Вернуть Сталина! - Лев Балаян

И Ягода, и врачи-убийцы признались в совершенных злодеяниях, и то, что сейчас вызывает у части читателей, обманутых антисталинской пропагандой, определенный скептицизм, легко опровергается самим судебным допросом преступников. Подсудимый Ягода тоже сослался на Енукидзе, который объяснил ему, что «правотроцкистский блок», имея в виду, как ближайшую перспективу, свержение Советской власти, видит в лице Горького опасную фигуру: «Горький — непоколебимый сторонник сталинского руководства и, несомненно, в случае реализации заговора поднимет голос протеста против нас, заговорщиков». Учитывая огромный авторитет A.M. Горького внутри и вне страны, «Центр», по словам Енукидзе, принял категорическое решение о физическом устранении Горького…

В 1993 году в издательстве «Московский рабочий» вышла книга Александра Лаврина «Хроники Харона. Энциклопедия смерти». При всех несомненных достоинствах этого труда, смерть Алексея Максимовича Горького описана крайне небрежно. Так, в статье «ГОРЬКИЙ» автор энциклопедии пишет: «Смерть Горького уже несколько десятилетий является предметом споров и домыслов. Начало этому было положено вскоре после кончины писателя, когда лечивших его врачей Д.Д. Плетнева, Л.Г. Левина, И.Н. Казакова обвинили в том, что они отравили флагмана пролетарской литературы шоколадными конфетами с ядовитой начинкой».

Никогда, никто и никого не обвинял в том, что A.M. Горький был отравлен какими-то конфетками. Другое дело, что врачи-убийцы, нарушив заповедь Гиппократа «Не вреди!», создали условия, которые привели Горького к летальному исходу.

Смешно читать «доводы» в пользу «версии об отравлении» (подразумевается — И.В. Сталиным. — Л.Б): «В доме умирающего писателя зачем-то ошивался глава ГПУ. О. Черткова (медсестра и друг семьи), например, говорит, что когда Сталин посетил Горького, то в столовой увидел Г. Ягоду. «А этот зачем здесь болтается? — спросил Сталин. — Чтобы его здесь не было…». И вывод делается такой: «Может быть, Сталин боялся, что Ягода, слишком ревностно выполняя указание об отравлении (???), даст повод для нежелательных слухов».

Конечно, если не знать, что Ягода, ухаживавший за невесткой A.M. Горького и, помимо заговорщических, имевший личные мотивы для ликвидации сына Алексея Максимовича — Макса, о чем он поведал Военной коллегии Верховного Суда СССР на закрытом заседании, проведенном по его просьбе, бывал в доме у писателя довольно часто и Сталин об этом знал и не одобрял его увлечение чужой женой, то описанная выше ситуация может сбить с толку хоть кого.

Следующий «довод»: П. Крючков, личный секретарь, (он сыграл предательскую роль по отношению к писателю и его сыну, но об этом в Энциклопедии не говорится ни слова. — Л.Б.) свидетельствует, что у A.M. Горького было прекрасное сердце. У Крючкова осталось убеждение: если бы A.M. Горького не лечили, а оставили в покое, он, может быть, и выздоровел бы. Крючков, соучастник преступления — единственный из домочадцев, кто присутствовал при вскрытии.

А как вам понравится такое? «И Ягода, и врачи, лечившие Горького (точнее, залечившие до смерти. — Л.Б.), были уничтожены— возможно, как нежелательные свидетели(???)». И в скобках: «(Ягода, конечно, был уничтожен и в связи с другими «скользкими» делами)». Что это за «и другие скользкие дела»? А это — убийство СМ. Кирова, умерщвление В.В. Куйбышева, умерщвление В.Р. Менжинского, умерщвление М.А. Пешкова…

И еще один «довод» в пользу «вины» Сталина: когда вдова Горького Е.П. Пешкова просила вождя дать ей хотя бы частичку пепла для захоронения в одной могиле с сыном Максимом, он ей отказал в этом. Ну и что ж, что отказал? Просто просьбу вдовы Горького холодно-рациональный ум вождя не принял, И.В. Сталин посчитал, что делать это нецелесообразно. Пепел не стали делить на части. И урну с прахом Алексея Максимовича Горького захоронили в Кремлевской стене…

О последних днях Алексея Максимовича Горького оставили воспоминания его жена Е.П. Пешкова, личный секретарь писателя в Сорренто М.И. Будберг, медсестра О.Д. Черткова.

