Физрук-9: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович

— У нас что — встреча с учащимися? — спрашивает он.

— Конечно, — откликается девушка. — Ты же дал Соммеру согласие выступить перед ребятами и он всех оповестил, еще до того, как явился в гостиницу. Нельзя обманывать молодое поколение.

— Думаю, молодое поколение с удовольствием бы обманулось в этом случае. Охота им торчать вечером в школе, выслушивая какого-то старого болтуна.

— Они пришли слушать не старого болтуна, а Евграфа Третьяковского, автора «Процесса». И хотят задать тебе вопросы, которые их живо интересуют.

— В таком случае, педагоги постараются пресечь такие вопросы.

— Им не удастся это сделать, — уверенно произносит Тельма. — Выходи из машины и поднимайся в вестибюль. Там тебя встретят, а я подойду чуть позже.

Философ выходит на тротуар. «Победа» отъезжает. Несколько минут Философ стоит у здания гимназии — псевдоантичный портик, беленые колоны, высокие окна по фасаду. Возле входа никого. Пожав плечами, он подходит к двери, дергает за ручку. Дверь поддается — Философ робко заглядывает вовнутрь. Навстречу ему из-за гардеробной стойки, встает Игорь Болотников — мальчик-молния.

— Привет! Куда же ты тогда пропал? — спрашивает его Философ.

— Добрый вечер, товарищ Третьяковский, — откликается пацан. — Простите, я торопился. Мне нужно было домой.

— Понятно… Ты один? Остальным, значит, расхотелось… — осведомляется Философ с надеждой.

— Да нет, что вы! — отмахивается мальчик-молния. — Все давно собрались. Они в актовом зале. Просто мы подумали, что вам захочется побыть одному, собраться с мыслями.

— Вы? — удивляется Философ. — Ну ладно, я тогда поброжу здесь, подумаю… Скажи остальным пусть еще подождут немного.

— Хорошо, — кивает Игорь. — Вы только не заглядывайте в кабинет физики. Мы не смогли найти ключ и запереть дверь.

— Да я, в общем, и не собирался. Хотя в прошлом сам преподавал физику и историю…

Пацан кивает и убегает, а Философ начинает медленно обходить бывшую гимназию, из любопытства все-таки заглядывая в пустые классы. В один из них он входит, и остается на некоторое время. Обходя класс, обнаруживает на подоконнике глубоко врезанную в доску эмблему: треугольный щиток с перекрещенными ликторским пучком и факелом, и его накрывает воспоминанием. Это было незадолго до присоединения Эстонии к СССР. Последний всплеск предвоенного национализма.

Яркий солнечный день. Городская улица, украшенная трехцветными сине-черно-белыми национальными флагами. На улице немало празднично одетых прохожих, они с улыбками смотрят на юных следопытов из Deutschebaltische Pfadfinderkorps, стройной колонной вышагивающих посередине проезжей части с флагами, плакатами и портретами человека с лицом, которое тогда многим казалось значительным и прекрасным, но вскоре стало символом смерти.

Впереди колонны идет мальчишка, коротко стриженый с челочкой, зачесанной наискось, в форменной рубашке с трехцветным галстуком, и в шортах. На груди юного следопыта висит жестяная копилка с надписью «Пожертвования в Фонд Корпуса Следопытов». Рот юнца распялен в крике, правая рука вскинута над головой. Эти юные болванчики и не подозревали, что вскоре лицо с портретов и без того имеющее мало отношения к реальности и вовсе изменится, оно станет дряблым, с обвисшими брыльями, тупым выражением серых выкаченных глаз и с клыкастым брызжущим слюною ртом. Не знали и шагали под барабанную дробь, внутренне уже готовые убивать.

Взгляд Философа падает на висящий в простенке стенд с фотографиями. Большими красивыми буквами на нем выведены слова «ВЫДАЮЩИЕСЯ УЧЕНИКИ НАШЕГО КЛАССА». Над каждым именем две фотографии — ребенка и взрослого. Среди совершенно незнакомых имен Философ видит: «ПАУЛЬ ГЕНРИХОВИЧ СОММЕР. ИНСТРУКТОР ГОРКОМА КПСС». На первой фотографии уверенный в себе блондин, каким он предстал вчера в ресторане, а вот на второй — тот самый мальчишка, что шагал тогда под портретом Гитлера с копилкой на шее.

