Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин

— Ловко!

— А я уж там старику зубы заговорю, это я умею. Еще учти, Ваня, — эта твоя картинка у меня останется.

— А зачем? Вы же сами все увидите!

— Затем, чтобы ты не обманул меня, когда я дело сделаю. Обменяю твои каракули на десять тысяч.

— Десять тыщ? Где ж я их возьму?

— Совсем ты, парень, дыролобый. У тебя денег будет — курам не склевать. Когда в права войдешь. А я после дела сразу из города исчезнуть должен. Понимаешь? Сорга-то у тебя только потом появится. Через два месяца, после утверждения в наследстве окружным судом. А вдруг ты раздумаешь платить? Так вот, чтобы ты меня не смошенничал, я эту бумажку и сохраню. Если она окажется у судебного следователя, вместо Парижа ты поедешь на Сахалин.

— А как и где я получу бумагу обратно? — настороженно спросил Ваня Модный. — Вдруг вы всю жизнь захотите меня… как это у бар называется?

— У бар это называется — шантажировать.

— Вот! И куда я тогда? На крючке весь век висеть? Нет, так не пойдет! Отдавайте план обратно!

— За десять тысяч ты наверное получишь свою писанину. Какой резон? На мне кровь будет. Я заработать хочу, а не в рудники идти. Мое предложение честное. И еще учти, Ваня. Крови-то на мне уже много… Мы теперь с тобой на одной жердочке стоим. Ежели кому сболтнешь — Петр Зосимович шутить не будет.

На этом заговорщики расстались. Парень пообещал в среду, когда папаша отлучится по делам, испортить большие напольные часы. Это станет поводом позвать «механика».

Запершись в своей комнате, Петр внимательно изучил чертеж и почерк Вани Модного. Сомнения отпали быстро. Именно этой рукой была написана бумага, заманившая Титуса в засаду.

18. Конец притона

В кромешной тьме три всадника съехались на мосту. Лыков был в суконной кургузке, темных суженках и мягких кавказских ноговицах. Капитан Готовцев оделся по-охотничьи, в серый пыльник и толстые чембары из верблюжьей шкуры. Только исправник, как лицо официальное, обмундировался по форме. В повседневном темно-зеленом кафтане с золотым прибором, с шашкой и револьвером на виц-портупее, Бекорюков выглядел импозантно. На кафтане красовался орден Святого Станислава 4-й степени с мечами и бантом.

— Помпей Ильич, а почему вы усы бреете? — спросил Лыков у капитана вместо приветствия. — Такой видный строевик…

Тот вполголоса рассмеялся:

— Ну и нервы у вас, Алексей Николаевич. Втроем на семерых идем, а вы про усы…

— А все-таки?

— Все из-за Галактиоши, — кивнул на исправника капитан. — Ему, окаянному, проспорил. Еще осенью. Выдул осьмуху водки и после того не попал с десяти шагов в бутылку. Позор для русского офицера! А пари заключили как раз на усы. Хорошие были, густые! Теперь вот жду сентября. В Костроме меня начальство за это чуть в отставку не отправило. Чего это ты, говорят, будто немчура? Едва уцелел…

Отряд с коллежским асессором во главе двинулся по тракту и скоро свернул на лесную дорогу. Через два часа, обойдя Бочкариху по опушке, всадники спешились и последние полверсты крались чапыжником.

Когда открылся починок Выродова, Алексей остановил офицеров, а сам отправился на разведку. Бесшумно подкрался к забору и прильнул к щели. Есть! Две брички приткнулись у конюшни. А прямо посреди двора незнакомый верзила справлял малую нужду. С такого расстояния не разглядеть, есть ли у него родимое пятно на левой щеке. Да и не надо… Если сейчас бандит пойдет в конюшню, значит, это рядовой гайменник. Если в дом, то это сам Челдон.

Мужик сделал дело, громко зевнул и скрылся в избе. Ну что, Гаврила Иванов Торчков, мещанин города Мезени, кажись, ты добегался…

Вернувшись к офицерам, Алексей сообщил:

— Гости в сборе! Я только что видал самого Челдона — по нужде выходил.

Капитан со штабс-ротмистром переглянулись, и в глазах обоих зажглись одинаковые огоньки азарта. Не зря приехали! Они тихо зарядились и разошлись на позиции.

Лыков ловко перемахнул через забор, открыл калитку и впустил Бекорюкова. Жестом указал ему место за поленицей, а сам направился к дому. В ноговицах он двигался совершенно бесшумно. Начинало уже светать.

В сенях было совершенно темно. Скорее угадав, чем увидев, дверцу в кладовку, сыщик открыл ее. Громкий храп указывал, что Челдон крепко спит. Прокравшись мимо каких-то корзин, Алексей склонился над сундуком, служащим бандиту кроватью. Постоял с полминуты, примериваясь. Было тихо.

