Теория сознательной гармонии - Родни Коллин

10 февраля 1949 года

Когда человек прорубает какой-то новый путь в высшие миры* (а я думаю, что заслугой Успенского было именно открытие нового пути, прежде не существовавшего, или, по крайней мере, восстановление одного из старых путей), он, кажется, делает это частично за счет движущей силы тех, кто за ним следует. Если он учит по-настоящему, то эмоции, которые он вызвал, помогают подняться ему самому. Они дают ему силу полета. Те, кто верят в него, становятся частью его работы, а он в свою очередь становится ответственным за них.

Все это обычно очень просто выражается образом лестницы, на которой ни одна ступенька не может оставаться пустой, но все должны подниматься вместе. Именно это великое целое должно двигаться, и оно создает работу человека, который ведет, который уже прорвался. Успенский поднялся. Теперь все, кто были с ним связаны, должны подняться – должно подняться все целое.

Очевидно это целое, эта работа, существует вне времени*. И ясно, что если однажды человек всерьез становится частью такой работы, то это значит – на все время и на всю вечность; все его возможности и вся ответственность лежат внутри этой работы; и даже если он остается один, не встречаясь ни с кем, он, тем не менее, нерасторжимо связан с каждым, кто является частью этой работы, и разделяет с ним более великую судьбу.

Всю свою жизнь Успенский создавал правильные причины, которые эхом отзывались во всем мире, затрагивая на своем пути множество самых разных и непохожих людей. При жизни он не мог пожать все плоды этих причин, но не исключено, что в некоторых случаях это возможно для нас. Все это, по-видимому, и есть наша истинная работа – развивать идеи, которые он оставил в наброске, планы, которые он только предполагал, направления работы, на которые он намекал, контакты, которые он установил, но не успел развить. Возможно, лучший способ для нас подготовиться к будущему – это принять на себя ответственность за такое незаконченное дело, как за свое собственное. Конечно, наши судьбы и способности иные, но если сохраняется ощущение новых возможностей, то я думаю, каждый человек неизбежно натолкнется на те неоконченные вещи, о которых его совесть ему скажет, что они являются его делом. Это то, что я имею в виду, когда говорю об ощущении работы Успенского как целого.

3 апреля 1949 года

Как только начинаешь чувствовать, что работа и достижение Успенского лежат не в нашем времени, которое, кажется, проходит, а в совершенно другом измерении, то становится ясно, что те, кто однажды по-настоящему были связаны с Успенским, таковыми и останутся – а кроме того, будут связаны и друг с другом.

Много удивительных аналогий с работой, существующей вне времени, можно найти в музыке. Композитор пишет симфонию. Дирижер собирает оркестр из многих инструментов и дает концерт. Музыка исполняется в неком месте, в какой-то день и час. Затем партитура может годами и даже веками лежать забытой в ящике стола. Однажды ее находят. Другой дирижер собирает другой оркестр. Музыка снова исполняется, в другом месте и в другое время, которые не имеют никакого отношения к прежним – и, тем не менее, если это та же самая музыка, она вызывает те же эмоции в исполнителях и слушателях. И количество раз и мест, где она может исполняться, бесконечно, но результат всегда один и тот же – или почти тот же. Каким-то образом симфония существует вне времени и пространства, но может возникнуть в них снова, как только нужным музыкантам с нужным дирижером попадет в руки копия партитуры.

Я чувствую, что «партитура» нашей работы тоже существует где-то за пределами времени. Успенский получил ее в руки, собрал вместе исполнителей – многие из них даже не подозревали, что происходит – и после долгих занятий с ними по теории музыки и в самом деле дал концерт. Этот концерт можно отнести к нашему времени. Но поскольку это исполнение симфонии, то она должна существовать независимо от нашего времени, и всегда может быть в большей или меньшей части воспроизведена теми, у кого есть искусство, знание и особенно память о прошлом представлении. Даже отдельные исполнители способны насвистывать какие-то мелодии. Я хочу сказать, что все, что есть в нашей работе чудесного – то есть наиболее значимое в ней – существует вне времени.

