Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обыденная жизнь также определялась церковным порядком: посты и постные дни соблюдались как очевидно необходимое, праздники, особенно великие – Пасха, Рождество Христово и иные, переживались как величайшее торжество. Тем самым истоки всей жизни Вани, сложившиеся в атмосфере Православия, оказались просты и чисты. Вырастая рядом с природой и под сенью храма, Ваня формировался как тихий, задумчивый и сосредоточенный мальчик.
До нас дошел рассказ о том, как в шесть лет ему было дано увидеть Ангела в его небесной славе. Мальчик смутился, но Ангел успокоил его, назвавшись Ангелом Хранителем, его оберегателем до конца жизни. Такие случаи чрезвычайно редки и, думается, небесное явление стало видимым знаком будущего особенного пути Ивана Сергиева.
«С самого раннего детства, как только я помню себя, – писал отец Иоанн в автобиографии, – лет четырех или пяти, а может быть и менее, родители приучили меня к молитве и своим религиозным примером сделали из меня религиозно настроенного мальчика… Могу сказать, что Евангелие было спутником моего детства, моим наставником, руководителем и утешителем, с которым я сроднился с ранних лет» (5, с. 12).
На десятом году жизни мальчика отдали в Архангельское приходское училище. Учиться оказалось трудно: учителя проявляли равнодушие к своему делу, товарищи не замечали тихого сына псаломщика, предметов много, а мамина помощь далеко, – в общем, школьное дело шло туго. Одиночество стало его уделом.
Впоследствии он вспоминал: «Ночью я любил вставать на молитву. Все спят. Тихо. Не страшно молиться, и молился я чаще всего о том, чтобы Бог дал мне свет разума на утешение родителям. И вот, как сейчас помню, однажды был уже вечер, все улеглись спать. Не спалось только мне, я по-прежнему ничего не мог уразуметь из пройденного, по-прежнему плохо читал, не понимал и не запоминал ничего из рассказанного. Такая тоска на меня напала: я упал на колени и принялся горячо молиться. Не знаю, долго ли я пробыл в таком положении, но вдруг точно потрясло меня всего. У меня точно завеса спала с глаз, как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель того дня, его урок; я вспомнил даже, о чем и что он говорил. И легко, радостно так стало на душе. Никогда не спал я так спокойно, как в ту ночь. Чуть светало, я вскочил с постели, схватил книги, и – о счастье! – читаю гораздо легче, понимаю все, а то, что прочитал, не только все понял, но хоть сейчас и рассказать могу. В классе мне сиделось уже не так, как раньше: все понимал, все оставалось в памяти. Дал учитель задачу по арифметике – решил, и учитель похвалил меня даже. Словом, в короткое время я подвинулся настолько, что перестал уже быть последним учеником. Чем дальше, тем лучше и лучше успевал я в науках и в конце курса одним из первых был переведен в семинарию» (168, с. 21).
Две детали обращают на себя внимание в этом рассказе. Первая – очевидная искренняя вера мальчика, вторая – испытанное им (вероятно, не впервые) окрыляющее чувство легкости и радости, с очевидностью свидетельствующее об услышанности его молитвенного прошения. В пережитых им трудностях учебы и одиночества Бог оказался его единственным утешителем.
Иван Сергиев не только получил образование, исполнив тем мечту отца, но и сумел избежать дурного влияния распущенных нравов семинарии, ее искушений. Семинарию он закончил первым учеником и поэтому в 1851 году был принят на казенный счет в Санкт-Петербургскую Духовную Академию.
Между тем семья – мать и две сестры после внезапной смерти единственного кормильца – отца в том же 1851 году в возрасте сорока восьми лет осталась вовсе без средств. Администрация Академии пошла навстречу нужде первокурсника: ему было предложено место писаря в академической канцелярии с жалованьем 9 рублей в месяц. Иван Сергиев с благодарностью принял это место и весь свой заработок стал посылать родным.
Как это нередко случается, Бог даже трудности оборачивает на благо. Канцелярское уединение предоставляло Ивану Сергиеву дополнительные возможности для занятий и молитвы. Как-то ему удалось купить толкование святителя Иоанна Златоуста на Евангелие от Матфея, и он радовался приобретению «как сокровищу из сокровищ». Учился он усердно, но со средними успехами. В то время в программе обучения в академии преобладало схоластическое направление, хотя сам отец Иоанн позднее с благодарностью вспоминал эти годы: «Высшая духовная школа имела на меня особенно благотворное влияние. Богословские, философские, исторические и разные другие науки, широко и глубоко преподаваемые, уясняли и расширяли мое миросозерцание, и я, Божией благодатью, стал входить в глубину богословского созерцания» (5, с. 14).
Настоящих друзей у него не было, но с однокашником Орнатским из любви к музыке они украдкой бегали на концерты, для чего приходилось перелезать через высокие стены Александро-Невской Лавры, чтобы не попасться на глаза инспектору (168, с. 88). В разговорах с товарищами Иван Сергиев делился мечтой: стать миссионером и нести свет Христовой истины в дальние страны, например, в Китай. В 1855 году был закончен курс обучения и защищена диссертация на соискание степени кандидата богословия. Встал вопрос о выборе дальнейшего пути в жизни.
2На последнем курсе академии Иван Сергиев отказался от увлекательной мечты о миссионерстве в далеких странах. Он понял, что в христианском просвещении нуждается его собственный народ. Кроме того, миссионерское служение предполагало принятие монашества, а необходимо было обеспечивать семью, так как он оставался единственным кормильцем родных. Видимым основанием для принятия им решения стало предложение занять место священника при Кронштадтском кафедральном соборе святого апостола Андрея Первозванного.
Ключарь собора протоиерей Константин Несвицкий по старости должен был уйти на покой и, по принятому обычаю, готов был передать свое место человеку, согласившемуся жениться на его дочери и тем самым обеспечить содержание его семьи. Другие выпускники академии отказались от этого предложения: кто счел малопрестижным для кандидата богословия маленький город, предпочтя столицу, кому не приглянулась дочка старого протоиерея, а Иван Сергиев согласился. Каково же было его изумление, когда, войдя впервые в жизни в Андреевский собор, он узнал его внутренний вид. Однажды в академии он отчетливо видел сон, в котором входил северными дверями в большой собор… Нельзя было не увидеть в этом воли Бога.
И ноября 1855 года состоялось рукоположение в сан диакона, а на следующий день, 12 ноября, в Петропавловском соборе крепости – в сан иерея. Так имена святых апостолов Андрея, Петра и Павла указали отцу Иоанну его будущий путь – путь апостольский.
В первой же своей проповеди, произнесенной в Андреевском соборе,
