Неволя - Виктор Кудинов

Видимо, какая-то группа людей с факелами шла по степи. Костка первый заметил их и указал Михаилу:

- Гляди-ка. Кажись, к нам топают.

Михаил покачал головой, сказал недовольно:

- Несет же нечистая. Спали бы.

Пес Полкан, лежавший возле костра, поднял лохматую голову и глухо заворчал, напряженно уставившись в темноту.

- Что, Полкашка? - обратился к нему Ознобишин. - Чужой?

- Учуял кого-то, - подтвердил Костка.

Ворчание пса стало более угрожающим.

Михаил и Костка переглянулись.

Неожиданно пес вскочил и с громким лаем бросился в темноту Совсем близко послышался человеческий крик и собачье злобное рычание, прерываемое отчаянным лаем. Костка побежал на шум, и скоро из темноты послышалось:

- А ну перестань! Да оставь ты его в покое, собачье мясо!

Полкан яростно лаял, незнакомый испуганный голос вскрикивал, а Костка злобно ругался. Михаил поднялся на ноги и, стоя к костру спиной, глядел в темноту, ничего решительно не видел и кричал:

- Што там у вас? Эй, Костка!

- Ах ты, дьявол лохматый! - бранился Костка. - Да оставь ты его в покое! А ты... как там тебя, дуй к костру!

Из тьмы выскочил невысокий человек, истерзанный, окровавленный, рухнул перед Михаилом на колени и поднял вверх руки.

- Не губи мя... человече, вижу: вы оба русские. И я русский. Купец приезжий. За мной гонятся. Убить хотят.

Лицо синее, опухшее от побоев, губы в крови, борода неопределенного цвета и всклокочена, одежда порвана, а небольшие округлившиеся глаза выражают страх, почти животный ужас. Появился Костка, крепко державший за ошейник разъяренного Полкана.

- Замолчи, тварь подворотная! - прокричал на пса Михаил.

Услышав в голосе хозяина угрозу, Полкан жалобно заскулил. Ознобишин видел: огни факелов стали хорошо различимы, без сомнения, к ним приближались люди, преследовавшие этого несчастного. Собачий лай мог выдать беглеца, поэтому Михаил не сдержался и повысил голос, что с ним случалось довольно редко.

Не долго думая, Михаил опрокинул человека наземь, приказав лежать и не двигаться, набросил на него войлочную попону, затем ковер, принесенный Косткой. Оба уселись на человека, точно на бревно, а возле своих ног уложили Полкана. Однако пса пришлось крепко держать за ошейник, чтобы он снова не бросился навстречу идущим. Уже слышались шаги, возбужденные голоса - и вот целая ватага с факелами быстро поднялась из-за всхолмины и приблизилась к ним.

Переругиваясь друг с другом, пришедшие разбежались по всему аулу и начали заглядывать и шарить в каждой юрте, будя спящих и тревожа собак. Один приземистый широкоплечий воин, в меховой шапке с лисьими хвостами, в теплом, на вате, халате, перехваченном широким ремнем с болтающейся на нем саблей, заглянул в юрту, светя себе факелом. Потом обратился к Михаилу:

- Пробегал кто? Видел кого?

Михаил преспокойно ел арбуз и выплевывал семечки через костер по направлению к воину. Ознобишин даже не пожелал ответить, чем вызвал у пришедшего злость. Тот подошел к костру и, брызгая слюной, закричал:

- Был тут кто? Говори!

- Какое там! Никого не видали, - заговорил Костка, а Полкан от наглости прибывшего пришел в дикое бешенство и с остервенением стал рваться из рук тверичанина. Злобный лай огласил весь аул.

- Уходи, уходи скорее! - замахал в отчаянии Костка, изобразив на своем лице притворный страх и озабоченность от столь скверного нрава своей собаки.

Воин сплюнул от досады и удалился, подняв над головой чадящий факел. Костка схватил деревянную бадью и залил огонь костра водой. Вокруг них мигом распространился ночной мрак. Они откинули ковер, войлок и затащили человека в юрту.

- Кто ты?

- Уж не думайте, не гадайте, отцы родные, - молил, плача, человек. Не тать я, не убивец. Ни в чем не виноватый.

- С чего же это оне за тобой гонятся?

- Не ведаю, отцы мои. Вот те крест! Московский гость я. Никита Полетаев.

Никита рассказал следующее. Приехал он в Орду с московскими купцами, привез много пушного товара. Прослышав про празднество, купцы в Сарай не поехали, а завернули в ставку эмира Мамая. С первых же дней торговля пошла бойко, и скоро они имели большой прибыток и радовались удаче, да, видимо, прогневали чем-то Господа: нежданно-негаданно налетели на них татары, разграбили всех, обобрали до нитки, а купцов побили до смерти. Он же, Никита, уцелел потому, что в это время отлучился до ветру, а как увидел, что купцов, его товарищей, валяют, бежал, да был пойман какими-то нищими и крепко бит. Потеряв от побоев сознание, лежал, будто мертвый, в грязи, а как пришел в себя, снова пустился наутек. Хорошо, что ночь позволила до них добраться и спастись от преследователей.

