Война - Захар Прилепин

– Откроем колбасную фабрику, – насмешливо сказал старый солдат.

Эрвин внимательно оглядел всех троих. В глазах его бегали веселые искорки. Понизив голос почти до шепота, он медленно сказал:

– Нет, ребята. Мы объявим… Пере-мирие. Понимаете? Без разрешения его императорского и королевского величества. Перемирие, но уже настоящее! На свой риск и страх.

– Эге! Я вижу, господин вольноопределяющийся толковый мужик, – обрадованно сказал старый солдат.

Видно было, что если у него и были какие-нибудь сомнения, теперь они исчезли.

– Это как же? – недоумевающе отозвался Эмбер Петер.

– А так же! Иди и доложи, если хочешь. Еще успеешь догнать.

– Что вы, господин ефрейтор! Что вы! Да чтоб я…

– Спокойно! Принимаю командование, – перебил его Эрвин. – Вот что. Первым делом надо осмотреть местность. На тот случай, если наши еще не успокоились и майору взбредет в голову в седьмой раз послать батальон в атаку, мы должны быть начеку, чтобы вовремя выйти и присоединиться. А до тех пор, друзья, чувствуйте себя как дома. Ефрейтор Виола!

– Слушаю!

– Обыскать дом, двор, конюшни, хлев. Посмотрите на гумне. А я тем временем взгляну, далеко ли ушли наши.

– Их не видать, – заметил старик.

– Ваша фамилия, земляк?

– Иоганн Кирст.

– Так вот, Иоганн Кирст, пойдемте со мной.

Когда они вышли за ограду хутора, солнце уже закатилось. Небо догорало бледным золотом.

– Сколько будет отсюда до наших? – спросил Кирст.

– По прямой – с полкилометра. Видите, там гребень. А русских даже не видно. Мы попали в котловину между двух линий окопов. Недурно придумал ефрейтор.

– О, когда человек не новичок на фронте, такую штуку можно вмиг сообразить.

– А вы что, уже не в первый раз?

– В четвертый, господин унтер-офицер. Два раза был ранен. В третий отстал от маршевой роты, да только полевая жандармерия оказалась похитрее меня… словили.

– Так… И как же думаете быть дальше?

– Не хотелось бы идти в пятый раз, – сказал Кирст, задумчиво покачав головой.

– Там видно будет, – бросил Эрвин. – А теперь вот что, старина, посмотрите, куда ведет эта тропинка.

– Она, с вашего позволения, идет по ложбине, а потом поднимается к селу, где русские окопы. По ней-то я сюда и пришел.

– Вы, я вижу, Кирст, человек толковый. Подите-ка помогите ефрейтору обыскать помещение и двор.

Старик козырнул и пошел к хутору. Эрвин проводил его взглядом.

«Молодчага Виола. Его расчет был совершенно правилен. Достаточно выбить из строя командира – и конец этой глупой волоките. Этот человек умеет претворять мысли в действие. И действительно, лучше один офицер, чем сотни ни в чем не повинных солдат. А вот смог ли бы я так поступить?.. Конечно, нет. У-у, проклятое воспитание, интеллигентщина беспомощная!.. Что же будет дальше? Ясно, что Виола собирается остаться здесь и не думает о возвращении. Но если не вернуться сейчас, то надо оставить эту мысль навсегда».

Из-за кустов показался ефрейтор.

– О чем думаете, господин унтер-офицер?

– Да все о том же, о чем следует и вам подумать.

– Что ж, я считаю, что сделал правильно. Этот молокосос на все был способен. Еще минута, и от роты только пух полетел бы. Как вы об этом скажете?

– С моей точки зрения, вы поступили и человечно и благородно. Вопрос только – видел ли это кто-нибудь еще?

– Э, мне все равно. Я поступил по совести, для людей. Доброго за это ждать нечего. Я очень хорошо знаю, что полагается за такую штуку. Все равно, обратно я не вернусь. Моя дорога – только вперед. И вас уговаривать не буду. Вы – социалист, вам лучше знать.

– Куда же это вперед? – поинтересовался Эрвин.

– Перебегу, – ответил Виола и глубоко вздохнул.

Со стороны дома донесся шум.

– Пойдем, – сказал Эрвин.

Он чувствовал какую-то неловкость, недовольство собой.

– Обождите, – остановил его Виола. – Старик Кирст, кажется мне, человек неглупый, но за парнем надо следить. Уж больно он всегда был услужлив, в унтерá метил. Я его, шкуру, хорошо знаю.

Обыск дал неожиданные результаты. Эмбер Петер, спустившись в подполье, нашел там забившуюся в угол молодую женщину. Она покорно поднялась по лесенке в комнату, неся на руках маленького мальчика. Ребенок спокойно смотрел синими глазенками на незнакомых солдат, у него был нос пуговкой и белая головенка в кудряшках. Увидев смеющееся лицо старого Кирста, он потянулся к нему.

Эрвин по-словацки спросил хозяйку, как зовут ее ребенка.

