Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш

Тут мое терпение лопнуло. Я больше не могла молчать. Я встала и сердито посмотрела на отца:

— Папа, пожалуйста, я целый час мыла пол! Разве нельзя было снять ботинки?

Глаза его налились яростью, и я тут же вспомнила, насколько вспыльчивый он человек.

— Ты кем себя возомнила, а? Еще приказывать мне будешь?

Отец замахнулся, я испуганно отпрянула, но отскочить не успела. Сильный удар в плечо отправил меня на мокрый пол.

С усмешкой глядя, как я пытаюсь встать, отец перевернул ведро с грязной водой.

— Можешь снова помыть пол, — рявкнул он. — Вижу, тебе очень нравится этим заниматься!

В тот момент я ненавидела его. Всхлипывая от боли и обиды, я схватила тряпку, чтобы собрать воду. Покончив с полом, я ушла в свою комнату. «Пусть дети сами о себе позаботятся, не маленькие уже», — подумала я, падая на кровать. Я спешила укрыться в мечтах о том, как окончу школу и смогу навсегда уехать из этого дома, — только тогда прекратятся издевательства и насмешки. Семье с каждым днем я принадлежала все меньше и меньше. Я хотела уехать туда, где никто не знает обо мне, о моих родителях и моем ребенке.

Глава тридцать седьмая

Я сидела за столом и перебирала старые фотографии; воспоминания о тех днях вызвали острое желание позвонить маме. В сущности, я хотела задать ей те же вопросы, что и моя дочь — мне.

Ты когда-нибудь любила меня, мама? Ты мечтала обо мне, когда носила меня в своем животе? Или я была лишь причиной твоего брака?

Но больше всего мне хотелось получить ответ на вопрос: даже если ты ничего не почувствовала, впервые взяв меня на руки, может, ты полюбила меня потом? Я же знаю, что ты любила моих братьев и сестру. А меня, меня ты когда-нибудь любила?

Мне ни разу до сих пор не хватало смелости задать тебе все эти вопросы. Они много лет мучили меня, не давали покоя. Но я опоздала. Вот уже несколько лет мама не помнила ничего о моем детстве. Когда я навещала ее в прошлый раз, она сидела, сгорбившись, и смотрела в никуда, погруженная в свой собственный мир. Мама даже не узнала меня. Слабоумие милосердно забрало ее воспоминания о жизни, не изобиловавшей счастливыми моментами. Хотя и не все: своего мужа мама по-прежнему помнила.

— Ох, он был на редкость привлекательным мужчиной, — вздыхала она, когда в тумане, окутавшем ее разум, возникало лицо отца. — На редкость привлекательным.

И то, как мама при этом улыбалась, объясняло, почему она терпела все годы. А я улыбалась ей в ответ, поправляла плед, укрывавший ее разбитые ревматизмом колени, гладила по трясущемуся плечу, расчесывала поредевшие волосы, целовала в щеку — то есть всеми силами старалась показать, что во мне еще живет детская любовь к ней.

Когда я выросла и вышла замуж, я сумела простить маму за то, что она мало заботилась обо мне. С годами приходит понимание — я сохранила воспоминания о несчастной, никому не нужной девочке, но при этом осознала, что матери тоже приходилось несладко.

Практически всю свою любовь она истратила на мужа. Остатки разделили между собой желанные дети, то есть мои братья и сестра; я же не получила почти ничего — как и сама мама.

Мои мысли перекинулись с матери на отца. Возраст и пристрастие к алкоголю свели его в могилу за несколько лет до того, как мама потеряла разум и переехала в дом для престарелых. Я вспоминала его жестокость, вспышки гнева и редкие моменты, доказывавшие, что прежде он был совершенно другим человеком.

Увы, я опоздала со своими вопросами, но моя дочь — нет, и пришло время на них ответить.

Иногда, когда я возвращаюсь к прожитым годам, я спрашиваю себя: могла бы я что-то изменить? Знай я то, что знаю сейчас, наверное, могла бы — но не стала. Ведь если бы я решилась, то никогда не получила бы твое письмо — ведь ты бы никогда не родилась.

Я подумала о том, как мне пришлось врать родителям, социальному работнику и Матроне из Дома для незамужних матерей — эта ложь в тринадцать лет привела к цепи событий, растянувшейся на следующие десятилетия.

Даже сейчас, почти четверть века спустя, я не могу до конца принять тот факт, что в те годы забеременела даже не один, а два раза, выносила двух дочерей, обеих полюбила еще до того, как они появились на свет, и обеих в возрасте полутора месяцев отдала приемным родителям.