- Отцы мои! - говорил Никита, плача. - Да я за вас вечно Богу буду молиться. Меня, несчастного, от беды избавили. Уж как мне Митрич говаривал: не езжай в Орду-то, поберегись, мол. Не послушал, окаянный. Сам на себя беду накликал.

- Уж не Большого ли Митрича поминаешь?

- Его. Большого. Только я, грешным делом, подумал, что остерегается он, кабы я его не обошел. А он, кажись, по-христиански советовал поберечься, без корысти. Я, несчастный, зачем не послушал? Увы мне!

- Не блажи. Твои товарищи теперя где?

- Нету моих товарищей. Мертвые мои товарищи! Мертвые!

- А ты - живой! Вот и не блажи! Не гневи Бога напрасными попреками!

- Да что ты, батюшка! Гневить.. да я... да я...

- Сказал - молчи!

- Молчу, молчу, - шепотом согласился Полетаев.

- А о потерянном што тужить? Была бы голова цела.

- Отцы мои, - говорил купец, всхлипывая. - Мне бы живым уйтить.

- Уйдешь, коль тихо сидеть будешь.

- Ежели уйду... Да я, отцы мои... всю жизнь молиться за вас буду. Ей-богу! Вот вам крест!

Глава тридцать шестая

Утром Михаил отправился в ставку разузнать об избиении московских купцов. Всю ночь сеял мелкий нудный дождь, небо с края до края задернуто серыми низкими тучами. Холодно и неприветливо кругом, мокрая поникшая трава нагоняла скуку.

Михаил нахлобучил на самые брови меховую шапку, укрылся попоной. Вернулся он к полудню, когда дождь прекратился. Сойдя с коня, мокрый и хмурый, он подсел к дымящемуся костру греться, пошевелил сучком горевшие головешки - и все молча, ни на кого не глядя, - верный признак его душевной угнетенности, тоски.

На треноге в котле, поставленном над огнем, булькала похлебка, распространяя вкусный запах мясного варева.

Никита Полетаев, одетый в овчинную шубу, поглядывал на Михаила выжидаючи, от волнения покусывал бледные губы.

Костка присел на корточки перед ним, сложив на коленях руки.

- Ну, Михаил, што слыхать-то?

Ознобишин с ответом помедлил, вздохнул, не отводя своих прищуренных глаз от огня.

- Што слыхать-то? - сказал он наконец. - Да размирье у Дмитрия Московского с Мамаем-то. Вот что слыхать. Вражда. Оттого и купцы пострадали.

- Гляди-ка! С чего бы это вражде-то случиться? Кажись, совсем недавно князь в Орде от Мамая ярлык получал.

- Получать-то получал. Да мог ли Мамай ярлык кому другому дать? Не мог. А вражда пошла оттого, што нижегородцы Мамаева Сарайку побили.

- Вона как! - воскликнул Костка, и брови его взметнулись на лоб. - А Мамай-то, вишь... в отместку москвитинов уложил? - Он покачал головой и заметил: - Не ндравится ему князь Дмитрий. Ох как не ндравится!

- Погоди ищо! - сказал Михаил, грозя пальцем. - Заплачут оне вскоре от Дмитрия! Чую - заплачут!

- Москву каменной стеной оградил, - сообщил Костка. - Теперича ему никакой черт не страшен.

Михаил ещё не слышал о каменной стене Кремля и с любопытством покосился на своего приятеля и Полетаева.

- Каменной, говоришь?

Никита подтвердил, кивая головой:

- Точно. Каменной. Из белого камня. С восемью башнями.

Ознобишин помнил Кремль, окруженный дубовой стеной с земляными валами, построенной ещё при князе Иване Даниловиче, поэтому удивился безмерно и обрадовался этой новости, но вообразить себе каменную стену с башнями не смог, как ни старался.

- Камень-то откель взяли?

- Из села Мячкова. Всю зиму на подводах возили. Летом всей Москвой и соорудили.

- Ишь ты! Каменной стеной опоясался князь Дмитрий. Это он хорошо придумал, - сказал Ознобишин и поудобней уселся перед Никитой Полетаевым, приготовясь слушать. - Для защиты камень покрепче дерева буде. Это верно.

- Ишо как крепок-то! Через год, как построили, Ольгерд Литовский приходил, окрест Москвы все пожег, а каменной стене ничего сделать не мог. Так ни с чем и отошед.

- Литва на Русь ходила? - ещё больше удивился Михаил. - Такого прежде не бывало!

- Дважды ужо. Дважды ни с чем и возвращалась. Так-то вот. С каменной стеной нонче князь Дмитрий никого не боится. Каменная стена кое-кому как кость поперек горла! Укусил бы - да зуб неймет!

Никита Полетаев вздохнул, подумал немного и добавил к сказанному:

- Ищо вот что скажу. Сберутся к князю Дмитрию князья - и Мамай не страшен будет. Оно и нонче-то ево Дмитрий не очень жалует, а тогда - и подавно!