«Каким образом жизнь и циничные взрослые негодяи превращают послушных марширующих болванчиков в не рассуждающих солдафонов?» — думает Философ, выходя из класса и медленно двигаясь по коридору. Взгляд его машинально скользит по двери, на которой висит табличка «КАБИНЕТ ФИЗИКИ». Философу становится нестерпимо любопытно, почему в этот класс нельзя заглядывать? Он тянет незапертую дверь на себя, шагает внутрь и столбенеет.

Класс не пустует. В нем полно народу. В первое мгновение Философу кажется, что эти люди, что сидят за партами, внимательно слушают женщину, которая стоит возле классной доски. Да вот только она ничего не говорит, хотя рот ее раскрыт, а рука приподнята в незавершенном жесте. В классе царит гробовое молчание. Не слышно даже дыхания. Глаза присутствующих открыты, но зрачки не движутся. Так пялятся невидящим взором только мертвые. Философ это хорошо знает. Насмотрелся.

Он выходит на цыпочках из класса и бросается к выходу. Ему страшно даже заглянуть в актовый зал, не то что выступать перед детишками, каким-то образом заморозивших — иного слова он не может подобрать — целый класс взрослых. Однако на лестнице Философ останавливается. Ему становится стыдно. Он удерет, а Тельма будет искать его в актовом зале. Нет, он найдет в себе силы и войдет в эту яму со львами. Если они обрели такую власть над людьми и собою из-за выдуманного им лжеучения, то кому же еще отвечать за это?

И Философ решительно направляется к двери, на которой висит табличка «АКТОВЫЙ ЗАЛ». Большое просторное помещение битком набито ребятишками. В нем стоит обычный гвалт, который стихает, как только входит Философ, и все тот же Игорь встречает его и выводит на сцену. Философ садится за стол, покрытый красной скатертью. Позади него высится огромный портрет генерального секретаря, написанный — это видно по подписи — Юрием Головкиным. Мальчик-молния выходит на край сцены.

— Ребята с удовольствием представляю вам Евграфа Евграфовича Третьяковского, который когда-то жил в нашем городе!

Бурные аплодисменты. Переждав их, Игорь продолжает:

— Для тех, кто не в курсе, напомню некоторые факты его биографии. Товарищ Третьяковский участвовал в трех войнах, Первой Мировой, Гражданской и Великой Отечественной. Причем, на первую он пошел добровольцем, когда ему было всего шестнадцать лет. Имеет боевые награды. Сменил множество профессий. Был актером второго состава в Художественном театре, инженером на строительстве Днепрогэса, редактором газеты «Кузница и пашня», преподавателем физики и истории в школе, препаратором палеонтологической экспедиции, приемщиком утильсырья, натурщиком во ВХУТЕМАСе Я ничего не упустил, товарищ Третьяковский?

— Нет-нет, все, в общем, верно… — после секундной заминки, произносит Философ, — но к чем эти излишние подробности?

«К счастью, моя деятельность в популяции не отражена в официальном мортирологе…» — думает он.

— В таком случае прошу вас, расскажите, как вам пришла в голову идея «Процесса»?

Задав вопрос, мальчик-молния покидает сцену и садится в первом ряду, рядом с девочкой, которая кажется Философу смутно знакомой. Вдруг его осеняет догадка — это же его дочь Илга! Девочка смотрит на него внимательно и ни тени улыбки не появляется у нее на лице. Глядя на дочь, Философ понимает, что лгать и изворачиваться здесь нельзя. Особенно — если он хочет, чтобы Илга снова признала в нем отца. Да вот только как сказать правду? К своему огромному удивлению, Философ слышит, как его собственный голос произносит:

— Лет шесть назад я жил в вашем городе и так случилось, что из-за рискованного эксперимента с ЛСД, оказался в лапах кайманов. Их главарь потребовал от меня оказать ему услугу. Нет, я не должен был участвовать в совершаемых популяцией преступлениях, моя задача заключалась в том, чтобы придумать философское учение, которое бы привлекало молодежь — то есть вас — к потреблению наркотиков. Выбора у меня не было. Кайманы угрожали жизни моей дочери, поэтому я создал такое учение, постаравшись, чтобы прямого призыва к потреблению запрещенных законом веществ оно не содержало.