Послушник дьявола - Эллис Питерс

— Брат Павел сообщил нам об этом. И еще он добавил, что скоро все пройдет. Это правда? Он обязательно поправится?

— Конечно поправится. При падении он разбил голову, но рана уже затянулась, и вывихнутой ноге тоже нужно лишь немного побыть в покое, и она опять будет держать его, как раньше. Он в хороших руках, брат Марк заботится о нем, а брат Марк — его верный друг. Скажи мне, как отец Мэриета принял известие о болезни сына?

— Лицо дяди Леорика оставалось суровым, — ответила Айсуда, — хотя он и сказал, что огорчен, но сказал так холодно, — кто поверит ему? И все же он опечален.

— Он не просил разрешения навестить Мэриета?

Девушка состроила презрительную гримасу, выражавшую ее отношение к мужскому упрямству.

— О нет! Он перепоручил его Богу и считает, пусть, мол, Бог беспокоится о нем. А сам и близко не подойдет. Но я пришла спросить, не возьмешь ли ты меня с собой, я хочу повидать Мэриета.

Кадфаэль долго в задумчивости смотрел на Айсуду, потом сел рядом с ней и рассказал все, что случилось, — что ему было известно и о чем он догадывался. Девушка была умной, смелой и решительной, она знала, чего хочет, и готова была сражаться за это. Она прикусила губу, услышав, что Мэриет признался в убийстве, и загорелась гордостью и признательностью, когда Кадфаэль подчеркнул, что она — единственный человек, за исключением его самого, брата Марка и Хью как представителя закона, знающий об этом, а также, добавил Кадфаэль к ее утешению, и о том, что его признанию не поверили.

— Конечно, это сущая чепуха! — воскликнула Айсуда. — Слава богу, ты видишь его насквозь. А его дурак-отец поверил? Да ведь он никогда не понимал Мэриета, с самого его рождения, никогда не ценил, не пытался поговорить с ним. И все-таки его отец — человек порядочный, я ручаюсь, он никогда никому сознательно зла не причинит. У него должны быть веские причины полагать, что преступление совершил Мэриет, а у Мэриета не менее веские причины не разубеждать его, даже если он обиделся на отца за то, что тот с готовностью поверил в ужасный поступок сына, своей плоти и крови. Брат Кадфаэль, говорю тебе, я никогда раньше не видела столь ясно, как похожи они — оба гордые, упрямые, одинокие; они несут ношу, выпавшую на их долю, не прибегая к помощи родных, знакомых, вассалов и всех прочих. Я готова стукнуть их по их дурацким макушкам. Но к чему это приведет? Ведь правдивый ответ они дадут разве что на исповеди.

— И все-таки ответ нужно получить, — сказал Кадфаэль. — А если уж ты собираешься бить их по макушкам, обещаю, что ни на той, ни на другой не будет выбрита тонзура. Завтра мы отправимся вместе в приют, чтобы ты могла попрактиковаться на одном из них, но только после обеда — до обеда я собираюсь уговорить твоего дядю Леорика навестить сына, хочет он того или нет. Скажи, тебе известны планы на завтра? Ведь до свадьбы остается всего один свободный день.

— Завтра все собираются присутствовать на мессе, — в Айсуде вспыхнула надежда, — а потом мы, женщины, будем заниматься свадебными нарядами и украшениями — стежок тут, стежок там. Найджела это не касается. Он свободен, пока мы не пойдем на обед к господину аббату. Кажется, они с Джейнином намеревались пойти в город, сделать последние мелкие покупки. Дядя Леорик после мессы будет, наверное, один. Ты можешь поймать его.

— Постараюсь, — заверил Айсуду Кадфаэль. — А после обеда у аббата, если тебе удастся ускользнуть, я отведу тебя к Мэриету.

Теперь довольная Айсуда решила, что пора идти. Она храбро встала и ушла, уверенная в себе, в своей звезде и в том, что небесные силы на ее стороне. А Кадфаэль отправился к брату Петру отнести травы: повар уже размышлял над тем, какими шедеврами он блеснет на завтрашнем обеде.

