Неволя - Виктор Кудинов

- Я тебе сочувствую, уважаемый Абу-шериф. Но ты мужественный человек. Нужно надеяться...

- На что?

Михаил улыбнулся и развел руки. Абу-шериф прицокнул языком и проговорил:

- Вот и я не знаю...

- Все-таки не стоит отчаиваться. Сегодня ты упал, а завтра, глядишь, опять сможешь встать на ноги. Сменятся правители...

- Э, уважаемый Озноби! Ханы меняются, а кади остается. И шариат не изменишь.

- Ты только что обмолвился, что на тебя будет возложен штраф, ежели не сыщется другой похититель. Эти условия были провозглашены кади?

- Ну да, им самим.

- Вот и улыбка твоей судьбы, уважаемый Абу-шериф! Кади мудрый человек. Он подает тебе знак... Никем не установлено, что Осман украл девушку... поэтому её нужно либо возвратить... что невозможно... либо пустить слух, что украл её не Осман. В прошлом году в нашем крае похищали скот, коней, рабынь и грабили купцов люди Бахтияра Сыча. Я слышал, что Бахтияр Сыч убит в стычке с туркменами. Но никто не видел его тела.

- Клянусь Магометом, я не встречал такой светлой башки, как у тебя, Озноби! - воскликнул Абу-шериф и ударил себя ладонями по коленкам. - Мне и на ум не могло прийти ничего подобного.

- Пока слух будет бродить по городу, надо воздействовать на влиятельных людей. Подарки, деньги сделают свое дело. Кади...

Абу-шериф замахал руками.

- Помилуй, Озноби! Только я появлюсь у кади с приношениями, мне отрубят правую руку.

Ознобишин выждал, пока успокоится Абу-шериф, и сказал:

- Я попробую умилостивить кади. Он покупал у меня лошадей. Ему приглянулся белый жеребец арабских кровей, но Нагатай-бек запросил много денег. Мне такой красавец ни к чему, - он засмеялся, - украдут! Я бы охотно от него избавился. Ты дашь мне эти деньги. Я подарю коня кади.

- А возьмет ли он подарок?

- Какой кади не берет подарков?

Оба рассмеялись, потом Абу-шериф, пытливо глядя на Озноби черными глазами, проговорил:

- Ты все это хорошо придумал. Озноби... Только скажи откровенно почему ты мне помогаешь?

Михаил помолчал немного, уселся поудобней и сказал:

- Видишь ли, уважаемый Абу-шериф. Когда я узнал, что Исмаил-бек купил мою соотечественницу для своего дурака, я очень горевал. Но когда я узнал, что девушка украдена одним смельчаком, я обрадовался, точно совершилось благородное дело. Каково же было мое удивление, что этим смельчаком оказался твой сын Осман. И тогда я сказал: "Быть по сему!" Я видел, счастье для девушки принадлежать пылкому благородному юноше, которого охватила любовь, чем похотливому слюнявому дураку. Все кончилось ты знаешь как. Девушки теперь нет в живых. Осман попал в беду. Все это произошло на моих глазах. Вначале я хотел помочь девушке спастись от неволи, теперь я считаю за благо помочь Осману. Вот и все.

- Понимаю. Но ты не сказал мне, что хочешь за все это?

- Твою дружбу, Абу-шериф.

Старик подумал немного, приглядываясь к Озноби, и, когда убедился, что тот искренен, сказал:

- Аллах велик, коль сотворил таких людей, как ты! Да пусть исполнится, что тебе хочется. При случае ты всегда можешь рассчитывать на меня. Абу-шериф добро помнит.

Три недели прожил Осман у пастухов. Из города не поступало никаких вестей. Не зная, чем заняться, юноша либо без сна лежал в юрте, либо бесцельно скакал по степи, пока жеребец не покрывался обильным потом. Разочарование и отчаяние, владевшие им в первое время, прошли, как проходит зубная боль. Он давно бы покинул аул, но поклялся Озноби никуда не уезжать, дождаться его возвращения. Этот худой бородатый человек с тихим голосом и печальными глазами, нежданно-негаданно посланный ему судьбой, своим спокойствием и разумной речью возвратил ему уверенность в свои силы и надежду. В него он поверил как-то сразу, когда спросил: "Что делать?" А тот после раздумья ответил: "Не торопи время".

Озноби появился сырым прохладным вечером, когда Осман и ждать перестал. Нетерпеливый юноша рванулся ему навстречу и помог сойти с коня, заглядывая в лицо, в небольшие серые глаза, как бы спрятанные в лукавых морщинках, стараясь отгадать, с какой вестью он прибыл, что он ему сообщит. Озноби не обмолвился и словом о том, что терзало Османа, пока не выпил пиалу кислого кобыльего молока, не расспросил пастухов о здоровье, о скоте и отеле, и тогда сказал:

- Ну, Осман, завтра, Бог даст, поедем в Сарай!

- Все утряслось?

- Ишь какой скорый! Все, да не все, - ответил Михаил уклончиво и стал рассказывать о хлопотах его отца, какие подарки пришлось дарить влиятельным бекам, чтобы те, в свою очередь, повлияли на кади и всех заинтересованных лиц, включая и самого Исмаил-бека.

- А кади? Что кади?

- Ему предназначался богатый подарок - белый жеребец!

- Этому кривоглазому?

- Этот кривоглазый мог из тебя сделать висельника одним словом.

