Крестоносец (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Поляки налетели лихо да без толку. Эти рослые чернокожие бойцы уж больно ловко орудовали копьями. Вон как далеко и резко ими тыкали. Из-за чего шляхтичи просто не могли сблизиться для удара саблей. А о копейном бое в таком нападении они как-то и не думали.

Имелись луки со стрелами, но увидев столь беззащитную жертву они ринулись по привычке — в собачью свалку. Дабы уж наверняка кровь пустить. Дабы никто не ушел. А то с этой перестрелкой всякое может приключиться. Теперь же как-то замешкались, растерялись, обескураженные отпором.

Столпились перед чернокожими копейщиками.

Закрутились.

Загомонили, наперебой выкрикивая оскорбления одно другого гаже, дабы негров спровоцировать и порубить их по одному — выскакивающих. Но те не реагировали. Стояли плечом к плечу и держали фронт, ловко орудуя не очень длинными копьями, которые в их руках выглядели куда как длиннее.

— Выглендач[2]! — крикнул один из ляхов указывая саблей на другой берег Упы.

А там выезжали татары из тех самым разъездов. Десятка три.

Так что, броситься в реку, переправиться и уйти у поляков уже не выходило. Посекут. Прямо на выходе из реки и посекут. Где всадники беспомощны, как и пешие.

Поляки как-то синхронно обернулись.

С опушки по этому берегу реки выезжали другие татарские разъезды. Только больше. Уже шесть или семь.

— Сдавайтесь! — крикнул один из командиров, что был с этими разъездами.

— Пся крев!

— Слезайте с коней и бросайте оружие!

— Идь до дупа! Курва!

— Давай! — скомандовал этот командир.

И татары медленно двинулись вперед с довольно угрюмым видом. А в руках у них были отнюдь не сабли, но копья. Которые представляли намного большую угрозу для нападающих.

Завязалась «собачья свалка».

Поляки истово махали саблями, которые мало вреда приносили прикрытым доброй броней татарам. Да и щит тем помогал немало. А те лупили их копьями. Но не кололи, а били наотмашь. Норовя на спине приголубить или по голове. Как дубинками, то есть.

Что сказалось довольно быстро.

Повышибали этих ездоков из седел. А потом еще и отходили, выдав не только «палок», но и отхлестав ногайками.

Все-таки на дело сие пошли не самые именитые и умелые воины, а голь перекатная, которая от разбойников и отличалась только тем, что имела какую-то деревеньку, с которой три шкуры драла. Да имя, которое акромя этой самой братии никто и не ведал. У таких ребят кроме болезненно воспаленной чести ничего и не было более.

Без раненых не обошлось. Но решительное численное преимущество в сочетании с отличными доспехами сделало свое дело. Серьезно задели ляхи только одного. Да и то — по ноге. И ему уже оказывали помощь. Остальные отделались царапинами.

— Ну и кто из вас здесь главный? — поинтересовался тот самый командир, что вел с ними переговоры.

— Я! — с вызовом произнес один из поляков.

— Ты и твои люди обвиняетесь в покушении на убийство княгини Марфы. Кто вы такие и откуда — мы не знаем. Потому вас повесят как простых разбойников.

Поляки загомонили.

Смерти в целом они не боялись, благо воинское сословие подразумевало определенное отношение к гибели. Но вот заканчивать свою жизнь в петле — позор. Поэтому каждый из них спешил наперебой сообщить о том, что он благородный и что вешать его никак нельзя. Ибо это унижает не только его честь, но и вешателя.

Командир вежливо им улыбнулся.

— Capisco, signori[3]. — произнес он по-итальянски.

А потом спохватился и начал вновь отдавать приказы на русском. Дабы этих «панов» вязали и паковали. И про кляпы не забывали, а то еще сговорятся по пути. Попутно рассказывая о том, что об их нападении знали. И даже если бы кто-то из них что-то сумел сделать, добравшись до «милых дам», то пострадали бы только служанки княгини. Ибо она осталась в Туле…

Вечер.

Поздний.

Уже тьма такая, что хоть глаз выколи.

