Джихад одинокого туриста - Алексей Туренко

Говорящий тыкнул пальцем в девку и продолжительно заверещал. Та виновато потупилась. Плохо дала? Вглядевшись в мадам, я понял, дело серьезнее, чем выглядит. Бледное лицо, дорожки потекшей туши под глазами – подруга босса не ходит с такой мордой. Да и охранники скорее походили на конвой.

Говорящий снова зажурчал, повышая тональность. Голосом он владел неплохо. Теперь он вопрошал. И девку, и толпу. Толпа угрюмо молчала, девка вжимала голову в плечи. Борода повернулся к бабе. Звук оплеухи был слышен даже отсюда. Оратор сплюнул и торжественно провозгласил. Что именно – я, естественно, не понял.

Толпа зашевелилась. Десяток в черной форме взяли оружие на изготовку, и горожане застыли, словно политые жидким азотом. По знаку бородача из грузовика выпрыгнули двое. Вытащив из-под кузова пару лопат, они принялись сноровисто копать яму на газоне. Мелькали руки, летел чернозем. Отрыв поясной окопчик, землекопы тормознули. Конвой столкнул девку в яму, и лопаты замелькали опять. Три минуты спустя девка высилась живым монументом, вкопанная в газон по пояс.

Охрана, убедившись, что подсудимая не смоется, присоединилась к боевикам. Перестроившись, они образовали живой коридор. Исламский пастор воззвал к толпе, в заключение тыкнув сперва в кучу камней, потом – в девку. До жирафа стало доходить. О таком я слышал. Вот только видеть – не довелось.

Горожане не рвались наказывать отступницу. И не имея возможности покинуть улицу, тихо перемещались в задние ряды. Мулла глядел на маневры статистов с легкой усмешкой. Я понимал почему – при наличии ствола чье-то нежелание – дело поправимое.

Так и есть. Святой отец рявкнул. Затворы клацнули. И толпа потянулась разбирать камни. А я – быстро прикидывать, что можно сделать.

Ничего. Пистолет и граната против двенадцати стволов.

Пока я думал, на бульваре началось. Первого отказавшегося просто отхреначили. Второй метнул. Но – не попал. Судья неодобрительно покачал головой и предложил повторить. Ближайший боец за нравственность в черном с нехорошей улыбкой протянул метателю второй камень. Взмах, крик жертвы. Попал. Охранник одобрительно кивнул. И удержав метателя, сделавшего попытку уйти, повелительным жестом предложил остальным присоединяться. Народ замялся. Демонстративное поглаживание автомата, хмурый взгляд. И персональное приглашение пальцем. Овцы смирились – толпу проняло.

И пошло. Первые камни шли как попало – попадал один из трех. Потом народ приноровился. И вошел во вкус. Азартные выкрики бросающих, тошнотворные звуки попадания в цель. И отчаянные, исполненные боли женские вопли.

Я сполз с крыши. Картинка исчезла. Но остался звук. В нерешительности походив по двору, я приставил стремянку к дальнему забору, намереваясь «свалить». Но поднявшись на первую ступеньку, остановился – крики девки перешли в скулящий вой. Сойдя с лестницы, я перебежал двор и сделал единственное, что мог, – швырнул гранату через ограду. На кого бог пошлет. И помчался к стремянке. Рвануло прямо в воздухе.

Я перемахнул в соседний двор, вытянул лестницу и кинул ее у забора, укрывшись за пыльным боком припаркованной машины. На бульваре заполошно орали и стреляли. Судя по перемещавшемуся визгу – народ разбегался. Опустившись на колени, я лег и до половины засунулся под малолитражку. Не поместившееся прикрыл свернутый в бухту садовый шланг, валявшийся неподалеку. И, вытащив пистолет, я принялся ждать.

Кто-то с воплями промчался мимо ворот. Потом еще. И еще. Слушая удаляющийся топот, я ждал. Смолкла стрельба. Рявкнул, заводясь, самосвал. Звук отъезжающей машины затих, погрузив квартал в тишину. Я слушал ее пару минут. Лязг со стороны ворот. Спина похолодела. Скрип калитки, тяжелое дыхание нескольких человек. Взгляд на пистолет в своей руке – что предпочитаешь? Пуля, камни? Шорох заставил сердце подпрыгнуть и зачастить. Задерживая дыхание, я уронил голову на горячий бетон и скосил глаза – в калитке стояли две пары ног. Ой!

Ноги медленно двинулись во двор. Стараясь не тревожить шланг, я направил пистолет в их сторону. Ноги остановились. Всхлип. Мужской голос побубнил, и ноги возобновили движение. Прищурившись от яркого солнца, я разглядывал тени людей, медленно выходивших из-за машины. Кажется, одна пара ног была женской. Наконец идущие показались из-за машины – ковыляющий мужик и поддерживающая его женщина. Одной рукой он опирался на спутницу, прижимая вторую к окровавленному лицу. Рубашка, распертая жирными плечами и обширным животом, пестрела красно-серыми разводами. Растрепанная тетка, придерживая мужика за талию, беззвучно плакала. Обоих не по-детски колотило. Я чуть выдохнул. Местные.