Образы того времени часто навещали меня по ночам. Сознание переставало их контролировать, они свободно просачивались в мои сновидения, и я просыпалась, чувствуя, как бешено колотится сердце. Я хотела забыть, но они требовали, чтобы я помнила.

Глава тридцать восьмая

С тех пор как я вернулась в родительский дом, мужчина, живший по соседству, уподобился призраку. Лишь изредка я замечала его затылок или профиль, когда он выходил из машины. Но прежде чем я осознавала, что передо мной именно он, или набирала воздуха в легкие, чтобы позвать его, сосед исчезал за дверью, оставляя меня в недоумении: может, это всего лишь шутка моего воображения?

Иногда я слышала, как его дети радостно кричат «Папочка!»; Дора периодически смотрела в окно, ожидая, когда он приедет, а один раз мне показалось, что сосед идет по улице. Буквально через секунду я выбежала из дома, но, догнав впереди идущего мужчину, поняла, что обозналась. Но ведь это хорошо, правда? Я ведь его больше не люблю? Мне же все равно, где он и что с ним? Может, и все равно, но время от времени я спрашивала себя, думает ли он обо мне.

Однажды в четыре часа пополудни, когда я стояла на автобусной остановке, я наконец получила ответ на свой вопрос. Рядом со мной остановилась большая черная машина.

— Привет, маленькая леди, — донеслось из открытого окна.

Я повернулась и увидела мужчину из соседнего дома.

К моему огромному изумлению, он наклонился и открыл переднюю дверь.

— Забирайся, — сказал он.

Я недоверчиво посмотрела на человека, из-за которого вынесла столько страданий, развернулась и пошла прочь.

Сосед не отставал.

— Уйди, — отмахнулась я. — Не хочу с тобой разговаривать.

— Но я должен кое-что тебе сказать, — ответил он, улыбаясь так, словно уже добился всего, чего хотел. — Ладно тебе, садись в машину.

В тот раз я не послушалась. И в следующий тоже. И в следующий. Но потом сдалась.

— Мне так жаль, — начал он. — У меня не было времени встретиться, но я постоянно думал о тебе.

Я пыталась не слушать, но бесконечный поток извинений и ласковых слов, о которых я так давно мечтала, привели к тому, что в тот день я на мгновение поверила ему. Воспоминания о том, как мы впервые встретились несколько лет назад, как внимательно он относился ко мне и моим сказочным историям, как заботился обо мне и заставил чувствовать себя особенной, наложились на свежие впечатления о беременности, расставании с дочерью и одиночестве. Сидя в его машине, я не забыла о его жестокости, постоянных угрозах и тех неприятных вещах, которые он проделывал со мной, — нет, просто все это на время отодвинулось на задворки сознания.

Сосед подарил мне серебряный медальон.

— Можешь носить его со школьной блузкой, — сказал он.

С тех пор при каждой встрече он постепенно восстанавливал доверие, которое сам до этого разрушал на протяжении последних лет; я снова видела перед собой друга, близкого человека, кому я могла доверить свои страхи и мечты.

Он слушал меня и, в отличие от родителей, проявлял интерес ко всему, что я говорила. Когда я рассказала ему о Сьюзен и ее матери, он проявил неожиданное участие. Я призналась, что чувствую себя чужой в своей семье, что последняя ссора с отцом меня очень расстроила, и сосед на мгновение обнял меня за плечи, чтобы поддержать. Но я никогда не говорила о Доме для незамужних матерей и о нашей дочери, а он ни разу не спросил о ней.

Я рассказала о своем желании стать медсестрой и о том, что не могу дождаться, когда окончу школу и уеду из дома.

— Я буду скучать по тебе, Марианна, — грустно сказал он.

Я подумала, что, кроме него, пожалуй, никто обо мне не будет скучать. Но потом, оставшись одна и освободившись от его влияния, я снова вспомнила, как подло он поступил со мной, как бросил, когда я забеременела.

— Ты лгал мне, — сказала я. — В Доме для незамужних матерей мне объяснили, что девочек не вешают за секс с мужчинами.

В ответ я услышала, что он убедил меня в этом для моего же блага. Я же понимала, что, если расскажу кому-то о наших отношениях, мне будет только хуже? Разве все произошедшее не доказывает это?

Доказывает. Никто в школе не разговаривает со мной. Окружающие говорят только обо мне.

В то время я еще была достаточно наивной, чтобы вновь довериться ему. Наверное, я сама этого хотела. Мне в голову не приходила мысль о том, что у него были бы куда более серьезные проблемы, расскажи я кому-нибудь о том, что он сделал.