От имени науки. О суевериях XX века - Олег Мороз

И ныне фокусники без труда делают такие трюки. Герта Онискевич, например, вызывает из зала зрителя и сообщает, что сейчас она разрежет ему палец. Никакого удовольствия, естественно, такое сообщение у того не вызывает. Напротив, следуют замешательство и смятение. Но артистка успокаивает: ничего страшного не случится. Быстро проводит ножом по пальцу — все видят: выступает кровь. Стирает кровь ваткой — палец цел и невредим.

А. И. Китайгородский, присутствовавший на одном из выступлений фокусницы, спросил ее, может ли она полностью имитировать хилерскую операцию. Онискевич ответила, что, если потребуется, она может подготовить такой номер за три дня…

То же самое буквально сказал на одной из встреч в редакции другой иллюзионист — Амаяк Акопян:

— Если понадобится, берусь такой иллюзион подготовить за три дня.

Как усилием воли согнуть вилку

Последнюю статью о ненавидимой им «рениксе» (чепухе) Александр Исаакович Китайгородский напечатал осенью 1983 года. Я тогда попросил его съездить в подмосковный город Троицк, посмотреть на выступление уже упомянутой фокусницы из Волгограда Герты Онискевич в местном Дворце культуры. Онискевич в своей программе делает все то же самое, что делают телепаты, ясновидцы и т. д., с той разницей, однако, что не выдает это за чудеса.

Китайгородский вернулся из Троицка очень довольный. Выступление Онискевич ему понравилось.

— Вы никогда не задумывались, — говорил он возбужденно, — какая разница между чудесами и фокусами? Иллюзионисты показывают такие номера, тайну которых умнейший человек не разгадает. Я, во всяком случае, не в состоянии объяснить, как из пустого ящика фокусник вынимает метров сорок цветной ленты, пяток голубей и несколько ведер с водой. Помнится, долго ломал голову, и безуспешно, каким образом по приказанию Кио-старшего загаданная игральная карта сама вылезает из стакана, куда помещается колода карт.

Я признался, что тоже всегда с восторгом смотрю даже на простенькие фокусы.

— Ну нет, — возразил Китайгородский, — простенькие-то мне известны. Например, как заставить веревку стать настолько жесткой, чтобы по ней можно было лезть вверх, точно по шесту. Но многие фокусы мне абсолютно непонятны. Известного американского иллюзиониста Гарри Гудини обматывали цепями, которые запирались на несколько замков, сажали в сундук, который тоже запирали несколькими замками, и бросали этот сундук в Темзу — Гудини выплывал и освобождался от цепей…

Я снова высказался в том духе, что, дескать, аттракцион Гудини — исключительный, уникальный, а для меня загадка гораздо более простые фокусы.

Китайгородский посмотрел на меня недоверчиво.

— Вот то-то и оно, — сказал он несколько раздраженно, — для зрителя чудеса, которые показывал Гудини, — не чудеса. Это фокусы. «Ловкость рук и никакого мошенства». А вот когда, скажем, Вольф Мессинг находил предмет, спрятанный в сумочке дамы, сидящей в третьем ряду партера… Причем не сам находил, а с помощью так называемого «индуктора», то есть помощника, «передающего ему мысли»… И не на расстоянии, а будучи рядышком, к тому же позволяя Мессингу брать себя за руку… Вот этот простой и давным-давно объясненный трюк средний зритель объявляет чудом.

Я сказал, что не считаю чудотворцами ни Гудини, ни Мессинга, просто у меня так устроена голова, что сам я не додумаюсь до разгадки самого элементарного трюка, даже нехитрой манипуляции с картами, которые показывает мой десятилетний сынишка, вычитавший о них в книжке «Занимательные досуги».

Китайгородский так мне и не поверил. Он продолжал с недоброжелательством рассказывать о выступлениях Мессинга («Мессинг был, несомненно, талантлив, но для завлечения зрителей он своему искусству давал магическое объяснение, да и лгал много…»), о том, как разоблачал его трюки («Мессинг предлагал завязывать ему глаза — номер получался. Я же как-то предложил завязать глаза «индуктору». Мессинг отклонил это предложение. Ему было ясно, что ничего не получится, ибо «индуктор» не будет знать, где пятый ряд, где задуманная дама…»).

О номерах же, показываемых Гертой Онискевич, он отзывался с неизменным восторгом. Причина была все та же: она не выдает фокусы за чудеса.

