Екатерина Воронина - Анатолий Рыбаков

– Вы из Кадниц? – Ирина скользнула по Кате быстрым взглядом.

– Да.

Ни к кому не обращаясь, Ирина сказала:

– Бабушка все о Кадницах рассказывает. А я там ни разу не была.

– Взяли бы и съездили, – сказала Катя, – здесь недалеко.

– Да вот все прошу его и прошу, а он все не может и не может.

– Некогда, Иришка, – сказал Леднев.

– Хотите, я с вами съезжу в Кадницы? – предложила Катя. И она смотрела на Ирину, ожидая ответа, которым та могла так много поправить. Но Ирина молчала.

– А ведь верно, – оживился Леднев, – поедем в следующее воскресенье. Туда на катере, обратно на машине.

– Я с удовольствием! – Катя улыбнулась и посмотрела на Ирину.

Ирина повернула голову к отцу, но не подняла глаз.

– Только обещаешь. А потом окажется, что ты в воскресенье занят.

– А мы его заставим, – весело сказала Катя, – поедемте. Очень интересно узнавать новые места. Так же как и новых людей.

– Чем же это интересно? – усмехнулась Ирина.

– Человек часто оказывается вовсе не таким, каким показался в первый раз, а гораздо лучше.

– А иногда и хуже, – сказала Ирина.

– Бывает и так, – согласилась Катя, – но это подтверждает, что первое впечатление ошибочно.

Так они и пообедали: Ирина глядя в тарелку, Катя – тщетно пытаясь добиться ее признания, Леднев – делая вид, что все в порядке, Галина Семеновна – подчеркивая, что с сегодняшнего дня она не более как обыкновенная домработница.

В коридоре, куда все вышли провожать Катю, Ирина стояла, прислонившись к косяку двери. На лице ее была улыбка любезной хозяйки, которая рада гостям, особенно тогда, когда они уходят; Галина Семеновна, натянуто улыбаясь, говорила:

– И не посидели вовсе. Попили бы чайку.

Подавая Кате пальто, Леднев смущенно и встревожено заглянул ей в глаза.

Ирина и Леднев вернулись в комнату.

– Понравилась тебе Екатерина Ивановна?

– Ничего, симпатичная, – ответила Ирина, снова устраиваясь на диване.

Леднев прошелся по комнате, придвинул стулья к столу, одернул скатерть, переставил две книги на этажерке.

– Ты влюблен в нее? – неожиданно спросила Ирина.

«Ну вот еще, что за глупости ты выдумываешь?» – чуть было не сказал Леднев. Но понял, что если скажет так, то не скоро еще сможет рассказать дочери правду.

Переставляя книги на этажерке, он ответил:

– Немного есть.

– Все влюбленные удивительно глупеют. Прямо на глазах.

Он засмеялся.

– Я выглядел дураком? Чем же?

– Это трудно объяснить. А она не то что недобрая или злая, а как тебе сказать… Откровенная очень. Правда, красивая. Вот увидишь – она тебе еще будет нотации читать, если уже не читает.

Он протянул руку, погладил волосы дочери.

– У нее жестковатый характер, но она добрый и порядочный человек. И я бы хотел, чтобы ты с ней подружилась.

Она прижалась щекой к его руке, тихо спросила:

– Ты хочешь жениться?

Он откашлялся.

– До этого еще далеко…

Она вздохнула.

– Хочешь. Я вижу… – И, помолчав, прошептала: – Ведь нам было так хорошо вместе.

– Дурочка! Мы и будем вместе.

– Это уже не то.

– А когда ты окончишь институт, выйдешь замуж, уедешь, с кем я останусь? С Галиной Семеновной?

Он спросил шутливо, но этим вопросом подтверждал, что хочет жениться и что сегодняшний приход Екатерины Ивановны связан именно с этим, а не с чем-нибудь другим.

Леднев думал о том, что свою жизнь отдал дочери, всегда опасался, что она может лишиться всего, к чему привыкла, среди чего выросла, может остаться одна, маленькая, беспомощная.

– Да, верно, папка, – сказала Ирина. – Тебе надо жениться. Мне это не то что неприятно, а как тебе сказать… Чужая женщина будет ходить, распоряжаться, надо будет к ней привыкать…

Не оборачиваясь, она протянула свою тоненькую руку и погладила его волосы ласковым и нежным жестом, который так трогал его всегда. Вошла Галина Семеновна, начала накрывать к чаю, молча, с видом человека, которого считают в чем-то виноватым, но сам он этого не считает и готов дать отпор.

Галина Семеновна двигалась по комнате, сердито стучала дверками буфета, звенела посудой, возилась, копошилась, дожидаясь, когда с ней заговорят. Но с ней не заговаривали, и она, хлопнув дверью напоследок, ушла в кухню. Ирина сказала:

– Я только хочу, папка, чтобы она тебя любила и была преданна тебе. Так много неискренних людей.

– Тебе она кажется неискренней?

– Я не про нее говорю, а вообще. Она, наоборот, кажется мне чересчур прямолинейной. Но мне будет неприятно, если она станет тебя огорчать.

