Когда они исчезли, стали призраками в собственном доме? Элизабет взглянула на мистера Блейка, который тоже оторвался от газеты и смотрел перед собой.

– О чем вы думаете?

– О том, что, вероятно, уже настало время обеда, – ответил он.

«Да, – подумала Элизабет, возвращаясь к чтению газет, – англичан лучше не недооценивать».

– А еще я вспоминал тысяча девятьсот шестьдесят шестой год.

Элизабет опустила газету:

– Вы о чем?

– Вы должны это помнить, Элизабет. Вы же там были. Я рассказывал об этом Тому неделю назад.

Элизабет посмотрела на священника, такого молодого и полного энергии. Он смеялся вместе с Портером, пытаясь обаять колючего старика. Его в шестьдесят шестом году еще и на свете не было, но она помнила те события, как если бы они случились вчера.

Появление головорезов. Квебекские флаги повсюду. Оскорбления. «Maudit Anglais»[43], «têtes carré» и кое-что еще хуже. Песни за окнами Литературно-исторического общества. «Gens du Pays»[44]. Гимн сепаратистов с такими мучительно прекрасными словами проникал в окна здания и в уши испуганных англоязычных канадцев как оскорбление.

А потом – нападение. Сепаратисты вломились в двери, понеслись вверх по лестнице в помещение библиотеки. В самое сердце Лит-Иста. Потом дым, горящие книги. Элизабет подбежала, пытаясь их остановить, погасить огонь, умоляя их прекратить. Она взывала к ним на своем идеальном французском. Портер, мистер Блейк, Уинни и другие пытались остановить это. Дым, крики, звон бьющегося стекла.

Она оглянулась и увидела, как Портер разбивает великолепные стекла в окнах – в окнах, которые простояли несколько веков, а теперь их стекла превратились в осколки. Она увидела, как он выкидывает книги, выкидывает что попадется под руку. Собирает стопками, сколько удается ухватить. Потом к нему присоединился мистер Блейк. Сепаратисты жгли книги, а англичане выбрасывали их из окон. Книги раскрывались в полете, словно пытались парить в воздухе.

Уинни, Портер, Кен, мистер Блейк и другие спасали свою историю, прежде чем начать спасаться самим.

Да, она все помнила.

Арман Гамаш вернулся домой как раз к обеду Анри. А потом они пошли прогуляться. Улицы Квебека погрузились в темноту, но были полны народа, пришедшего на карнавал. Рю Сен-Жан была закрыта – там выступали хоры, жонглеры, скрипачи.

Человек с собакой прошли через толпу, время от времени задерживаясь, чтобы послушать музыку, посмотреть на людей. Это было одним из любимых занятий Анри после игры в мячик. И бананов. И обеда. Многие останавливались и восхищались молодой овчаркой с неестественно большими ушами. Гамаш рядом с псом был все равно что уличный фонарь.

Анри упивался всеобщим вниманием. Потом они отправились домой, где старший инспектор посмотрел на часы. Шестой час. Он набрал номер на телефоне.

– Oui allô?

– Инспектор Ланглуа?

– А, старший инспектор, как раз собирался позвонить вам с новой информацией.

– Есть новости?

– К сожалению, не много. Вы же знаете, как обстоят дела с такими вещами. Если мы сразу не находим преступника, то дело тянется и тянется. Вот оно и тянется. Я сейчас в доме Огюстена Рено. – Он помедлил. – А вы не хотите подойти? Это недалеко от вас.

– С удовольствием.

– Захватите очки и сэндвич. И пару бутылочек пива.

– Что, так плохо?

– Невероятно. Не понимаю, как люди могут жить в таких условиях.

Гамаш записал адрес, несколько минут поиграл с Анри, написал записку Эмилю и ушел. По пути он заглянул в «Пайяр» – великолепную пекарню на рю Сен-Жан, зашел в dépanneur[45] за пивом и двинулся на рю Сент-Урсюль, остановившись, чтобы проверить продиктованный ему адрес, – вдруг записал неправильно?

Но нет, все верно. Вот он, дом номер 93/4 по рю Сент-Урсюль. Гамаш покачал головой. 93/4.

Да, именно так и должен был жить Огюстен Рено. Он был маргиналом, так почему не жить в доме с дробным номером? Гамаш прошел по короткому туннелю в небольшой двор. Постучал, подождал несколько секунд и вошел.

В каких только домах он не бывал за тридцать лет работы в полиции. В лачугах, в элитных домах из стекла и мрамора, даже в пещерах. Он видел жуткие условия обитания, обнаруживал жуткие вещи – и все еще не переставал удивляться тому, как живут люди.

Но дом Огюстена Рено был именно таким, каким его представлял себе Арман Гамаш. Маленький, тесный, повсюду бумаги, журналы, стопки книг. Помещение явно было пожароопасным, но в то же время старший инспектор должен был признать, что здесь он чувствовал себя больше дома, чем в стеклянных и мраморных хоромах.

– Есть кто-нибудь? – крикнул он.

– Сюда. В гостиную. А может, это столовая. Трудно сказать.

Гамаш прошел по расчищенной среди бумаг, словно в снегу, дорожке и обнаружил инспектора Ланглуа за письменным столом – тот сидел и читал.

– Шамплейн. На каждом клочке бумаги Шамплейн. Я и не представлял, что об этом человеке столько написано.

Гамаш взял журнал сверху стопки, старый номер «Нэшнл джиографик» со статьями о первых землепроходцах, открывших то, что теперь называлось Новой Англией. Там было упоминание о Шамплейне, чье имя присутствовало в топониме «озеро Шамплейн» в Вермонте.

– Мои ребята внимательно просмотрят все это, – сказал Ланглуа. – Но по моим оценкам, на это уйдет вечность.

– Помощь не требуется?

Ланглуа посмотрел на него с облегчением:

– Конечно. А вы сможете?

Гамаш улыбнулся и поставил на стол два пакета с разными сэндвичами и двумя бутылками пива.

– Отлично. Я даже еще на ланч не ходил.

– Да, дел много, – сказал Гамаш.

Ланглуа кивнул, откусил большой кусок сэндвича с ростбифом, горчицей и томатом, отхлебнул пива.

– Мы пока успели только снять отпечатки пальцев и отобрать образцы для определения ДНК. Даже на это ушло два дня. Криминалисты закончили, и теперь можно начинать нам.

Он огляделся вокруг.

Гамаш подтянул стул, взял сэндвич с сыром бри, салатом и ветчиной, обильно политой кленовым соком, открыл пиво. В течение двух следующих часов они вдвоем осматривали дом Огюстена Рено, перебирали документы, отделяли оригиналы от копий с работ других людей.

Гамаш обнаружил копии дневников Шамплейна и просмотрел их. Как и говорил отец Себастьян, они были всего лишь ежедневниками – расписанием предстоящих дел. Поразительно, как четыреста лет спустя можно было заглянуть в жизнь Квебека начала 1600-х годов, но такой дневник мог написать кто угодно. Никакой личной информации в этих записях не обнаружилось. Гамаш закончил читать, не проникнувшись никакими чувствами к автору.