Е.П. Пешкова: «Состояние Алексея Максимовича настолько ухудшилось, что врачи предупредили нас, что близкий конец его неизбежен и дальнейшее их вмешательство бесполезно. Предложили нам войти для последнего прощания… Алексей Максимович сидит в кресле, глаза его закрыты, голова поникла, руки беспомощно лежат на коленях. Дыхание прерывистое, пульс неровный. Лицо, уши и пальцы рук посинели. Через некоторое время началась икота, беспокойные движения руками, которыми он точно отодвигал что-то, снимал что-то с лица. Один за другим тихонько вышли из спальни врачи. Около Алексея Максимовича остались только близкие: я, Надежда Алексеевна (невестка Горького — жена его сына Максима; в семье ее звали Тимоша. — Л.Б.), Мария Игнатьевна Будберг, Липа (медсестра Черткова. — Л.Б.), Крючков — его секретарь, Ракицкий — художник, ряд лет живший в семье Алексея Максимовича…

После продолжительной паузы Алексей Максимович открыл глаза. Выражение их было отсутствующим и далеким. Точно просыпаясь, он медленно обвел всех нас взглядом, подолгу останавливаясь на каждом из нас, и с трудом, глухо, раздельно, каким-то странно-чужим голосом произнес: «Я был так далеко, откуда так трудно возвращаться…»

М.И. Будберг: «8 июня доктора объявили, что ничего больше сделать не могут. Горький умирает… В комнате собрались близкие. Горького посадили в кресло… Он трудно дышал, редко говорил, но глаза оставались ясные. Обвел всех присутствующих глазами и сказал: «Как хорошо, что только близкие (нет чужих)». Посмотрел в окно — день был серенький — и сказал мне: «А как-то скучно». Опять молчание. Е.П. спросила: «Алексей, скажи, чего ты хочешь?» Молчание. Она повторила вопрос. После паузы Горький сказал: «Я уже далеко от вас, и мне трудно возвращаться». Руки и ноги его почернели. Умирал. И, умирая, слабо двигал рукой, как прощаются при расставании».

Но тут свершилось то, что верующие называют «чудесным исцелением». Раздался телефонный звонок. Помощник И.В. Сталина Поскребышев сказал, что навестить Горького собираются И.В. Сталин, В.М. Молотов и К.Е. Ворошилов. Это известие буквально оживило Горького. Алексей Максимович настолько приободрился, что стал вести с вождями партии разговор о женщинах-писателях, о французской литературе.

И.В. Сталин мягко прервал его: «О деле поговорим после, когда вы поправитесь». М. Горький продолжал: «Ведь столько работы…». И.В.Сталин укоризненно покачал головой: «Вот видите, работы много, а вы вздумали болеть, поправляйтесь скорее». Наступила пауза в беседе, которую прервал И.В. Сталин: «А, может быть, в доме найдется вино? Мы бы выпили за ваше здоровье по стаканчику…». Конечно же, вино нашлось.

После этого визита A.M. Горький прожил еще девять дней. Через день, 10 июня, И.В. Сталин, В.М. Молотов и К.Е. Ворошилов приезжали к Горькому вторично. Но А.М. Горький отдыхал, и руководителям государства пройти к писателю не разрешили. Им пришлось оставить записку следующего содержания: «Приезжали проведать, но ваши «эскулапы» не пустили». Третий визит руководителей страны был снова через день, 12-го. И снова A.M. Горький с ними разговаривал, как здоровый. Рассуждал о положении французских крестьян.

О.Д. Черткова: «1б-го июня мне сказали доктора, что начался отек легких. Я приложила ухо к его груди послушать — правда ли? Вдруг как он меня обнимет крепко, как здоровый, и поцеловал. Так мы с ним и простились. Больше он в сознание на приходил. Последнюю ночь была сильная гроза. У него началась агония. Собрались все близкие. Все время давали ему кислород. За ночь дали 300 мешков с кислородом, передавали конвейером прямо с грузовика, по лестнице, в спальню. Умер в 11 часов. Умер тихо. Только задыхался. Вскрытие производили в спальне, вот на этом столе. Приглашали меня. Я не пошла. Чтобы я пошла смотреть, как его будут потрошить? Оказалось, что у него плевра приросла, как корсет. И, когда ее отдирали, она ломалась, до того обызвестковалась. Недаром, когда я его бывало брала за бока, он говорил: «Не тронь, мне больно!»

П.П. Крючков: «Доктора даже обрадовались, что состояние легких оказалось в таком плохом состоянии. С них снималась ответственность»…

А вот материалы из стенографического отчета третьего политического процесса 1938 года. Из показаний доктора Левина об умерщвлении сына Горького — Максима: «Во время приездов в Москву я, как постоянный врач Алексея Максимовича Горького, бывал у него чрезвычайно часто. Он жил за городом, под Москвой. Я оставался у него на ночь даже в тех случаях, когда не было ничего экстренного. Одновременно в этом доме также часто бывал Ягода. Установились не отношения случайного врача и больного, а отношения знакомых людей.

В 1932 году Алексей Максимович решил совсем переехать в Москву со всей своей семьей. В начале 1933 года, зимой, во время одного из моих посещений Ягоды на его даче.