Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

Книга бросила пятьдесят тысяч вызовов системе. Ходорковский и Невзлин кричали: “Становитесь богатыми! Как мы!” Все их произведение напоминало насмешку нахальных подростков над родителями. Ее единственная мысль — в богатстве нет ничего плохого. Цветистый стиль изложения резко контрастировал с обычной сдержанностью Ходорковского, стеснительного банкира, носившего джинсы и фланелевые рубашки. Думаю, что книга была прямолинейной попыткой налаживания связей с общественностью. В книге так много наставлений и штампов, что читать ее практически невозможно. “Наш компас — Прибыль, — писали они. — Наш кумир — Его Финансовое Величество Капитал”. Их цель — “в миллиардеры...”. “Довольно жить Утопией,— призывали они. — Дорогу — Делу, которое обогатит!” Один из их героев — Генри Форд. “Человек, способный превратить вложенный доллар в миллиард, — гений”.

В своем сумбурном повествовании, разбитом на главы с названиями вроде “МЕНАТЕП: путь к богатству”, Ходорковский и Невзлин прославляли алчность. Возможно, это объясняет, почему они считали нужным написать эту книгу: они боялись зависти, ревности и непонимания. Их опасения были не лишены оснований. Подозрительное отношение к капитализму, богатству и собственности, характерное для советской пропаганды, глубоко укоренилось в российской культуре и сохранится, особенно среди старшего поколения, даже спустя годы после кончины советского коммунизма. “Ребята” не знали, что будет, и стремились оправдать свой новый необычный статус. “Каждый за себя, — провозглашали они свою философию. — Быть богатым — норма жизни”. Они восторженно вспоминали шикарную презентацию, устроенную ими в Московском коммерческом клубе, излюбленном месте отдыха нуворишей, с фейерверком, угощением, напитками и развлекательной программой, рассчитанную на четыреста приглашенных. “Рюмки и бокалы были наполнены коньяком двадцати марок, виски, шампанским, джином, различными винами, ликерами — более чем пятьюдесятью напитками на любой вкус. Мы не пожалели денег на организацию этого приема”. Они назвали свое щедрое гостеприимство “высшим проявлением этики”. Но цель описания этого блестящего приема заключалась не столько в том, чтобы похвастаться, сколько в том, чтобы защитить и оправдать себя. “Мы, МЕНАТЕП, можем позволить себе не бояться результатов своей работы, мы можем позволить себе похвалиться тем, что мы заработали”, — заявили они. В то время как ленинская формула предполагала равенство в бедности, “мы защищаем равное право на богатство”.

В один прекрасный день Чарлз Райан, выпускник Гарварда, приехавший в Советский Союз в последний год его существования в качестве сотрудника Европейского банка реконструкции и развития, сошел с поезда в Санкт-Петербурге, куда его направили для проведения консультации с некоторыми молодыми реформаторами, включая Анатолия Чубайса. Райан вспоминал, как шел через площадь в поисках автобуса и думал о том, что ему хочется перестать быть советником и принять непосредственное участие в становлении капитализма. Он заметил человека, на шее которого висел рекламный щит с надписью: “Покупайте акции банка МЕНАТЕП”.

“Я сказал себе: это забавно, нужно посмотреть, что это такое! — рассказывал Райан, который до приезда в Санкт-Петербург провел некоторое время на Уолл-стрит и кое-что знал про акции. — Банк? Этот человек держал в руках бумажки, на которых было написано, что это акции банка МЕНАТЕП. Я купил несколько штук. Достал двадцатипятирублевые бумажки с портретом Ленина и купил на них тоненькую пачку акций. Я сел в такси и не мог удержаться от смеха при мысли, что ценные бумаги, акции можно просто купить на улице. Я подумал, что это финансовая пирамида”.

“Я приехал в гостиницу и включил телевизор. Тогда в России телевизионная реклама была без “картинки”, только название компании и номер телефона”.

“К моему удивлению, на экране появилось чье-то лицо. Это был Михаил Ходорковский. Он размахивал кулаком и говорил: “Меня зовут Михаил Ходорковский. Я призываю вас обеспечить свое будущее и приобрести акции банка МЕНАТЕП! Это коммерческий банк”. Райан был поражен. “Все говорилось обычным советским языком, но сводилось к одному: купите эти бумажки, и вы станете богатыми. Это было странно и интересно. Интересно, что они апеллируют к желанию людей стать богатыми, подумал я”.