— Эй, Челдон! Проснись! — негромко сказал он.

«Иван» тут же приподнялся на локте:

— Говяш, ты, што ли?

Сильный удар в темя мгновенно оглушил главаря. Тот даже не охнул. Лыков торопливо связал бесчувственное тело, притянув за спиной руки к ногам (известная «утка»), и только тогда вынул револьвер. Взвел курок, вышел обратно в сени и двинулся к лестнице на сеновал. Половицы под ногами предательски скрипели. По счастью, гайменники никого не опасались и спали крепко. Сыщик подошел, прислушался. Несколько человек сопели на все лады, кто-то бормотал во сне. Алексей встал между лестницей и дверью в избу — хозяева обязательно выскочат на шум. Набрал полные легкие воздуха и рявкнул:

— Рота, подъем!

И тут же выстрелил в потолок.

Что тут началось!

На сеновале поднялась страшная паника. Гайменники повскакали на ноги, и тут по ним с двух сторон открыли огонь из винтовок. Кто-то сразу заорал от боли, кто-то матерился. Не дожидаясь попыток выбежать в сени, Алексей выстрелил еще раз, в крышу сеновала. Обозначил, так сказать, свое присутствие… Возня наверху сразу сместилась в дальний конец, к лесу. Затем послышались глухие удары — это бандиты сигали сверху через забор. Неожиданно там с новой силой разгорелась стрельба. Неужели челдонцы решили принять бой?

Тут наконец открылась дверь, и из избы показался ствол ружья.

— Полиция! — гаркнул Лыков. — Брось дуру на пол, не то застрелю!

Притонодержатель выронил двустволку и закрылся изнутри. И в этот момент Алексей услышал за спиной шорох…

Еще доля секунды, и он бы не успел. Отвлекшись на Выродова, оглушенный пальбой, сыщик на мгновение повернулся спиной к лестнице. И сразу оттуда кошкой прыгнул крепкий детина и бросился на сыщика с ножом.

Лыков не успевал развернуться к нападавшему и просто повалился на спину, уходя от удара. Рука с длинным клинком ткнулась в то место, где только что находился его бок. По инерции бандит, сделав выпад, подался вперед. Ствол «веблея» сопроводил это движение и выбросил четыре оставшихся заряда. Три из них угодили в цель. Пули пятьдесят восьмого калибра почти отделили голову от шеи… Мертвяк улетел в конец сеней. Сыщик, не вставая, перезарядился и только тогда вскочил на ноги.

Неожиданно стрельба прекратилась. С сеновала раздались отчаянные крики:

— Не стреляйте! Сдаемся! Не стреляйте!

Лыков поднялся на одну ступеньку лестницы, держа «веблей» перед собой, и громко приказал:

— Бросай оружие во двор!

И тут же переместился из сеней наружу. У хлева, на своей позиции, стоял Бекорюков и держал конюшню на прицеле.

— Бросаем! Не стреляй! — снова послышались с сеновала крики, и на двор полетели два ножа и кистень на ременной петле.

— Револьверы туда же!

— Нету револьверов, ваше благородие!

— Сколько вас там?

— Двое осталось!

— Выходи поодиночке с поднятыми руками!

Оба гайменника, бледные от страха, спустились вниз и встали у стены конюшни. У одного из простреленной щеки хлестала кровь.

— Помпей, сюда! — скомандовал исправник, и через секунду в калитку вошел Готовцев. Глаза у него были бешеные.

— А, не всех перебили! — обрадовался он и вскинул винтовку.

— Отставить! — выкрикнул Лыков, но капитан не обратил на его команду никакого внимания. Двумя выстрелами почти в упор он уложил бандитов на месте; исправник добил лежащих.

— Зачем? Они же сдались? Безоружные — как можно?

— Это убийцы, — хладнокровно ответил Готовцев. — Чего же их жалеть?

Алексей выглянул в калитку — еще два тела лежали у забора.

— У вас в Варнавине пленных не берут? — яростно выкрикнул он, возвращаясь на двор. — Я подам рапорт министру внутренних дел. Под суд пойдете!

— Да плевал я на вашего министра — у меня свой есть, — огрызнулся воинский начальник.

— Алексей Николаевич, будет вам, — раздался спокойный голос Бекорюкова. — Не вы ли давеча рассказывали нам с Помпеем Ильичом, как расстреляли недавно безоружного в Петербурге? Или вам там можно, а нам здесь нельзя?

Лыков сразу сменил тон:

— Но здесь вы положили всю компанию! Зачем столько крови? Потом, нарушив план, вы вынудили одного из бандитов напасть на меня. Я едва увернулся…

— Бывает, — флегматично отозвался Бекорюков. — Но продолжим дело! Что Челдон?

— Лежит связанный.

— А если Выродов его освободит?