Разбитая музыка - Стинг

В течение года наша группа отчаянно борется за существование, пока в один прекрасный день Джерри не предлагают работу в ночном клубе в Бристоле. Шесть вечеров в неделю он будет играть в составе трио, которое выступает с девушкой-солисткой. В связи с этим Джерри решает бросить колледж и нашу группу. Я острее других переживаю уход Джерри, потому что вижу, что без его руководящего гения группа скоро перестанет существовать. Так и случится. Пол пойдет работать в фирму своего отца, Альдо и Стив вплотную займутся преподавательской работой. Нам с Меган остался год до окончания колледжа, и мы пробудем вместе немного дольше, но лишь до той поры, пока и я не получу причитающуюся мне дозу горького лекарства. Дебора превращается в олицетворение страстных желаний моей матери, и между ними возникает та примитивная разновидность взаимопонимания, из-за которой во мне закипает какая-то глубинная ярость, как будто я против своей воли вынужден разыгрывать какую-то странную нелепую историю о предательстве и возмездии. Какова бы ни была психологическая подоплека этой ситуации и какой бы миф ни руководил мною в то время, спектакль поставлен, и вот Меган как амазонка входит в мое разгоряченное противоречивыми эмоциями воображение. Осознание собственной неверности постоянно разжигало мою чувственность и заставляло вести изматывающую игру, состоящую из лжи и мучительного распределения времени встреч. Характер моего увлечения Меган был абсолютно нов для меня. Нежная невинность моей первой любви была буквально сметена почти развратным сексуальным влечением, современным, чуждым всякой сентиментальности и освежающе прохладным. Но в этих отношениях было и нечто большее, чем разбушевавшаяся сексуальность. Здесь присутствовал социальный элемент, имеющий отношение к той среде, из которой происходила Меган. Какая-то часть меня холодно рассматривала Меган как способ вырваться из моей старой жизни, как орудие для ее изменения.

Наши дневные лекции мы часто заменяли часами безделья в комнате Меган, в общежитии напротив колледжа. Строчка из песни Леонарда Коэна «Hey, That's No Way to Say Goodbye», где поется о «ее волосах на подушке, похожих на уснувшую золотую бурю», будет всегда напоминать мне о тех днях с Меган.

Ее книжные полки заставлены пьесами Жене и Ионеско, романами Сартра и Камю, и хотя ее литературные вкусы не ограничиваются только французами, экзотичность именно этих имен привлечет мое внимание задолго до того, как я впервые услышу об экзистенциализме и начну разделять молчаливый, одинокий героизм «Постороннего» Камю и «Тошноты» Сартра. После нашей первой встречи в ее комнате Меган вручит мне «Смерть в душе», прибавив, что, если мне понравится, она даст мне и первые две книги трилогии Сартра[13], и только сейчас это кажется странной и совсем не случайной инициацией. Впрочем, в наших отношениях очень многое было сделано поспешно, а потом как будто бы отыграно назад. Из внезапной и шокирующей близости медленно и постепенно развивалось взаимопонимание.

Я буду вести свою двойную жизнь в течение полутора семестров, пока напряжение не станет наконец непереносимым. Последует болезненный разрыв с Деборой, но это только половина дела. Я окончательно распутаю ситуацию, представив Меган моей матери, и хотя этот шаг не принесет мне никакой особенной радости, он все же немного ободрит меня, как ободряет прикосновение к холодной стали.

Когда я впервые привожу ее домой, ей оказывают вполне радушный, но едва ли теплый прием. Одри явно выведена из себя, и хотя ей удается сохранить шутливый тон, она время от времени пересыпает свои шутки колкостями. Меган же молча ощетинивается, несмотря на то что за весь вечер никто не произносит ни одного обидного слова. Меган и мама обмениваются любезностями, прихлебывая чай из своих чашек, и я начинаю понимать, что у женщин есть для общения более тонкие способы, чем те, которые доступны простакам мужчинам. Как бы то ни было, по окончании этого неловкого чаепития я обретаю уверенность, что Меган знает мою мать, а моя мать знает Меган.

