Точка невозврата - Полина Дашкова

Сразу после обморока Василий руководит засадой, когда ЧК расправляется с заговорщиками.

Сразу после засады Василий перемещается на Серпуховку и хватает убегающую Каплан.

Сразу после ареста Каплан Василий поддерживает голову раненого Ленина и на руках кладет его на сиденье автомобиля.

Потом Василий бдит у койки умирающего и оказывается главным целителем. Чудесное выздоровление происходит после того, как Василий зачитывает Ленину телеграмму о взятии Царицына.

Сценарий фильма о Ленине Алексей Каплер создавал под чутким руководством Сталина, сценариста возили на Ближнюю дачу, где обсуждалась каждая сцена. Происходило это в 1938 году. Фильм получался слишком длинным, решено было разделить его на два. «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году».

В обоих фильмах главный герой вовсе не Ленин и ни в коем случае не сам Сталин в исполнении актера Геловани. Сталину-Геловани отведена весьма скромная роль, как будто Коба сумел просчитать заранее, что в 1956-м шедевры Михаила Ромма подвергнутся идеологической цензуре, Сталин-Геловани будет изъят, упоминания о нем переозвучены. Кто его знает, может, и правда предвидел? Но скорее дело в другом.

В фильме Эйзенштейна «Иван Грозный» запечатлен внутренний автопортрет Кобы, об этом писали многие. Сталин ассоциировал себя с царем-маньяком. В романе Алексея Толстого «Петр I» в образе Петра отчетливо проглядывают черты генералиссимуса. Таинственный рабочий Василий в обоих фильмах о Ленине – это тоже Сталин. Не случайно в 1940-м, после выхода фильмов, он впервые обнародовал одну из своих кличек – «Василий». Он ничего не делал случайно.

– Ты поняла наконец, кто поймал Каплан и совершил магическое чудо исцеления смертельно раненного вождя?

После Тюбингена Федор Федорович ни разу не появлялся. Сейчас он возник рядом, шел вместе со мной через осеннее поле по мокрой тропинке.

Я жила в подмосковном доме отдыха. Уже была написана примерно треть второго тома романа, а мне все никак не удавалось понять, что же произошло на самом деле 30 августа 1918 года. Я решила ни о чем не спрашивать Агапкина. Расскажет сам, все, что сочтет нужным.

– Ну, что молчишь? Ты осознала, кто там был главный?

– Но Кобы не было в Москве 30 августа!

– Это не важно. Все равно он главный. Всегда и везде.

Мы дошли до маленькой деревни. Стал накрапывать дождь. Я развернулась, чтобы идти назад, к дому отдыха, но Агапкин взял меня за руку и потянул в сторону с тропинки.

– Куда? Мокро, грязно, холодно! – взмолилась я.

Он ничего не ответил, продолжал тянуть и вывел к какому-то косому, полуразвалившемуся сараю. У сарая стоял козел. Здоровенный, грязно-черный, с длинной, жидкой, словно выдерганной кем-то бороденкой, он лениво жевал остатки осенней травы.

Мы подошли совсем близко. Козел нас не замечал.

– Бе-е! – сказал Агапкин и протянул кусок хлеба на ладони.

Козел поднял голову. Я увидела глаза, мутные, желтоватые, с отчетливыми черными прямоугольниками зрачков.

– Смотри, – сказал Агапкин.

Смотреть было неприятно. Вроде бы обычная скотинка, ну, вонючая немного. Однако глаза правда жуткие. В них никакого выражения.

У коров, даже у свиней глаза хоть что-то выражают, не говоря уж о лошадях, собаках, кошках. А тут – пустота, холод, могильный мрак. Горизонтальные прямоугольники зрачков сразу вызвали ассоциацию с могильными ямами.

– Ты это уже видела в детстве, – сказал Агапкин и бросил хлеб на землю перед козлиной мордой, – не хочу давать с руки, пусть так жрет.

Он отряхнул ладони, мы пошли назад к дому отдыха. Я оглянулась. Козел жевал агапкинскую горбушку и на нас не смотрел. Мы долго шли молча. Дождь усилился, у меня промокли туфли, с волос капало. Наверное, стоило попросить моего очевидца повторить на бис тот «маленький фокус», который он проделал со мной летом, во время грозы в Миусском парке. Но я почему-то не решилась.

– Ты видела это на даче в детском саду, – произнес Федор Федорович, когда мы вошли в корпус, – тебе было года четыре. Козы паслись на лугу за забором, ты стояла у забора. Ты почти всегда там стояла, ждала родителей или бабушку. Козел подошел совсем близко. Ты очень испугалась, заплакала.

– Да, я помню. Желтые глаза, прямоугольные зрачки.

