Изгнанник (СИ) - Белинцкая Марина

— Маги. И становятся ими после ритуала, — добавил Раймон тихо и грозно. В северном взгляде былого бойца отразились искры мечей и брызги крови снесённых голов. А может, вновь закат разгорелся.

— Светлые маги, то есть жрецы, не проходят ритуал.

— На светлых магов не действует Белый Шум. И чтобы им стать, нужно творить добро, а не ритуалы.

Габриэль поправил разложенные на подоконнике травы, завёл за ухо упавшую прядь. Обернулся.

— А бывают Змееносцы средние? Не тёмные и не светлые. А что-то между?

— Имеешь в виду, о ком говорил дедушка? — Раймон помолчал. — Нет, Эль. Дедушка нездоров. И даже если бы такие маги существовали, мы бы давно узнали об этом.

— Сейчас вернусь.

Габриэль оставил травы и вышел. Вернулся вместе с книгой, которую дал ему Мартин.

— Вот, — он положил перед отцом книгу с легендами Тэо. — Здесь есть легенда об архимаге Равновесия. О нём говорил дедушка. Архимаг стал первым в мире Змееносцем. Он создал тёмный ритуал. По легендам архимаг не обладал собственной силой, но имел магическую змею. Он использовал магию обеих сторон и был предрасположен одновременно ко всем дарам. Он был преподавателем магического искусства.

Раймон закрыл книгу и ткнул пальцем в её название.

— «Легенды Тэо». Лучше почитай учебники по истории.

На секунду он увидел своё усталое отражение в жгучих глазах сына. Спокойно выдержал этот пронзающий взгляд и откинулся на спинку стула. Стёкла узких очков холодно блеснули, отразив небо.

— Читал, — произнёс Габриэль. — И знаешь, нашёл множество доказательств, что Архимаг Равновесия существовал. В книге истории говорится, что Башня Чёрной Кобры начала действовать в двадцать шестом веке на берегу Моря Снов, которое во-он за теми горами, — Габриэль махнул в сторону занесённых дымкой верхушек гор. — А по легендам архимаг Равновесия основал в башне академию высшего магического мастерства в предыдущем, двадцать пятом столетии, на берегу Исталого Моря. И если мы обратимся к учебнику истории, там говорится, что Змееносцы не сами отстроили Башню. Они захватили уже существующую. Это и была башня архимага. Так как старое название Моря Снов — есть Исталое, потому что оно образовалось после того, как с гор сошёл ледник. Легенда не противоречит истории. История подтверждает легенду.

— Я знаю эти легенды, — сказал Раймон, — твой дедушка читал мне их, когда я был маленьким. — Там так говорится: архимаг Равновесия бесследно исчез, а потом он же спустя столетие организовал захват башни и возглавил армию Змееносцев. Скорее всего, он умер, и башню захватил кто-то другой. Но если слепо верить легенде — зачем архимагу возвращаться спустя сто лет и нападать на свою же башню? В этом нет логики.

— Архимаг был двойственным магом. Он помогал богине хранить равновесие, поэтому совершал противоречивые поступки, — возразил Габриэль. — Миру нужны и добро, и зло. Смерть уравновешивается рождениями. Болезнь — исцелением. Страдалец должен утешиться, а преступник сядет в темницу.

Габриэль сел и сложил руки на столе. Позабыв о травах, позабыв обо всём, видя лишь собственные отражения в прямоугольных стёклах очков.

— Помнишь, с чего начиналась легенда? Богиня дала людям свободу воли, а они решили ей угодить. И так старались, что перестали отличать зло от добра. Они творили грехи, думая, что совершают благо. Они приносили друг друга в жертвы, думая, что этим могут порадовать Богиню, и тогда Богиня послала им архимага. Он создал ритуал, и тогда люди встретились с истинным злом и понесли наказание. Настала эра Змееносцев. Но спустя время Богиня смилостивилась над людьми и простила их, подарила им первую жрицу. Так люди научились отличать свет от тьмы, и у них появился выбор, к какой из сторон примкнуть. Благодаря архимагу мы дожили до этих дней. Благодаря архимагу мы с тобой сейчас говорим!

Раймон внезапно закашлялся, и Габриэль вскочил. Когда приступ закончился, Габриэль убрал книгу и тихо сказал, что сейчас приготовит лечебный отвар.