Из всех, с кем я знакомлю Меган, наиболее тепло к ней относится мой отец. Ее свободное поведение и уверенность в себе дают ему право на флирт, и я получаю возможность понаблюдать, как возрождается та сторона личности моего отца, которую, как мне казалось, он давным-давно утратил. Отец все еще весьма привлекательный, хотя и немолодой человек, а она, будучи умной девушкой, играет свою кокетливую роль с некоторым изяществом и легкостью. В образе Меган есть что-то неуловимо изменчивое: у нее есть талант казаться любому мужчине именно тем, чего он желает, и я влюбляюсь все больше. Впервые мой отец и Меган встречаются при очень необычных обстоятельствах.

Пять часов утра. Я стою в красной телефонной будке на Фронт-стрит в Тайнмуте. Я звоню домой, зная, что в это время отец жарит себе на завтрак пару яиц и ломтик ветчины перед тем, как уехать на работу. Раздается три телефонных звонка, и я воображаю, как отец с выражением озадаченности на лице идет из кухни по темному коридору, чтобы поднять черную телефонную трубку. Я молюсь про себя, чтобы ответил именно он.

— Алло?

— Папа, это я.

— Откуда ты звонишь? В моем голосе звучит лишь небольшое замешательство.

— Я у Испанской Батареи.

— Как ты там оказался? — Испанская Батарея — это старинная огневая позиция, расположенная в устье Тайна, и мой отец знает, что существует только одна причина, почему молодой человек мог оказаться в таком месте в пять часов утра. Должно быть, у него неприятности.

— С кем ты?

— Да, так, с другом, — отвечаю я, отчаянно пытаясь сделать так, чтобы мой ответ звучал как нечто незначащее. Мне необходимо избежать неловких признаний и перевести разговор на главную тему.

— Да? И кто же это такой?

— Слушай, пап, у тебя в багажнике есть буксирный трос?

— Да, а что?

— Ты не мог бы подвезти его сюда, к Испанской Батарее?

— Зачем? — Он нарочно изображает непонимание. Я стараюсь не обращать внимания на его недоброжелательные и фальшивые вопросы, пытаясь в то же время сохранять вежливое спокойствие.

— Мне нужен трос, у меня застряла машина.

А случилось вот что: после ночи страстных и, надо сказать, довольно неумелых занятий любовью с моей новой подругой я решил из гордости перед своими родными местами и ради создания романтической атмосферы показать Меган потрясающий вид, открывающийся от устья реки Тайн. Ниже уровня древнего, построенного в одиннадцатом веке монастыря, стоящего на вершине скалы, мощеная дорога ведет к округлому мысу, где располагались стрелковые батареи, защищавшие реку со времен Испанской Армады. Они пригодились в годы наполеоновских войн и во время угрозы германского вторжения в Англию. В двадцатом веке на их месте построили довольно красивую автостоянку. Хотя и не столь впечатляющая, как огневые позиции, автостоянка сохраняет, как я уже сказал, великолепный вид на два одинаковых пирса с построенными на них двумя одинаковыми маяками, которые, как часовые, стоят по обе стороны нашей знаменитой реки. Как бы то ни было, Испанская Батарея, утратив свое стратегическое и оборонительное значение, почитается здешними жителями как «место для поцелуев», где запотевшие стекла машин и легкое их покачивание при свете луны вблизи полуразрушенного монастыря — это просто внешние признаки процветающего культа плодородия, который, возможно, праздновался здесь втайне еще с тех пор, когда король Освальд был мальчиком. Именно этой псевдоисторической болтовней я накормил Меган, в первую очередь для того, чтобы уговорить ее приехать сюда. От ее общежития до побережья мы проехали семь миль на моем зеленом «мини» 1964 года выпуска, с откидывающейся крышей из стекловолокна, причем каждую деталь этой машины я в свое время перебрал или отремонтировал своими собственными руками. Я веду автомобиль с новоприобретенной уверенностью, гордый капитан своей собственной судьбы, летящий прямо в жерло урагана. Из радиоприемника доносятся звуки какого-то ночного джаза, по правую руку от меня — моя новая девушка, умная, таинственная и такая сексуальная. Я немного превышаю скорость на поворотах, надеясь, что она заметит, как мастерски я переключаю передачи и как сохраняю бдительность в самых сложных ситуациях.