Афон и его святыни - Анна Маркова

– Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою! – и прочее тому подобное [1, с. 30].

После этих слов Господь благословил подвижника, а Всесвятая Богородица сказала:

– Прими, избранник Мой, власть на демонов и поселись в подгории, ибо на это есть воля Сына Моего, чтобы ты, возвысившись в подвигах, и для других был путеводителем на пути спасения их [1, с. 30].

После этого, для подкрепления ослабевших сил, святому был дан Хлеб Небесный. Как только он принял чудесным образом данную ему пищу, послышалось ангельское пение, святого Максима окружил Божественный свет, и Богоматерь, на его глазах, вознеслась на небеса. Это видение Божественного света и благоухание, разлившееся над вершиной горы, привели преподобного в духовный восторг. Еще трое суток он оставался на том месте в молитвенном подвиге и славословии Бога. Затем он спустился с вершины и, согласно воле Пресвятой Богородицы, пришел в посвященный Ей храм, где пробыл несколько дней в бдении и молитве. И опять он поднялся на вершину горы и поклонялся тому месту, на котором в неизреченной славе явилась ему Богоматерь. Впоследствии, при воспоминании этого видения, преподобный Максим исполнялся чувством невыразимой радости и веселья, и каждый раз разливалось вокруг него райское благоухание и Божественный свет.

Утешенный дивным видением Богоматери, преподобный Максим, спустившись с горы, удалился на Кармил – так называется место, где при церкви святого пророка Илии уединенно подвизался некий старец – и поведал ему о своих видениях. Старец, строгий в подвижничестве и недоверчивый к опытам проявления мира духовного, выслушав исповедь его, твердо сказал самому преподобному и передавал впоследствии другим, что Максим обманут мечтами демонскими. Из-за таких слухов с того времени многие называли святого

Максима прельщенным, боясь всякого с ним общения касательно иноческой жизни.

Сам преподобный Максим, вместо того чтобы огорчаться пренебрежением и недоверчивостью к его духовному опыту, радовался. Приписываемую ему прелесть преподобный обратил к собственной пользе, скрывая под видом прелести и гордости свои подвиги, всеобщим презрением подавляя в себе самомнение. Таким образом, он укоренялся в смиренномудрии.

Желая прослыть юродивым, преподобный Максим избрал себе странный род жизни: он не обитал на одном месте, но, как помешанный, переходил с места на место. Останавливаясь в каком-либо месте на некоторое время, он делал из травы малую каливу, потом, спустя немного, сжигал ее и, уходя на иное место, делал новую каливу. От этого и назвали его Кавсокаливитом, то есть сжигателем калив.

Он жил подобно бесплотным ангелам, проводя свою жизнь в местах пустынных и неприступных. О подвигах преподобного и о дарах Божественной благодати никто не ведал и не знал. Редко удовлетворяя требованиям природы, приходил он к кому-либо из братьев, вкушал предлагаемый ему хлеб и небольшую часть вина, как чашу любви и странноприимства.

И при своем ангельском образе жизни, при таких духовных подвигах и трудах святой Максим долго оставался у всех в пренебрежении, так что даже те, кто знал чрезвычайные его лишения и скорби, смотрели на него с предубеждением, тогда как он достиг уже высоты и совершенства созерцательной жизни.

Однако со временем афонские подвижники, беседуя и общаясь с преподобным Максимом, убедились в истинности его подвижничества и духовного опыта. Так что вместо прежнего предубеждения они стали смотреть на него с благоговением и удивлялись благодати Божией, действовавшей в нем.

В то время прибыл на Святую Гору преподобный Григорий Синаит и поселился в ските Магуле. Общения с ним желали все отцы Святой Горы, особенно же те, которые жили в безмолвии, потому что, проведя всю жизнь в безмолвии и постоянно занимаясь умной молитвою, он знал очень хорошо сети и тайные козни демонов, что составляет особенное достоинство и бесценный дар истинно подвижнической жизни.

Некоторые из них известили его о преподобном Максиме, рассказывая о чрезвычайных его подвигах и юродстве, а также и о признаках явного заблуждения. Все, что услышал преподобный Григорий о святом Максиме, удивляло его: он непременно желал видеть этого подвижника и беседовать с ним, почему и послал некоторых из учеников своих пригласить святого Максима к нему для свидания и беседы. Они долго не могли найти преподобного Максима, поскольку в то время была зима, и преподобный то скрывался в пещерах, то проводил дни и ночи среди пустынных лесов. Наконец, через несколько дней, утомленные трудными путями и зимними непогодами, пришли они в келью святого Маманта, чтобы там отдохнуть – и вот туда же пришел и преподобный Максим. Он приветствовал каждого порознь и, между прочим, объяснил ученикам преподобного Григория, куда он хочет идти со Святой Горы, с определенным намерением и целью. Но когда они сказали, что старец их, Григорий, приглашает его к себе для свидания, он встал и пошел с ними.

– Послушайте, братия, – сказал преподобный Максим своим спутникам, когда приблизились они к келье Григория, – старец теперь, после молитвенного подвига и трудов покоится – успокоимся и мы [1, с. 33].

Когда же преподобный Григорий и преподобный Максим встретились, Григорий приказал удалиться всем и остался только с преподобным Максимом, чтобы присутствие других не могло нарушить их покоя и искренности. В беседе с глазу на глаз преподобный Григорий спросил святого Максима, занимается ли он умной молитвой.

– Прости меня, – отвечал с улыбкой тот, – я человек прельщенный.

– Оставь теперь это, – возразил Григорий, – и ради Господа, ради моей собственной пользы, скажи мне о делах твоих: я ищу не празднословия, а славы Божией [1, с. 33–34].

Лишь убежденный именем Божиим, преподобный Максим начал рассказывать ему о своей жизни, о Божественных видениях и с тем вместе – о демонских искушениях.

– Я, – говорил он, – имел великую веру к Госпоже моей Богоматери, плакал пред Нею в моих молитвах, испрашивая благодать умной молитвы, и раз, вошедши по обыкновению в храм Ее, со слезами просил Ее об этом. Приступив для сего к Божественному лику, чтоб облобызать его, я вдруг ощутил теплоту, которая, согревая сердце, приводила в движение все чувства и волновала их сладостным умилением. С тех пор ум и сердце мое постоянно заняты сладкой памятью моего Иисуса и Богоматери, и молитва сердечная остается постоянным моим занятием. Но прости меня.

– Скажи мне, – продолжал преподобный Григорий, – при постоянном действии молитвы Иисусовой в сердце твоем, замечал ли ты в себе какое-нибудь Божественное изменение, или восторг, или какой-нибудь другой плод молитвы и благодати Святого Духа?