Том 1. Атланты. Золотые кони. Вильгельм Завоеватель - Жорж Бордонов

— Ну так назначь его капитаном на одну из галер.

— Она не захочет этого. Я ей его «отдал». Глупо, конечно.

— Ну что ж, господин, тогда оставайся с нами, будь хранителем нашего счастья и спокойствия.

— Я еще не слишком пресытился славой, старый козел. Но довольно об этом. Ночь — мой лучший советчик и друг. Я и впрямь человек сумерек… У тебя все?

— Твои астрономы заметили новую звезду.

— Тоже мне подарок!

— Они утверждают, что она выглядит очень странно. Ее голубоватый хвост необычайно ярок.

— Обычная комета.

— Они говорят, что она движется к Земле. Они погрузились в сложнейшие расчеты, чтобы определить ее траекторию, но результаты получились слишком разные. Один утверждает, что она исчезнет в глубинах Вселенной, а другие — что она заденет Луну, и это будет причиной великих катаклизмов.

— Забавный способ тратить собственное время. Но бог с ними, пускай уж они это обсуждают, раз такое у них ремесло. Мне же приходится мучиться настоящими проблемами: должен ли я покинуть Посейдонис? Назначить ли Дору регентшей?

5

Эту дилемму разрешила судьба. Но все началось, конечно, с императора. Его не интересовало спокойствие других, их ничтожное мимолетное благополучие. Ради собственной потехи он рушил будущее своих близких, но и сам, подписывая этот приказ о возвращении, не знал, что решает и свою судьбу. Он вдруг вынужден был прервать свои морские прогулки. Гальдар — свои беседы с Дорой и философствования, Дора — свою игру в простую влюбленную девушку, а ее брат — свое выздоровление. В течение часа им следовало покинуть белую Сосновую виллу, забыть этот мир свежего бриза, апельсиновых деревьев, тихих рассветов, дней, полных неги, и звездных ночей. Император приказал им возвращаться. Пятьдесят последних кораблей наконец прибыли, и нельзя было больше задерживать отправку великой флотилии. Он не мог больше ждать. Медики робко возражали, что Доримас не совсем еще здоров, что нужно еще хотя бы две недели до полного выздоровления и что в пути болезнь может возобновиться. «Рыцари-орлы» разогнали бормочущих врачей и сами уложили принца на носилки. Когда появилась Дора, они удалились по ее знаку.

— Ты дрожишь, милый брат. Тебе холодно?

— Нет, я дрожу от страха.

— От страха?

— Да, я боюсь его.

— Император очень тебя любит, а кроме того, подумай о том, что, может быть, мы ему нужны.

— Но меня-то он ненавидит, ибо я — причина этой войны. И одновременно презирает, потому что Форенос разбил наших воинов, и я был ранен.

— Совсем наоборот. Он только и думает о том, как отомстить.

— Чтобы утолить свою жажду убийства и господства. Уже много дней я думаю о нем и о его намерениях. Если он не считает меня сыном, то и я не считаю его отцом. Это зверь, злой и жестокий.

— Как ты можешь так говорить?! Ведь тебе командовать экспедицией. Разве можно представить себе большее доверие?

— А если я считаю, что переговоры лучше этих бесконечных сражений? Если откажусь командовать? Я бы предпочел плохой мир, чем даже поражение врагов, поскольку кровь взывает к крови, а всякая новая победа разожжет новую ненависть. Когда, наконец, эти народы, которые мы завоевали, смогут вздохнуть свободно? Неужели мы не можем жить с ними в мире? Что касается меня, то я уже забыл оскорбления, которые нанесли мне пеласги. Более того, я благодарен тому воину, который проткнул меня, потому что эта рана дала мне время и повод к размышлению. Война из всех видов человеческой деятельности, наверное, самое бессмысленное и пустое дело.

— Только прошу тебя, не высказывай этого императору. Если ты откажешься от командования, сошлись хотя бы… на свое здоровье.

— Нет, я скажу ему все, что думаю. Впервые у меня достанет мужества ему перечить. Я его сын, и, стало быть, я — единственный, кто может безнаказанно говорить ему правду, кто может просить его отказаться от готовящегося преступления.

— Ты только разозлишь его.

— Я все предвидел, Дора. И то, что он может лишить меня жизни, несмотря на то, что я — его сын. Но, во-первых, жизнь мне в тягость, и, кроме того, я хочу, чтобы хоть раз Нод почувствовал, что я не трус, что во всей империи есть лишь один человек, способный не склонить перед ним головы, и этот человек — я, «бедняжка Доримас». Если он меня убьет…

— Ты сам не знаешь, что ты говоришь: император не может убить своего сына.

— Если он меня убьет в приступе злобы, угрызения совести отравят ему всю оставшуюся жизнь. Он не сможет даже презирать меня.

— Ты говорил об этом с Гальдаром?

— Он считает, что мое намерение созрело слишком поздно и что напоминает скорее самоубийство от безысходности. Он сказал еще, что героизм оправдывается разве что примером, который он подает остальным. Однако, если ему верить, о моем поступке не узнает никто. Разговор будет идти при закрытых дверях, и ни один посторонний не услышит моих слов.

— Он прав.

— Но мне кажется, что разгневанным богам нужна жертва. И не белый телец, а королевский сын.

— Откуда у тебя такие мысли?

— Когда борешься с болезнью, а жизнь и смерть соперничают во власти над твоим телом, ум становится более острым, более чувствительным. И небеса, и весь мир, клянусь тебе, Дора, исполнены зловещих знаков!

— Ум становится более острым или погружается в отчаяние, лихорадка порождает мнительность.

— Выслушай меня. С некоторых пор в поведении отца заметны стали несомненные признаки бешенства. Последствия будут ужасны. Если он убьет меня…

— Ну вот, опять! У тебя это навязчивая идея?

— Может быть, эта смерть откроет ему глаза. Может быть, она наставит его на истинный путь?

— Короче, тебе хочется быть жертвой. Я восхищаюсь тобой. Однако я поговорю с императором прежде, чем ты его увидишь. Я считаю необходимым предупредить его.

— Я запрещаю тебе это!.. Дора, сестра моя, если ты любишь меня, не лишай меня единственной возможности оправдаться перед моей совестью. Уже столько дней во мне тайно зреет это намерение. Не мешай мне, прошу тебя.

— Ты все еще дрожишь!

— Мне очень страшно, признаюсь тебе. Я боюсь прежде всего собственной слабости. Но душа моя не нарушит своего долга.

Дора на эти слова ответила лишь улыбкой. Она опустила занавески носилок и подозвала стражников. Процессия тронулась, сопровождаемая безмолвными черными воинами. Они пересекали холмы и долины, засаженные рядами апельсиновых деревьев. Чайки сновали туда-сюда в ясном утреннем небе. Наконец показались внешние рвы Посейдониса и засверкало оружие часовых.

Дора не смогла выполнить своего намерения. Как только они вступили