Акции банка МЕНАТЕП одними из первых появились в продаже, и это означало, что Ходорковский вновь оказался впереди всех в неустанном поиске новых направлений развития. Несмотря на свою скрытность, Ходорковский решил сделать название МЕНАТЕП общеизвестным и обратился к Владиславу Суркову, худощавому, постоянно курившему молодому человеку, с которым он познакомился в молодежном научном центре. Сурков заработал первые деньги, печатая в государственной типографии репродукции знаменитой картины и продавая их с большой выгодой для себя перед музеем, в котором был выставлен оригинал. “Мне сразу понравился Ходорковский, — вспоминал Сурков, — потому что он тут же взял лист бумаги и начал рисовать на нем кружочки и стрелочки, рассказывая, что через несколько лет у нас будет целая империя”{104}. И, подумав, добавил: “Я знал, что многие люди, большинство людей, скептически относились к идеям Ходорковского. Все думали, что коммунисты всего лишь дали молодым людям возможность поиграть года два-три и никогда не дадут нам пойти дальше”. Но Сурков поверил в мечту Ходорковского об империи, какой бы далекой она ни казалась вначале в скромном молодежном научном центре. “Я хотел быть похожим на героя фильма “Красотка”, — говорил он. — Я хотел почувствовать себя крупным бизнесменом, сидеть в шикарном отеле и вершить большие дела”.

Сурков стал заниматься у Ходорковского вопросами маркетинга. Он нанял несколько знакомых журналистов, и вместе они провели мозговую атаку, чтобы решить, как лучше организовать рекламную кампанию. Вместо долгих, скучных выступлений по телевидению в советском стиле Сурков предложил короткую броскую рекламу. По его задумке на телевизионном экране всего на четыре секунды возникала надпись “Банк МЕНАТЕП”, а когда в самой популярной вечерней новостной программе “Время”, строго контролировавшейся партией, передавался прогноз погоды, название банка появлялось в углу экрана. “Люди запомнили это название, — рассказывал он, вспоминая о телевизионной рекламе, — но нам приходилось согласовывать ее с Центральным комитетом партии”. Кроме того, Сурков привлек к съемкам телевизионной рекламы банка МЕНАТЕП известных советских актеров, попросив их рассказать о нем своими словами, и договорился об участии Ходорковского в популярных телевизионных ток-шоу “Момент истины” и “Тема”, часто нарушавших советские табу.

Хотя реклама банка адресовалась населению, оно, как таковое, МЕНАТЕП не интересовало. Банк был в значительной степени закрытым финансовым центром торговых и денежных операций Ходорковского. Рекламная кампания и продажа акций представляли собой политическую страховку от преследования со стороны властей. Коммунистическая партия начала этот эксперимент, она же могла и положить ему конец. В 1990 году на политическом горизонте забрезжили предвестники отступления, а Горбачев проявлял нерешительность в том, что касалось гласности и перестройки. “Мы хотели, чтобы владельцами акций нашей компании стали многие тысячи людей, потому что все время ждали, что власти возьмут и скажут: “Хватит!” И тогда, придя закрывать наш банк, они столкнулись бы с сопротивлением наших акционеров”, — вспоминал Сурков.

В банке Ходорковский создавал новый “денежный станок”, превосходивший по своей мощности первые скромные сделки с безналичными деньгами. Он понял, что в России по-настоящему большие суммы нельзя было найти в только зарождавшемся частном секторе. На этот раз Ходорковский и Невзлин решили охотиться за по-настоящему большими деньгами — доить само государство, крупнейшей источник капитала. Начались хождения по все более неспокойным коридорам власти. Уже начался распад Советского Союза, и появился новый центр власти с Ельциным во главе правительства России. Ходорковский стал советником премьер-министра Ельцина, Ивана Силаева. Чем он занимался на этой должности, точно неизвестно, но вероятно, это было идеальное место для поиска новых источников наличных денег.

Тем временем советское правительство выделяло огромные кредиты предприятиям в тщетной попытке предотвратить их крах. МЕНАТЕП стал уполномоченным банком — одним из тех коммерческих банков, которые государство выбрало для того, чтобы они служили посредниками при переводе государственных денег предприятиям. Уровень доходности при работе с государственными деньгами был на первый взгляд не очень велик, рассказывал мне Ходорковский. Но Ходорковский мог использовать государственные кредиты, которые текли как вода из крана, для получения хороших доходов. Он использовал государственные кредиты в собственных целях и не торопился возвращать их государству. Это был свободный капитал. Ходорковский рассказывал мне, что в 1990 и 1991 годах доходы от сделок с компьютерами и твердой валютой стали играть второстепенную роль. “Главным делом стали государственные кредиты, — вспоминал он. — Мы брали деньги у государства, передавали их государственным предприятиям, а потом брали деньги у государственных предприятий и возвращали их государству”. Оборот приносил огромную прибыль отчасти потому, что ни государственные предприятия, ни низкооплачиваемые бюрократы не понимали в полной мере, как меняется стоимость денег со временем. Ходорковский мог получить прибыль, используя их деньги. Латынина писала, что Ходорковский умело манипулировал бюрократами. “Трудно сказать, была ли у Ходорковского компетентная “крыша”... а только выгоды инвестиций в чиновников он понимает одним из первых, — писала она. — Приемы высокопоставленных гостей на банковских дачах на Рублевском шоссе... приносят тысячекратный доход”{105}. Другими словами, Ходорковский и Невзлин понимали ценность полезных связей — государственный чиновник, поразвлекавшись за их счет, открывал в их банке крупный счет, и они могли зарабатывать миллионы долларов, играя государственными деньгами.