– Огорчать я себя не позволю, – засмеялся Леднев. – Ты говоришь так, будто я уже решил. Ничего я еще не решил. Она хороший человек, я хочу, чтобы ты с ней подружилась. Она будет к нам приходить в гости, и тогда мы все обдумаем.

– Нет, папка… – Ирина снова прижалась лицом к его ладони. – Ты уже все решил.

Глава двадцать вторая

Клара пришла к Ермаковым с Алешей: знала, что Ермаковы постесняются при ребенке говорить плохое о ней, а сама она сможет говорить о Сутырине что угодно.

– Отпустила бы Алешу погулять. Ни к чему ему взрослые разговоры слушать, – сказала Мария Спиридоновна.

– Ничего, – вызывающим тоном ответила Клара, с нарочитой заботливостью поправляя на Алеше воротничок, – он ужо большой, все понимает, пусть знает, какой у него отец.

Клара располнела, обрюзгла. Выражение подозрительности, которое было на ее лице и раньше, теперь дополнялось выражением обиды – точно все были виноваты в ее неудачах. Клару сняли с работы и отдали под суд. Сообщить об этом она и пришла к Ермаковым.

– Запутали меня. Женщину легко запутать. Кругом завистники одни. Вот посадят меня, что с Алешей будет? Отец бросил, любовницу завел, ему и дела нет до собственного ребенка.

– Это ты зря! – возразил Николай. – Сергей Алешу никогда не бросит.

– Бросил уже! – отрубила Клара. – Бросил! Подумаешь, отделался тремя сотнями в месяц. А ребенка одеть, обуть надо, накормить.

– Ты же сама не хотела с ним жить, – сказал Николай.

– Когда это было? Разве я от него ушла? Он сам ушел. Когда не хотят семью бросать, из дому не уходят. Мало ли что бывает между мужем и женой! Поругались – помирились. A он ведь ушел. Подумаешь, шоколадки сыну покупал! Шоколадками отделывался! Ребенку есть нечего, а он шоколадки покупал… И все этой своей… квартиру снял в Ведерникове… – Лицо Клары исказилось злобой. – Думал, наверно, я ничего не знаю. Нет, дорогой, я все знаю, все!

Алеша сидел, не поднимая глаз, Соне стало жаль мальчика.

– Знаешь что, Клара, – сказала она, – отпусти-ка Алешу во двор. Пусть поиграет.

– Сказала уж, кажется, – ответила Клара, – некуда ему ходить, пусть с матерью будет. У него теперь, кроме матери, никого нет. Да и матери, может быть, скоро лишится. – Она заплакала. Потом, перестав плакать, злобно проговорила: – Только ничего, отольются ему мои слезы!

– Вот что, Клара Петровна, – объявила Мария Спиридоновна, – или отпусти Алешу, или конец нашему разговору.

И, не дожидаясь ответа, обратилась к мальчику:

– Иди, сынок, во двор, поиграй с Васяткой.

Дело было ясное, акты ревизии неопровержимы, оправдываться не имело смысла. Но адвокат подал надежду: ей могут сделать снисхождение как матери несовершеннолетнего ребенка. Клара это истолковала по-своему – она брошенная мужем жена и мать, без средств, неопытная, потому и совершила преступление. Значит, надо очернить Сутырина как человека, толкнувшего ее на этот путь. Она рассчитывала в разговоре с Ермаковым услышать о Сутырине нечто такое, что могла бы обернуть в свою пользу. Надеялась разжалобить Ермаковых и упросить их засвидетельствовать на суде, что ее действительно бросил муж и что она честный человек.

– Все это так, – сказал Николай. – Ну, а по делу-то? Виновата?

Клара поджала губы.

– Ни в чем я не виновата. Запутали меня.

Николай видел, что она врет. Нахмурился.

– Раз не виновата, оправдают. Чего ты волнуешься? А если есть какая вина, признайся на суде.

– Только Сережу не трогай, – сказала Соня. – Разошлись вы давно, мириться ты сама не захотела. Теперь надо думать, как из беды вылезть, а не порочить человека.

– Уж это мое дело, – злобно ответила Клара. – Ничего! Я его разрисую, где надо.

– Вот беда-то, – вздохнула Соня, когда за Кларой закрылась дверь, – одно расстройство.

– По делам вору и мука, – возразила Мария Спиридоновна, – не лезь в чужой карман.

– А все-таки жалко, – опять вздохнула Соня. – Алешу жалко.

– Неприятности, конечно, большие, – мрачно произнес Николай. – А тут еще Дуська эта навязалась.

Соня всплеснула руками.

– При чем тут Дуся?!

– При том! Порочит она его, понимаешь! С семьей неладно, а тут еще связался черт знает с кем.

– Дуся здесь ни при чем, – решительно сказала Соня, – и не припутывай ее, пожалуйста! С Сережей лучше поговори – будет суд, ему же неприятность, Алеше тем более. Может, как-нибудь и сумеет уладить дело.