Призрак в мундире - Александр Александрович Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Партизаны сцепились с карателями. Началась дикая рукопашная, когда бились один на один, как звери. Удары наносили автоматами, ножами, лопатами, даже подвернувшимися под руку камнями, а когда не было ничего, то руками рвали рты, выдавливали глаза, кусали зубами. Самое страшное на войне – это рукопашная схватка, когда в один миг люди перед лицом неминуемой смерти перестают быть людьми. Убить врага любой ценой, любым способом, иначе умрешь. И люди дрались, дрались, дрались!
Упал комиссар с прошитой автоматной очередью грудью, один партизан, на которого навалились трое гитлеровцев, подорвал себя гранатой. Лес затягивало дымом от горевших землянок, хрипом и стоном дерущихся людей. Стрельбы почти не было, только крики, хруст костей, предсмертные вопли раненых. Кузнецов, судорожно вцепившись пальцами в окровавленное бедро, схватил Пашку за воротник и притянул к себе.
– Дурак, дурак! Беги в город, – выдохнул командир. – Передать надо, что случилось, что связи нет с большой землей, рации нет… беги, Пашка! На тебя вся надежда… Ты только добеги, сынок…
Пашка посмотрел на поляну, в глаза командира и, наконец, по-взрослому все понял. Он только кивнул, облизнув пересохшие губы, и бросился в сторону кустарника. Вслед ударила автоматная очередь, но пули злобно и с опозданием вгрызлись в мерзлую землю. Паренька на поляне уже не было.
Теперь Шелестов установил круглосуточное дежурство. Он чувствовал, что обстановка накаляется. Надо было срочно, любым способом вырваться из тыла немецких войск и вернуться с документами к своим. Пашки не было вторые сутки. После нападения гестаповцев на конспиративную квартиру связи с подпольем не было никакой. Надежда только на партизан и на прежний план эвакуации группы и секретных планов гитлеровцев. На лесной поляне должен сесть маленький У-2, забрать документы и двух членов группы. Второй самолет заберет остальных. Партизаны держали расчищенной небольшую площадку, которая позволяла сесть и взлететь легкому фанерному самолету. Правда, два человека в задней кабине утяжеляли машину, но все равно поляны должно было хватить для взлета.
– Максим, – Сосновский подошел и встал рядом с Шелестовым, глядя вдаль на речушку. – Надо рисковать. У нас мотоцикл, оденемся в немецкую форму и вдвоем прорвемся к партизанам.
– А если не прорветесь, если вас убьют? – возразил Шелестов. – Тогда и документы будут утеряны навсегда.
– Без документов, для налаживания связи, за помощью к партизанам прорвемся, – упрямо проговорил Сосновский.
– Обескровить группу? Четверо еще могут прорваться через линию фронта, просто хоть дойти до нее смогут. А двое?
– Куда, Максим? Фашисты явно стягивают войска на Орловско-Курском направлении. Нам не проскочить. Нужна связь с командованием, нужен самолет. А не будет связи, значит, и самолета не будет. Нужно искать рацию, нужно выходить в эфир по дежурному каналу.
– Если немцы готовятся к активной фазе операции на этом участке, они сейчас будут в своих тылах забивать морзянкой весь эфир. Боюсь, и с выходом в эфир мы опоздали, даже если и найдем рацию. Смотри!
Шелестов показал рукой вниз, где по берегу речушки у самой опушки леса кто-то бежал, то падая, то снова вставая на ноги. Темная фигура, так хорошо заметная на остатках снега, наметенного за зиму на опушке с подветренной стороны, исчезла. Максим приказал Сосновскому взять автомат и спуститься ниже к реке. Это мог быть кто-то из своих, а по его следам могли следовать и фашисты. Михаил кивнул и стал торопливо спускаться от развалин деревушки к речке. Шелестов встал за толстым стволом старой березы и стал осматриваться. Никакого движения, ни звуков моторов, ни лязга железа.
А потом из-за деревьев буквально вывалился грязный, закопченный паренек. Он упал, поднял голову и, тяжело дыша, стал смотреть на Шелестова. На его грязной щеке засохла струйка крови.
– Пашка! – крикнул Максим и побежал к пареньку, схватил его, поднял с земли, но, чувствуя, что Пашку не держат ноги, сам опустился рядом с ним на колени. – Откуда ты, чертенок чумазый? Откуда кровь? Ты не ранен?
– Не-е, – замотал Пашка головой, судорожно сглатывая сухой ком в горле. – Это пустяки, Максим Андреевич. Царапина. Осколком, что ли, зацепило, или я сам в лесу об сучок…
Подбежали Коган и Буторин, стали теребить Пашку, проверяя, не ранен ли он в самом деле, но тот только отмахивался и торопливо говорил:
– Меня командир послал. Кузнецов. Каратели в лесу. Связи нет, и рации нет. Там такое происходит, Максим Андреевич! Базы тоже больше нет. Кто в живых остался, ушли дальше в лес с бабами, с детьми. Убитых очень много.
Пашку усадили на бревно у входа в землянку. Коган смачивал тряпочку и протирал кожу на Пашкиной голове возле раны. Она и правда оказалась не такой уж страшной. Просто глубокая царапина. Смочив кусок чистой ткани водкой со словами «терпи, казак», Коган прижал ее к ране на голове мальчишки. Тот зашипел от жжения, втянул голову в плечи, но терпел. Аж слезы из глаз потекли.
– Ничего, зато заражения не будет, – одобрительно говорил Коган, продолжая прижимать тряпочку.
Буторин, молчавший все это время, держа сухую травинку во рту и задумчиво глядя на Пашку, тихо сказал:
– Значит, самолета у нас не будет.
– Не будет, – согласился Шелестов. – Придется ножками, самим топать. Времени у нас нет на поиски рации и попытки связаться со своим командованием. Боюсь, что и подполье в городе тоже подверглось нападению. Видать, у немцев информация появилась, где-то предатель. Хорошо, что Пашкины ребята с подпольем не связаны. Надеюсь, хоть они не попались.
– Не попадутся, – уверенно сказал