Утром двадцатого декабря после мессы женская половина приглашенных на обед ушла в свои комнаты, чтобы заняться тщательным отбором нарядов, приличествующих такому случаю. Сын Леорика и сын его лучшего друга ушли пешком в город, гости разбрелись — кто, воспользовавшись редкой возможностью, навестить знакомых, кто — купить что-то нужное для хозяйства, пока они недалеко от города, кто — начистить к завтрашнему дню свои украшения. Леорик быстрым шагом миновал сады, обогнул рыбные пруды, поля, спустился к ручью Меолу, замерзшие берега которого превратились в изящное кружево, и после этого исчез. Кадфаэль ждал, решив дать Аспли время побыть одному, чего тот явно желал, потом потерял его из виду — и нашел в часовне, где стоял гроб Питера Клеменса. Гроб был уже закрыт и богато убран; ждали распоряжений епископа Генри, что с ним делать дальше. В головах горели две новые красивые свечи в подсвечниках, а в ногах на выложенном плитами полу стоял коленопреклоненный Леорик Аспли. Он был погружен в молитву, губы его беззвучно шевелились, а широко открытые глаза, не отрываясь, смотрели на гроб. Кадфаэль понял, что был прав. То, что Леорик поставил свечи, могло быть просто знаком вежливости по отношению к мертвому родственнику, пусть дальнему, однако мрачное выражение лица безмолвно свидетельствовало о сознании вины, в которой человек еще не покаялся и которую не искупил; тем самым Леорик Аспли признавался в роли, которую он сыграл в злодеянии, лишив мертвеца достойного погребения, и указывал на причину такого поведения.

Кадфаэль, не проронив ни слова, вышел из часовни и стал ждать. Когда Леорик появился, щурясь на яркий свет дня, он обнаружил, что путь ему преграждает невысокий, коренастый, сильно обгоревший на солнце монах, который сказал грозно, как предостерегающий ангел:

— Господин, у меня к тебе серьезное дело. Прошу, пойдем со мной. Ты мне очень нужен. Твой сын смертельно болен.

Обращение было таким неожиданным и таким лаконичным, что слова ударили словно копье. Найджел и Джейнин ушли полчаса назад. Время достаточное для убийцы — нанести удар, для ножа разбойника, для любого несчастья. Леорик поднял голову, с ужасом втянул в себя воздух и выдохнул:

— Мой сын…

Тогда только он узнал в говорившем того самого монаха, который приезжал в Аспли с поручением от аббата. Кадфаэль заметил, как недоброе подозрение мелькнуло в глубоко посаженных глазах, и, опережая Леорика, произнес:

— Пора вспомнить, что у тебя два сына. Ты хочешь, чтобы один из них умер, не получив утешения?

Глава одиннадцатая

Леорик отправился с Кадфаэлем. Он шагал нетерпеливо, весь олицетворение подозрения и неуступчивости, но все же продолжал идти. На свои вопросы ответа он не получил. Кадфаэль просто сказал:

— Поворачивай обратно, если хочешь, и сам ищи примирения с Богом и с сыном. — И Леорик сжал зубы и двинулся вперед.

Там, где тропинка поднималась по травянистому склону к приюту святого Жиля, он остановился, скорее чтобы оценивающим взглядом осмотреть местность, где проходил служение его сын, чем из страха перед опасностью заразиться, которая могла поджидать его здесь. Кадфаэль повел его к сараю, который все еще служил жильем Мэриету; в этот момент Мэриет как раз сидел на своем ложе, в правой руке он держал перед собой толстую палку, уперев один ее конец в землю, а на другой опустив голову, — с помощью этой палки Мэриет передвигался по приюту. Наверное, он был на ногах с самого раннего утра, и Марк отослал его немного отдохнуть перед обедом. В сарае было полутемно, от проникающего снаружи слабого света бродили тени, и Мэриет не сразу заметил пришедших. Он выглядел на несколько лет старше того молчаливого покорного юноши, будущего послушника, которого Леорик почти три месяца назад привез в монастырь.

Отец Мэриета остановился в косом луче света и стал оглядываться. Его лицо сохраняло замкнутое и сердитое выражение, но в глазах отразились недоумение, горе и негодование: как вышло, что он позволил провести себя подобным образом, ведь страдалец вовсе не думает умирать, а сидит покорно и спокойно, как человек, примирившийся со своей судьбой.

— Войди, — произнес Кадфаэль из-за плеча Леорика, — поговори с ним.

Какой-то момент казалось, что Леорик повернется, отшвырнет того, кто обманом привел его сюда, и бросится бежать обратно: он хмуро оглянулся через плечо и собрался было отойти от двери. Но либо тихий голос Кадфаэля, либо шорох от их движений достигли слуха Мэриета: юноша вздрогнул, поднял голову и увидел отца. Странное сочетание чувств — удивления, боли и любви, сдерживаемой, но прорывавшейся наружу, — отразилось на лице Мэриета. Он хотел подняться, как того требовало уважение к отцу, но, заторопившись, оказался неловок. Костыль выскользнул у него из рук, грохнулся на пол, и юноша, морщась, потянулся за ним.

Леорик опередил сына. Тремя быстрыми длинными шагами он пересек разделяющее их пространство, нетерпеливо положил руку на плечо Мэриета и, резко надавив, заставил юношу снова опуститься на матрас. Потом поднял палку и подал ее сыну, скорее как человек, раздраженный неловкостью, чем сочувствующий страданиям другого.