Парочка медленно добрела до дома. Звон упавших ключей, возня на крыльце. Мужик тихо проскулил. Наконец замок щелкнул. Отворив, дама затащила мужчину в дом, захлопнула дверь и дала волю нервам – рыдания и крики пробились сквозь запертую дверь. Совесть ворохнулась. И утихла – на бульваре не было мирных. Только жертва и палачи.

Выждав минут пятнадцать, я выполз из-под машины. В квартале стояла гробовая тишина. В доме – тоже. Отряхиваясь, я машинально оглядел свое укрытие. Пухлый кузов, тонкие колесики. Надпись на багажнике гласила – «Кобальт». Такое слово испортили.

Подхватив лестницу и стараясь не издавать лишних звуков, я отворил калитку и, убедившись, что на улице пусто, направился к бульвару.

Четверг. День, 16.05.

На бульвар я вышел походкой усталого работяги. И стараясь не вертеть головой, пересек его по диагонали, косясь на опустевшее место казни. Не знаю, кого из лежащих следовало отнести на счет гранаты, а кого – на заполошную стрельбу, но вместо одной жертвы Аллах получил шесть. Бывшая подсудимая застыла посреди газона страшным памятником самой себе – вкопанное в землю склоненное тело, упавшая на грудь голова, черные сосульки слипшихся волос. И камни вокруг. Еще одно тело как женское я опознал по голым ногам. Четверо других лежали на асфальте брошенными куклами непонятной половой принадлежности. Челюсть дрогнула. Я стиснул зубы. И отведя глаза, продолжил путь деревянной походкой.

До ближайших высоток я добрался без приключений, если не считать мужика, выглянувшего с четвертого. Выразительно посмотрев на меня, он постучал себя по кумполу. Я развел руками – надо! Осуждающе покачав головой, он скрылся за блеснувшей балконной дверью. Иди с богом.

Сценка слегка встряхнула, ослабив послевкусие от исламского правосудия. И проявленного мной неуважения к суду. Нервяк отошел, и я почувствовал, что устал. Пожалуй, небоскребы подождут. И миновав первый дом, я завертел головой, прикидывая место для постоя.

Арабские высотки здорово отличались от привычных московских. В первую очередь – архитектурой. Открытые лестничные холлы без стен. Лестницы, которые отделяли от улиц только перила. Ну да, тут же девять месяцев в году – жара. В таком климате проблемы отопления строителей не волновали – подрядчики экономили на стенах, стараясь обходиться минимумом. Это плохо. Я с тоской вспомнил отечественные подъезды, изобилующие укромными местечками. Тут все было наоборот – подъезды и лифтовые просматривались насквозь. Что делать?

Обозрев видимую отсюда часть улицы, задерживая взгляд на возможных укрытиях, я притормозил. Высокие узкие дома белых и кремовых оттенков на один-два подъезда. Выложенные светло-серой плиткой тротуары начинались прямо от стен, заканчиваясь у края проезжей части. Первые этажи всех без исключения домов были заняты магазинами. Естественно – запертыми. Ставни опущены, закрывая витрины от любопытных глаз и загребущих рук. Я задумчиво смерил глазами ближайшую. Похоже, рольставни были из металла.

На тротуарах и обочинах хватало припаркованных машин. Вскрыть? Представив прокаленные внутренности железного коня, простоявшего день на солнцепеке, я содрогнулся. Куренок в духовке. Не айс.

Ломать двери квартиры на глазах всего квартала не хотелось. Но, похоже, другого выбора мне не оставалось. Подойдя к ближайшему подъезду, я задрал голову, изучая видимые с улицы двери квартир. Добротно и прочно. Придется потрудиться. И – пошуметь.

Сняв с плеча лестницу, я даже не успел прислонить ее к стене, услышав шум за спиной. Я обернулся – на плитке лежали обломки цветочного горшка. Новый удар – меня осыпало черепками посуды. Я задрал голову – из окон торчало полтора десятка голов, неприветливо размахивающих руками. Одна держала что-то типа пивной кружки, похоже, собираясь швырнуть ее вниз. Моя поднятая голова остановила бросок. Зато жестикуляция усилилась. Пантомима была совершенно беззвучной – похоже, шуметь они опасались. Судя по всему – долбаный хитропопый мидлкласс, готовый на все ради собственного спокойствия.

Помахать стволом?

Явно не тот случай. Я скрестил руки над головой и показал кулак мужику, швырявшемуся посудой. Тот сделал энергичное движение рукой – «уходи». Плюнув на тротуар, под настороженными взглядами жильцов я отошел от дома. И вытащил пачку. Твою мать! Сигарета внутри оказалась последней.