31 мая 1949 года

Иногда я чувствую, что вся наша работа – это устанавливать связи. Если мы сможем установить и укрепить внутреннюю связь с последователями Успенского по всему миру и нейтрализовать все ложные понимания, которые мешают внутренней связи, и если эта сеть связей в свою очередь будет связана с Успенским, тогда через такое целое будет протекать огромная сила, проявляющая себя в равной степени в любой своей части в любом месте.

1 ноября 1949 года

Все, что нам дано, кажется совершенно несоизмеримым с нами самими, с нашими усилиями, надеждами и прочим, но соизмеримым с огромной, бесконечной удачей. И я понимаю теперь, почему Успенский часто говорил об «удаче» – ее нельзя не принимать в расчет. Ибо все данное нам совершенно несоизмеримо с тем, что представляем собой мы сами или чем могли бы когда-нибудь стать. Странно, что понимание этого – что человек никогда не заслужит того, к чему стремится – делает очень близким и достижимым то, что до этого казалось невозможно далеким. Это изменяет точку зрения на все.

Все прошлое до сего дня (а также и будущее) показывает, что великий план, который стоит за тем, что мы видим, развивается, и что все мы имеем к нему некоторое отношение – просто тем, что отвечаем на определенное влияние. Поэтому, может быть, все, что нам нужно делать, это всего лишь не препятствовать осуществлению этого плана, не создавать причин, направленных против него, и нейтрализовать ошибочные причины, которые сейчас нам мешают. Иногда кажется, что все, что нам нужно делать, это проглатывать сначала собственную, а затем и негативность других людей. Сколько яда способен проглотить человек? Может быть, все дело в этом.

22 февраля 1950 года

Мне все больше кажется, что некой силой за сценой было сделано огромное усилие, чтобы объединить в понимании (не внешне) всех, кто достиг определенного уровня и может принимать участие (даже не зная об этом) в раскрытии новых возможностей на очень большой шкале. Возможно, это огромное усилие роста пропорционально тем огромным опасностям, перед которыми стоит человечество. Но я чувствую это все сильнее, потому что происходит так много интересного, так много установлено связей и так много открыто возможностей, которые не только намного выше всего, на что мы могли рассчитывать или надеяться, но даже каким-то образом выше любого круга влияния, который можно было ожидать от одного учителя, пусть даже самого великого.

27 марта 1950 года

В свете какой-то большой цели, большого плана, человек должен исчезнуть. Его личное «Я», с которым он живет почти все время, слишком мало для того, чтобы вступать в какие-то отношения с этим. Поэтому оно должно исчезнуть, если человек хочет понять. Чем больше оно исчезает, тем больше он сумеет понять.

Это может быть очень болезненно – какое-то время. Потом это уже совершенно противоположное чувство, и, наоборот, именно вмешательство личного «Я» становится болезненным, а его отсутствие – счастьем.

Есть две стороны нашей работы, и они должны идти параллельно. Первое – это постепенное ослабление и окончательное разрушение этой ложной стороны, личного «себя», которое сейчас управляет нашей жизнью. Другая – это постепенное приобретение чего-то нового, нового постоянного управляющего принципа сознания, которого у нас пока еще нет. Нам нужно утратить нечто имеющееся и создать нечто еще несуществующее. Отказ от своеволия показывает путь к первому, а самовоспоминание – путь ко второму.

9 июля 1950 года

Я думаю, чувство абсолютной неважности своей личной жизни и психологии – это ключ к связи с неким невидимым эзотерическим потоком. Я это чувствую не как смирение или самоуничижение – просто «независимая» личность теряет всякое значение, и поэтому нет смысла ни относиться к ней со смирением, ни гордиться ею. Гордость и смирение – это, кажется, две стороны одного и того же состояния – серьезного принимания себя как отдельного существа.

27 декабря 1950 года

Для меня все становится яснее, когда я стараюсь представить себе нашу работу как одно целое – во всех частях света, во всем ее протяжении во времени. Единство и структура действительно существуют. «Мы члены одного тела, члены друг друга», – как говорили первые христиане. Если мы говорим «функции» вместо «члены», это более созвучно языку нашего времени, а функции очень различны, и они должны становиться более особыми, при этом еще лучше служа целому и понимая его.