– Мирослав, – ответила она, улыбаясь, и обвела присутствующих ясным открытым взглядом.

– А меня Ганя.

– Верно, не ждала столько гостей?

– Сегодня тут вы, а завтра опять москали придут. Вчера только шесть человек было вместе с унтером. Вон в той комнатке жили. А как ваши сегодня на них пошли, тут они и побежали домой.

– А муж твой где?

– У них же служит, у москалей. Призвали его. Солдат, как и ты вот.

– Как же ты одна здесь живешь? Как уцелела?

– А со мной отец, старик. Он вчера с вечера ушел в город за керосином. Москали уже сколько раз грозились прогнать нас. Да мы никак не уходим. И когда только этому конец настанет?!

– Мы бы и сами не прочь узнать, – сказал Эрвин и передал солдатам содержание разговора.

– Да, не мешало бы кончить.

– А что ж, – сказал Виола задумчиво. – Это только от нас самих зависит. Я, к примеру, закончил начисто.

– Н-ну, Иошка, бросьте, – оборвал его Эрвин. – Спешить вредно. Знаете поговорку: не говори гоп, покуда не перескочишь.

Лицо ефрейтора потемнело. Брови сошлись в одну линию. Он вздохнул. Потом добавил:

– Спросите у нее, нет ли здесь еще кого.

В это время со двора послышался голос Кирста.

– Сюда, пан, идите сюда!

Все торопливо вышли на крыльцо.

– Разрешите доложить, господин взводный, двоих москалей поймал. Сидели на гумне, словно аисты.

Впереди Кирста стояли два русских солдата. Эмбер Петер схватился было за винтовку.

– Ты потише, – успокоил его Эрвин и распорядился ввести пленников в дом.

Один из них был пожилой солдат, громадного роста, с широкой окладистой бородой. Другой – смуглый парень лет тридцати, невысокий, с тонкими усами и внимательными умными глазами. Оба выглядели совершенно спокойными.

– Что вы искали на гумне? – спросил Эрвин по-словацки.

– Пан, мы сдаться задумали.

– Кому сдаться?

– Так вам же! Хоть сейчас. Пожалуйста, проводите нас.

– Куда это?

– Да к вам, в Австрию, – махнул рукой бородач в сторону венгерских окопов.

Жест был такой выразительный, что перевода не понадобилось. Солдаты расхохотались. Особенно шумно выражал свой восторг Кирст, отлично понимавший по-словацки. Молодой русский улыбался и внимательно разглядывал окружающих.

– Значит, вы хотите сдаться в плен? – переспросил Эрвин.

– Точно так, – подтвердили русские в один голос.

– Долой войну?

– Тьфу! – плюнул бородач. – До смертушки надоела.

– Ну ладно, – махнул рукой Эрвин. – На первое время останьтесь здесь.

Русские молча сели на скамью у окна, достали кисеты с табаком и стали неторопливо свертывать «козьи ножки».

– Что нам делать с ними? – обратился Эрвин к Виоле.

Тот пожал плечами.

– Я проведу их, – раздался вдруг голос Петера.

Ефрейтор резко обернулся.

– Куда это? Без моего приказания – ни на шаг за ограду. Понятно? – строго отрезал Эрвин.

– Так точно! Слушаюсь, – козырнул Петер, вытягиваясь. – Я только хотел сказать, что я бы показал им дорогу.

– Знают они дорогу без тебя. И вообще они свою дорогу отлично знают, не то что ты, – злобно огрызнулся Кирст.

Эмбер Петер покосился на старика и вызывающе бросил:

– Ты бы лучше спросил, куда они спрятали оружие.

Кирст обратился к русским.

Молодой солдат встал, отложил табак и молча вышел из хаты. Эмбер Петер – следом за ним. Из окна было видно, как, подойдя к стогу сена, русский нагнулся, пошарил и вытащил две винтовки, патронташ и две ручные гранаты бутылочной формы.

Ефрейтор обратился к Кирсту:

– Отец! А этот парень…

– Все понятно, господин ефрейтор, – кивнул старик.

Молодая хозяйка начала подметать пол. Потом разожгла очаг.

Эрвин спросил у бородача, как их зовут.

– Меня – Никифором, а товарища – Алексеем. Мы с ним земляки, из-под Костромы.

– Где это Кострома?

– Oй, далеко, – покачал головой Никифор. – За Москвой… На Волге…

Эрвин сел на кровать, на которой играл Мирослав. Он чувствовал себя выбитым из колеи и не мог собраться с мыслями. Куда заведет их эта история?..

Та простота и непреклонная воля, с какими русские говорили о плене, явный намек Виолы и несомненное сочувствие Кирста… Все это надо хорошенько продумать.

– Скажи, Мирослав, – заговорил оп по-венгерски с ребенком, гладя его золотистую головку, – правда, малыш, тебе надоела война?

– Куда положить оружие? – спросил вошедший Петер.

– Поставь вместе с нашим, туда, в угол, – приказал Эрвин.