- Да кади ничего не берет!

- Как мог устоять кади перед таким конем? Высокий, стройный, ноги струнки. Только тронь - летит как ветер. А тут по городу пронесся слух, что пленницу украл Бахтияр Сыч. Кади этому слуху сразу поверил или хотел поверить. Кто его знает? Штраф отменил. Велел сыскать Бахтияра Сыча и предать суду.

- Как же его сыщут? Бахтияра Сыча нет в живых!

- О молодость, молодость! Вечно она спешит! Неужто кади будет спрашивать у тебя совета?

- Прости, ака! Кади почтенный человек, я не хотел его обидеть.

- То-то же! - Михаил засмеялся и хлопнул Османа по плечу, а юноша, польщенный этим дружеским жестом, широко улыбнулся, обнажив ряд белых, тесно посаженных зубов. - Завтра в Сарай! Батюшка ждет не дождется. Совсем извелся старик. Ноги ему должен целовать.

- Тебе тоже. Я знаю, это ты помог. Какая удача, что я встретил тебя. То, что ты сделал для меня, я никогда не забуду.

- Дай Бог! - сказал Михаил, удовлетворенный благодарностью юноши.

Ночь выдалась холодная и дождливая. Михаил так продрог, что к утру почувствовал ломоту в пояснице и першение в горле. "Кабы не захворать", подумал он, вставая. На рассвете он разбудил юношу, вместе взнуздали коней. Однако отъехать им не пришлось. Прибежал испуганный мальчишка-пастушок Мамед и закричал:

- Дяденька векиль!

- Что тебе?

- Там человек лежит, стонет.

- Далеко отсюда?

- Нет, близко. Я покажу.

Михаил и Осман вскочили на коней и поехали за Мамедом.

Вся округа была застлана густым туманом; впереди ничего не разглядеть, но мальчик легко отыскал широкую тропу и быстро пошел по ней, постукивая длинной палкой.

Вскоре они действительно наткнулись на лежавшего навзничь человека; рядом стояла лошадь с длинным хвостом и щипала траву.

Михаил соскочил с коня и присел на корточки перед лежащим. То был мужчина средних лет, без бороды и усов, широкоскулый, с маленьким плоским носом, при оружии, и одет как воин. Ознобишин заметил на груди две колотые раны, видимо глубокие; чекмень был порван и забрызган кровью. Раненый, почувствовав присутствие человека, зашевелился и, не открывая глаз, хрипло произнес:

- Хаджи-Черкес... спасайтесь! - Он умолк, точно впал в беспамятство, через некоторое время добавил: - Тут... для хатуни... - Рука его скользнула по боку, коснулась пояса и, дрогнув, безвольно упала в траву.

Михаил встал на колени, уперся в землю руками и приложил ухо к груди. Затем выпрямился и сказал с тяжелым вздохом:

- Господь забрал его душу. Помре.

Ознобишин распахнул чекмень на воине, вытянул из-за пояса плоскую кожаную суму, распутал завязки и вытащил небольшое, запечатанное красным сургучом письмо. Он повертел его в руках, разглядывая.

- Не простое письмецо-то, - определил Михаил. - Ты погляди, Осман, красная печать! Покойник-то, выходит, гонец! Помнишь, что он сказал?

Юноша слово в слово повторил сказанное гонцом. Михаил покачал головой и с горечью заметил:

- Кончилась мирная жизнь. Эмир Хаджи-Черкес идет на Сарай. Ежели Мамай не будет защищать город, мы пропали! Говорят, больно жаден до чужого добра Хаджи-Черкес. Братьев своих не пожалел, из-за гроша зарезал, как баранов. И нас жалеть не будет - разорит. Бери письмо, Осман, скачи в город, передай кому-нибудь из доверенных ханши людей.

- Знаю кому. Бегичу!

- Хотя бы Бегичу! Скачи, не теряй времени.

- А ты?

- Я - следом. Скачи, скачи! Не медли! - Михаил шлепнул ладонью по крутому заду Османова коня, заставляя его с места пуститься вскачь.

Кованые копыта ударили в землю, и туман поглотил Османа и его скакуна в одно мгновение. Михаил сказал пастушонку:

- А ты, Мамед, беги до своих. Пусть разбирают юрты - и подале, подале от шляха!

Мальчик убежал. Оставшись один на один с мертвецом, Михаил оглядел его одежду, осмотрел оружие. Сапоги, чекмень, рубаха - все добротное, теплое, оружие ухоженное и дорогое. Но ничего из этого не взял Михаил; он приметил кожаный ремешок на шее. И этот ремешок очень заинтересовал его. Ознобишин потянул за него и вытащил небольшую металлическую пластину, испещренную какими-то письменами, похожими на муравьиные следы, с изображением в середине летящего сокола. Это была байса. Он перерезал ремешок и взял её дрожащими руками. Удача-то какая! Будь у мертвеца мешок золота, и то бы он не обрадовался так, как этой пластине. Да с ней он теперь беспрепятственно мог пройти хоть на край света! Такую байсу ханы вверяли только своим приближенным, гонцам или очень верным людям, выполняющим тайное ханское поручение. Владельцу этой пластины каждый встречный на землях Орды обязан выказывать почтение и наделять всем необходимым, чтобы он, ханский поверенный, ни в чем не нуждался и скорее добрался до цели своего пути.