Цареубийство 11 марта 1801 года - Николай Александрович Саблуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как бы то ни было, достоверно только то, что, когда на другой день, в обычный час, Пален приехал на парад в так называемом «vis-a-vis», запряжённом шестёркой цугом, и собирался выходить из экипажа, к нему подошёл флигель-адъютант государя и, по высочайшему повелению, предложил ему выехать из города и удалиться в своё курляндское имение.
Пален повиновался, не ответив ни единого слова.
В высочайшем приказе было объявлено, что «генерал от кавалерии граф Пален увольняется от службы», и в тот же день вечером князю Зубову также предложено оставить Петербург и удалиться в свои поместья. Последний тоже беспрекословно повиновался.
Таким образом, в силу одного слова юного и робкого монарха, сошли со сцены эти два человека, которые возвели его на престол, питая, по-видимому, надежду царствовать вместе с ним.
В управлении государством всё шло по-прежнему, с той только разницею, что во всех случаях, когда могла быть применена политика Екатерины II, на неё ссылались, как на прецедент.
Весною того же года, вскоре после Пасхи, императрица выразила желание удалиться в свою летнюю резиденцию, Павловск, где было не так шумно и где она могла пользоваться покоем и уединением. Исполняя это желание, император спросил её величество, какой караул она желает иметь в Павловске.
Императрица отвечала: «Друг мой, я не выношу вида ни одного из полков, кроме конной гвардии». — «Какую же часть этого полка вы желали бы иметь при себе?» — «Только эскадрон Саблукова», — отвечала императрица.
Я тотчас был командирован в Павловк и эскадрон мой, по особому повелению государя, был снабжён новыми чепраками, патронташами и пистолетными кобурами с андреевской звездою, имеющей, как известно, надпись с девизом «За Веру и Верность». Эта почётная награда, как справедливая дань безукоризненности нашего поведения во время заговора, была дана сначала моему эскадрону, а затем распространена на всю конную гвардию. Кавалергардский полк, принимавший столь деятельное участие в заговоре, был чрезвычайно обижен, что столь видное отличие дано было исключительно нашему полку. Генерал Уваров горько жаловался на это, и тогда государь, в виде примирения, велел дать ту же звезду всем кирасирам и штабу армии, что осталось и до настоящего времени[79].
Служба моя в Павловске при её величестве продолжалась до отъезда всего двора в Москву на коронацию императора Александра. Каждую ночь я, подобно сторожу, обходил все ближайшие к дворцу сады и цветники, среди которых разбросаны были всевозможные памятники, воздвигнутые в память различных событий супружеской жизни покойного императора. Здесь, подобно печальной тени, удручённая горем, Мария Фёдоровна, одетая в глубокий траур, бродила по ночам среди мраморных памятников и плакучих ив, проливая слёзы в течение долгих бессонных ночей. Нервы её были до того напряжены, что малейший шум пугал её и обращал в бегство. Вот почему моя караульная служба в Павловске сделалась для меня священной обязанностью, которую я исполнял с удовольствием.
Императрица-мать не искала в забвении облегчения своего горя: напротив, она как бы находила утешение, выпивая до дна горькую чашу душевных мук. Сама кровать, на которой Павел испустил последнее дыхание, с одеялами и подушками, окрашенными его кровью, была привезена в Павловск и помещена за ширмами, рядом с опочивальней государыни, и в течение всей своей жизни вдовствующая императрица не переставала посещать эту комнату. Недавно мне передавали, что эту кровать, после смерти государыни, перевезли в Гатчину и поместили в маленькую комнату, в которой я так часто слышал молитвы Павла. Обе двери этой комнаты, говорят, были заколочены наглухо, равно как в Михайловском замке двери, ведущие в кабинет императора, где произошло убийство.
В заключение скажу, что император Павел, несмотря на необычайное увлечение некоторыми женщинами, был всегда нежным и любящим мужем для Марии Фёдоровны, от которой он имел 8 детей, из коих последними были Николай, родившийся в 1796 г., и Михаил в 1798 г.
Достойно внимания и то обстоятельство, что Екатерина Ивановна Нелидова, которою Павел так восторженно увлекался, сохранила дружбу и уважение императрицы Марии Фёдоровны до последних дней её жизни. Не есть ли это лучшее доказательство того, что до того времени, когда император Павел попал в сети Гагариной и её клевретов, он действительно был нравственно чист в своём поведении?
Какой поучительный пример для государей, указывающий на необходимость всегда остерегаться влияния льстивых царедворцев, единственной заботой которых всегда было и будет потворство их слабостям ради личных целей.
ИЗ ЗАПИСОК ГРАФА БЕННИГСЕНА
В последнее время вопрос о том, как в действительности происходили события, повлёкшие за собой трагическую кончину императора Павла, послужил темой для двух выдающихся сочинений: в 1866 году была издана Дункером и Гумблотом часть мемуаров барона Гейкинга под заглавием «Из жизни императора Павла», а в 1897 году появилось у Котты, по-видимому, при участии известного дерптского историка Брикнера, обширное критическое исследование этих событий: «Император Павел I, конец 1801 г. Р. Р.».
Оба эти труда значительно дополнили наши сведения по данному предмету; однако, и они, как и предыдущие сочинения, не привели ни к каким заключительным выводам, потому что им недоставало одного из важнейших источников, свидетельства генерала Беннигсена, которое было недоступно. Правда, известное сочинение Теодора Бернгарди в историческом повременном издании Зибеля точно так же, как и его изложение этих событий во втором томе «Истории России«, пользуются так называемыми Беннигсеновскими мемуарами, но при участии других материалов, причём трудно разобрать, где говорит Беннигсен и где комбинирует Бернгарди. К верному же историческому суждению мы можем прийти лишь тогда, когда перед нами будет оригинальный текст рассказа, оставленного свидетелями умерщвления царя.
Вот та точка зрения, которая побуждает меня обнародовать текст письма, в котором Беннигсен излагает одному другу весь ход событий. Копия с этого письма сохранилась в ганноверской ветви семьи генерала, и её сообщил мне Рудольф Беннигсен. Под текстом копии находится пометка:
Fur die Abschrift
Th. Barkhausen
geb. von Muller v. g. von Reden
Сюда же приложено объяснение, что Беннигсеновские мемуары тотчас же после смерти генерала, 1 октября 1826 года, были взяты г. Струве у вдовы Беннигсена, урождённой Андржейковской. Она выдала рукопись потому, что император Николай I обещал ей за это пенсию в 12 000 тал. Но вдова получила всего-навсего 4000 руб. и к тому же