– Еще бы ты не помнила. Первый детский ужас. В христианской традиции козел – символ дьявола, главным образом из-за копыт, рогов, похотливости и зловония.

Мы уже были в моем номере. Я сняла мокрые туфли, налила воды в кружку, включила кипятильник.

– Так и быть, выпью с тобой кофе, – сказал Агапкин и уселся в кресло, – знаешь, я не верю в переселение душ, но если все-таки индусы правы, то Оська Корявый в одном из своих воплощений был козлом. Он был особенным козлом, ему поклонялись во время черной мессы, его целовали в зад. Вот и привык. Ну, что морщишься?

– Мы собираемся перекусить и выпить кофе. Я, между прочим, нарезаю козий сыр.

Агапкин проигнорировал мое замечание и задумчиво спросил:

– Как ты думаешь, кем в прошлом воплощении мог быть Ленин?

– Барабашкой.

– Разве есть такое животное?

– Нет. Это зловредное мифологическое существо, из разряда домовых. Барабашка прыгает, суетится, гремит, стучит, швыряется кирпичами, бьет посуду, сдергивает со спящих одеяла, опрокидывает ведра с помоями и горшки с молоком, устраивает тарарам, разор и хаос. То есть творит нечто вроде революции, при этом злобно хихикает, крякает, как гусь. – Я поставила на маленький журнальный стол тарелку с сыром, две чашки с кофе.

Агапкин отхлебнул и сказал:

– Пересластила немного, но ничего, пить можно. Насчет барабашки я, пожалуй, согласен. А вот Фани Каплан, безусловно, была овцой. Почитай. – Он выложил передо мной очередную стопку листов.

«Я велел начальнику автомобильного отряда выкатить из боксов несколько грузовых автомобилей и запустить моторы, а в тупик загнать легковую машину, повернув ее радиатором к воротам. Поставив в воротах двух латышей и велев им никого не впускать, я отправился за Каплан. Через несколько минут я уже вводил ее во двор автобоевого отряда.

К моему неудовольствию, я застал здесь Демьяна Бедного, прибежавшего на шум моторов. Квартира Демьяна находилась как раз над автобоевым отрядом, и по лестнице черного хода, о котором я забыл, он спустился прямо во двор. Увидя меня вместе с Каплан, Демьян сразу понял, в чем дело, нервно закусил губу и молча отступил на шаг. Однако уходить он не собирался. Что ж, пусть будет свидетелем...

– К машине! – подал я отрывистую команду, указав на стоявший в тупике автомобиль.

Судорожно передернув плечами, Фани Каплан сделала один шаг, другой... Я поднял пистолет.

Было 4 часа дня 3 сентября 1918 года. Возмездие свершилось. Приговор был исполнен. Исполнил его я, член партии большевиков, матрос Балтийского флота, комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков, собственноручно».

– Демьян был пьян, – печально пропел Агапкин, заметив, что я закончила читать, – тело Каплан сожгли в бочке, прямо там же, у Кремля. Демьян помогал, у него тряслись руки, спички никак не загорались. Потом еще долго в Кремле витал запах, можешь представить, чем пахло. Ну что, переходим к четвертому действию водевиля?

Я молча кивнула.

Действие четвертое. Фани (Фейга) Каплан.

Возможно, ее звали иначе – Дора Ройзман, но поскольку в истории она осталась под именем Фани Каплан, будем называть ее так.

Точная дата рождения неизвестна. В анкете каторжного дела, датированной январем 1907 года, о ней написано следующее:

«Возраст по внешн. виду: 20 лет. Какое знает мастерство – белошвейка. Семейное положение – девица. Вероисповедание – иудейское. Существо приговора – признана виновной в изготовлении, хранении, приобретении и ношении взрывчатых веществ с противной государственной безопасности и спокойствию целью. Приговорена к бессрочной каторге.

Большую часть документов каторжного дела составляет переписка тюремного начальства по поводу хворей Ф. Каплан, и прежде всего ее слепоты.

Ей выдали сначала лупу, потом книги и прибор Брайля для слепых. Начальник Мальцевской тюрьмы докладывал военному губернатору Забайкальской области:

«За время заведывания мною тюрьмой с политической Каплан были припадки, после которых она переставала видеть, и это продолжалось не более одной недели, теперь же она после последнего припадка уже два м-ца ничего не видит, и для нее специально назначается одна женщина проводником».

Совет попечительства Императрицы Марии Александровны о ссыльных присылал для нее журнал «Досуг слепых». По распоряжению военного губернатора Забайкальской области ее несколько раз отправляли на медицинское обследование в специальную глазную лечебницу. Врачи пытались вернуть ей зрение, но тщетно.