***

Старые ворота кладбища оплетал плющ. Вытоптанные тропы в высокой траве петляли между могил, памятники были старыми и замшелыми. Вечер был светел, несмотря на то, что солнце уже утонуло за вершинами гор. Рвать высокую траву оказалось непросто — она пустила корни глубоко, словно хотела оплести гробы, передать мертвецам объятья, что уже не могут подарить им живые. Это стало одной из традиций: в первый день приезда в деревню посетить кладбище и прибраться на могиле Дианы. Обычно, они приходили сюда до заката. Габриэль тянул сорняк изо всех сил, но он выскользнул и ободрал ему руки.

— Надень перчатки, — сказал отец.

Габриэль облизнул раненную ладонь. Горький сок травы сковал язык.

— Ты что! Ядовитые! — изобразив ужас, пошутил отец.

Габриэль напомнил ему, что хорошо разбирается в травах и демонстративно лизнул царапину.

— Грязные, — уже без шуток сказал отец.

С этим Габриэля согласился.

Застывшее лицо женщины смотрело с портрета на камне. Раймон обрывал сорняки, возле него лежал стог оборванных трав. Габриэль боролся с сорняком, и сорняк одерживал победу. Раймон им не мешал.

Обычно, у могилы они оба молчали. Можно было легко угадать, о чём думал Раймон. Габриэль же не думал ни о чём. Он не знал этой женщины и был вполне счастлив расти без неё. Но чужая боль нашёптывала грусть — светлую, как закатное небо. Пока они обхаживали могилу, стемнело. Остался последний сорняк, с которым так и не справился Габриэль. Раймон вырвал его с корнем и бросил в кучу, взял травы в охапку и понёс за ворота кладбища. Габриэль остался стоять напротив молчаливого портрета очень молодой женщины.

Какая она была?

Габриэль никогда не спрашивал. Наверное, добрая. Ласковая. Хозяйственная. О покойниках всегда хорошо говорят. А ещё лучше говорят о покойниках, в которых были влюблены. Габриэль подобрал оставшиеся сорняки и собрался идти за отцом, но вдруг заметил поодаль от могилы матери ещё одну. Безымянный камушек, почти утонувший в земле. Габриэль видел его не раз — только верхушку, камень был полностью утоплен в землю. В этом году от проливных дождей почва осела, и камень показался Габриэлю похожим на могильный. Отложив сорняки, Габриэль принялся разрывать землю вокруг камня, затем приспособил для этого найденную неподалёку палку. Чем он глубже копал, тем понятнее становилось, что это действительно могильный камень.

На нём не было ни имени, ни портрета, только силуэта младенца, смутно узнаваемый на растрескавшейся поверхности.

За спиной послышался шелест шагов.

— Кто здесь похоронен? — спросил Габриэль.

Раймон остановился. Не дождавшись ответа, Габриэль обернулся и растерялся, потому что никогда до этого не видел на лице отца такого выражения. Его словно разоблачили в чём-то, в чём он не был готов сознаться. А когда Раймон улыбнулся и попытался принять непринуждённый вид, догадки Габриэля лишь подтвердились. Отец молчал, не решаясь или не зная, что говорить.

— Ладно, — сказал Габриэль.

Конечно, в этом «ладно» не было согласия принять неизвестность. В нём была лишь отсрочка. Семя вопроса уже проникло в голову и успело выпустить корни. Габриэль снова посмотрел на отца, и во взгляде его увидел выжженную пустыню.

— Здесь… твой брат.

Раймон смотрел сквозь могилу. Габриэль пытался увидеть в его глазах кадры минувших лет, но Раймон опустил голову, и очки скрывали глаза белёсыми отблесками.

— Так бывает, — продолжал он, — младенцы иногда умирают. Все умирают. У всех свой час.

— Он умер до или после смерти мамы?

— После.

Габриэль зачем-то кивнул. Ему показалось, что отец винит себя за его смерть. Ведь если этот ребёнок умер после смерти Дианы, Раймон до сих пор мог думать, что это он не справился. Не уберёг. И в то же время сквозь сочувствие проступила обида — за столько лет отец ни разу не упомянул, что Габриэль не единственный его ребёнок!

— А кто из нас старше?

— Он.

— Как его звали?

— Как и тебя, — Раймон помолчал. — Всегда хотел назвать сына Габриэлем.