Артистка вызывает одного из зрителей, слегка сжимает ему руку и убеждает его, что сейчас он заговорит по-английски. И что вы думаете — тот действительно говорит, хотя совершенно не знает английского языка. Но этим дело не кончается. Онискевич предлагает этому же зрителю спеть неаполитанскую песню. По-итальянски, естественно. И тот поет…

— Как это ей удается, понятия не имею! — восторженно восклицал Китайгородский. — После концерта Онискевич сказала мне, что это чистейший фокус. Никакой телепатической подсказки тут нет.

Еще один фокус, из тех, что интересуют нас, — видение и чтение с завязанными глазами. Онискевич владеет этим в совершенстве, но не выдает свой навык за кожное зрение.

С давних пор известен трюк, который недобросовестные фокусники особенно охотно выдают за доказательство телепатии. Помощник отправляется в зал и просит кого-либо из зрителей дать ему какой-нибудь предмет либо же сказать номер своего дома, квартиры, сколько у него детей… Артист же на сцене должен это отгадать.

Один из приемов заключается в том, что помощник подсказывает артисту ответ с помощью заранее условленного кода. Можно, допустим, спросить: «Что у меня в руке?» А можно: «Что я держу в руке?» Или: «Что у меня в левой руке?» Вместе с определенным построением фразы в качестве кода можно использовать интонацию. Слова произносятся то вопросительно, то как бы с запинкой, то с восклицательным нажимом в конце…

Старый русский невропатолог и гипнолог профессор Петр Павлович Подъяпольский, специально интересовавшийся этими материями, рассказывал, как еще в начале века разоблачал такие фокусы.

В 1911 году в Саратове в кинематографе под названием «Мурава» выступала чтица мыслей. Она стояла на сцене с завязанными глазами, а по залу ходил ее импресарио. Зрители показывали ему различные предметы или говорили задуманные слова, которые отгадчица мыслей должна назвать. Предварительное уведомление ассистента о задуманном слове было непременным условием сеанса. Услышав слово или увидев какой-то предмет, импресарио давал задание своей партнерше.

«Его фразы не были кратки и просты, — замечает профессор П. П. Подъяпольский, — они нагружались лишними, быстро говоримыми словами: повторениями, поощрениями, частицами, междометиями. Например: «Ну, вот, ну, подумай, ты хорошенько только подумай, что это такое может быть. Что, что это такое?»

Собираясь на сеанс, профессор взял с собой два предмета. Один довольно простой — фигурку лягушки, сделанную из чугуна и окрашенную в натуральный зеленый цвет. Другой предмет — весьма мудреный: карманный спектроскоп. В подборе предметов заключался определенный умысел.

Насчет лягушки отгадчица мыслей давала ответ по частям, она словно бы размышляла вслух:

— Зубчики… Гребенка…

— Нет, нет, погоди, ты сперва хорошо подумай, — перебивал ее импресарио-ассистент.

Отгадчица, по выговору иностранка, продолжала:

— Как это… Зеленый… Frosch — лягушка. О спектроскопе она смогла сказать только: «Инструмент». А на вопрос «Какой?» добавила: «Оптический».

Совершенно ясно, что, если бы она действительно читала мысли зрителей, она должна была бы прочесть и слово «спектроскоп», которое в ту минуту держал в своем мозгу профессор. Однако на самом деле она лишь ловила подсказки ассистента, а поскольку тот сам не знал, как называется прибор, то и подсказать он ей ничего не мог.

Пять лет спустя в том же кинотеатре выступала другая «телепатка» — девочка по имени Люция. Ассистентом был ее отец. Обстановка во время выступлений была точно такой же, как и в предыдущем случае: отец должен был заранее знать все загадываемые слова и видеть предметы. Перед началом одного из сеансов П. П. Подъяпольский зашел к артистам и во время разговора попросил разрешения самому, без посредника, передать Люции какое-либо слово. Однако отец ловко, как бы между прочим, перевел разговор на другую тему.

В другой раз профессор предложил тем же фокусникам устроить сеанс специально для ученых у него дома, соблюдая при этом некоторые условия. В частности, предполагалось, что ассистент должен был задавать вопросы немногословно, одной и той же стереотипной фразой. Отец «телепатки» согласился на такой сеанс и тут же, во время начавшегося представления, широковещательно объявил о нем: вот, дескать, знаменитые ученые заинтересовались феноменальными способностями его дочери. Однако за час до назначенного сеанса его организаторы были уведомлены посыльным из гостиницы, что отец и дочь вынуждены были внезапно покинуть город.