Три билета в кино - Яна Эдгаровна Ткачёва

Василиса довольно ухмыльнулась и обещала подумать над этим. Да, она определенно чувствовала себя с нами свободной и счастливой. Кинотеатр занимал самый верхний этаж торгового центра, так что, как только обменялись новостями, мы направились в сторону эскалаторов и потом весело прошествовали к кассам. А когда убедились, что успеваем на сеанс, Сашка наклонился к окошку кассирши.

– Нам, пожалуйста, три билета на фильм «40 дней и 40 ночей», – уверенно начал он.

– Это невозможно, – заявила кассирша.

– Почему? – удивился друг, а мы с Василисой озадаченно переглянулись.

– Это зал повышенной комфортности, и места там разделены на парные диваны, – пояснила женщина. – Вы можете купить либо два билета, либо четыре.

– А диваны далеко друг от друга? – спросил Сашка. – Мы хотим сидеть вместе. Мы можем заплатить за четыре билета, но сидеть на одном диване?

– Вряд ли вы поместитесь, – кассирша начала раздражаться. – И диваны разделены столиками. Это зал повышенной комфортности.

Сашка поблагодарил ее таким тоном, что было ясно, как она его взбесила, и, как только мы отошли от окошка, он передразнил ее мерзким голосом, а потом под наши сдавленные смешки закатил глаза и спросил:

– Что будем делать? Сегодня сеансы только в этом зале, – он сверился с расписанием. – Придем в другой день?

– Ну-у-у нет! – решительно заявила Василиса и вдруг быстро вернулась к окошку и преувеличенно вежливым тоном поинтересовалась: – Подскажите, а какие фильмы проходят в залах пониженной комфортности?

Мы еле удержались от смеха, и кассирша, глядя с неодобрением, перечислила названия, которые нам ни о чем не говорили, Василиса оглянулась на нас, пожала плечами и выбрала «Историю с ожерельем» (все равно мы не имели представления ни об одном из этих фильмов). Ситуация казалась дико смешной, хотя объективных причин давиться смехом у нас не было; вынимая деньги из кармана, Сашка безуспешно пытался смеяться тише, но, как всегда бывает, когда стараешься сдержать рвущийся наружу хохот, потерпел неудачу и постарался замаскировать смех кашлем. Боже, в этом нет ничего смешного, что с нами такое?

– Будьте добры, ровно… – Василиса задыхалась от смеха. – Ровно… три… билета, – подруга тщетно пыталась успокоиться.

Женщина за стеклом смерила нас уничижительным взглядом, уверенная, что мы идиоты, как, в принципе, и все подростки, по мнению взрослых, пробила нам три билета и с чопорным видом просунула сдачу в окошко. Как только мы отошли от кассы, то взвыли в голос: смеялись, задыхались и постанывали, согнувшись и цепляясь друг за друга. Мы почти успокоились, когда Сашка, чтобы передразнить смелую от злости Василису, тихо пробормотал: «Зал пониженной комфортности, ёпта», – и мы снова схватились за животы в приступе смеха.

Я сжимал в руке три наших билета и обнимал двух самых близких людей на свете, мы были счастливы, беззаботны, крепко держались друг за друга и чувствовали себя победителями.

В июне 2002 года мы еще не знали, что любимая группа через несколько месяцев распадется и возможность вновь увидеть их на одной сцене представится ох как нескоро; мы не подозревали, что наступит день, когда высокоскоростной интернет изменит нашу жизнь и воплотит в реальность то, что сейчас было даже сложно представить; все станет настолько компьютеризировано, что, если бы мы оказались в схожей ситуации лет через пятнадцать, цифровые базы данных и технологии сделали бы авантюру по спасению Василисы невозможной. В начале двухтысячных мы ничего не слышали о полиамории и не боялись того, как наши чувства и желания разобьются о реалии этого мира, словно созданного, чтобы всё делить на два.

В тот момент всего этого не существовало, а были только мы, счастье, попкорн и три билета в кино, которые я хранил в своем бумажнике и бережно перекладывал из нейлоновых кошельков на липучках в недорогие, но внешне будто бы солидные дерматиновые портмоне, чтобы сегодня эти билеты, которые потерты настолько, что надписи на них почти не читаются, выглядывали из моего кожаного бумажника, который должен быть у каждого уважающего себя тридцатилетнего мужчины.

2004 год

Кто видит сны и помнит имена,

Кто слышит трав прерывистые речи,

Кому ясны идущих дней предтечи,

Кому поет влюбленная волна.

Максимилиан Волошин. Corona Astralis. Сонет 12

Саша

Меня било, будто в лихорадке. Теплые руки Василисы скользили по моим плечам, а я, уткнувшись в ее шею, настойчиво целовал мягкую кожу, хотя хотелось впиться зубами – настолько острым было желание. Подняв голову, я наткнулся взглядом не на большие карие глаза, а на голубые, почти прозрачные, зенки моего лучшего друга. Шельмов торшер, что-то определенно вышло из-под контроля. В объятиях я сжимал Жеку, который был вроде как и не прочь. Не успел я выкупить, что вообще происходит, как друг, тихо простонав, наклонился и облизал мою шею. Жека. Облизал. Мою. Шею. И я бы заржал что есть мочи, если бы… если бы… Додумать я не успел, потому что в районе шеи началась какая-то мокрая возня и Жека пробормотал голосом Василисы: «Блинчики с шоколадными каплями было бы чудесно».

Я распахнул глаза, потный, со сбившимся дыханием и очевидной проблемой в штанах. В комнате царил полумрак, только-только начало рассветать. Я попытался встряхнуть головой, но у меня ничего не получилось. Василиса, прижавшись сзади, словно мелкая обезьяна, обхватила меня руками и ногами, сдавливая тело. А в районе шеи и правда было мокро, потому что она, уткнувшись во сне в меня, пускала слюни, что-то бормоча. Теперь и правда хотелось заржать.

Наконец я вспомнил, что случилось. Женька остался ночевать в выходные, мы засиделись допоздна и повалились спать в одежде. Напротив нас с Василисой, в ее кровати, на животе лежал Жека, уткнувшись лицом в подушку подруги; волосы его торчали в разные стороны. Я был рад, что не вижу его лица, потому что воспоминания о сне были слишком свежи.

Василиса поерзала сзади, еще сильнее впиваясь в меня, и пробормотала что-то невнятное. В этот раз я почувствовал, как ее губы слегка задевают мою кожу, и это крохотное, но такое мощное ощущение прострелило от макушки до самых пальцев ног. Я еле сдержался, чтобы не застонать. Аккуратно расцепив ее руки, я высвободился из смертельного захвата и постарался сесть, не разбудив ее. Блинский блин, почему она не легла спать с Жекой? Слишком стеснялась?

Казалось, что ко мне она привыкла, не боялась спать со мной в одной кровати. Да и делали мы