В дверь одного из тульских горожан постучались. Он не открыл. Снова постучались. Опять сделал вид, что спит. На пятый раз он чертыхаясь взял масляную лампу, запалил ее и отворил дверь.

Облачность на небе делало свое дело. Поэтому негр ночью выглядел особенно хорошо. Только белки глаз сверкнули в свете лампы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Господи Иисусе! — пробормотал этот горожанин, едва не уронив лампу.

И тут же последовал мощный пинок ногой в живот, от которого он влетел внутрь, освобождая дорогу. А бойцы, что стояли у порога, ринулись в дом. Чтобы осмотреть его и поговорить. Ведь поляки указали на этого персонажа, как на наводчика…

Допрос шел всю ночь.

Поляки не запирались. Отвечали все, что знали. И картина вырисовывалась безрадостная. Получалось, будто нанял их человек короля Польши для казни «выскочки» и «быдла», что «позорит благородную кровь», обещая взамен не только деньги, но и уладить хозяйственные дела, наладить службу…

— Боже, — покачала головой Марфа. — Этому дурику-то зачем мараться понадобилось?

— Не ведаю госпожа, — пожал плечами Сильвио. — Нападение на Иоанна — это нарушение Божьего мира. Он ведь сюзерен твоего мужа и отправил его в Крестовый поход. Нападение же на тебя — это вообще что-то за гранью здравого смысла.

— Может его подставили?

— Эти дурни, — неопределенно махнул он рукой, — могли поверить кому угодно. Тем более, что они находились в Саксонии, скрываясь от кредиторов. С другой стороны — Сигизмунд II Август все же начал войну и нарушил Божий мир, грозя сорвать Крестовый поход. Успешный крестовый поход. Боюсь, что такую выходку ему не простит Папа. Так что…

— Что ему дала бы моя смерть?

— Никаких выгод я не вижу.

— А другим?

— Англичанам ваша смерть на руку. Но желательно с детьми, чтобы у князя не было даже отдаленных прав на престол Англии. Французам ваша смерть также выгодна, но меньше. Возможно каким-то еще аристократам. Хм. Османам. Да. Если этих дурней наняли они, то это многое бы объясняло. Ваш супруг, судя по всему, в их землях доставляет османам массу неудобств.

— А эти «какие-то аристократы» им то что?

— Князь молод и удачен. Если место его супруги окажется… хм… вакантным, это откроет дорогу для большого варианта удачных партий с далеко идущими последствиями. ОЧЕНЬ далеко идущими.

— Ах… ты об этом… — мрачно произнесла Марфа, заламывая руки.

— Вы как кость в горле у многих высокородных аристократов. У Сигизмунда II Августа есть сестры.

— Старые.

— Но у него самого детей нет. Поэтому… — сделал он неопределенный жест. — И все это нападение может быть частью какой-то большой интриги. Или даже нескольких. А может это все затеяли Габсбурги. У Императора масса дочерей. Да и вообще — так просто тут не разобраться…

— Уроды… — тихо прошипела Марфа, лицо которой не предвещало ничего хорошего. — Всех бы их на кол!

— Истинно так. Но конкретно эти дурни вам пока нужны. Из них нужно вытянуть все что они знают. Метода допроса, разработанная вашим супругом, очень хороша, но требует времени. Так что…

— А потом?

— Потом их можно будет судить и казнить. Но, увы, как дворян, соблюдая все приличия. И в этом деле лучше, конечно, дождаться возвращения князя или обратиться к сюзерену, чтобы никто ничего потом не говорил. Репутация — это очень маркая одежда…

[1] Товажише, пощекай е вшистке! Разем! Пошеду! (пол) — Товарищи, рубите их всех! Все вместе! Пошли!

[2] Выглендач! (пол.) — Глядите!

[3] Capisco, signori (лат) — Я понимаю, сеньоры.

Глава 8

1559 год, 16 июля, окрестности Антиохии

— От кого письмо? — спросил Андрей, надевая тонкие кожаные перчатки, чтобы принять его. С некоторых пор он стал осторожничать с такими вещами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— От госпожи Михримах.

— Оу… — произнес князь, чуть помедлил и достав перчатки из толстой кожи, надел их поверх тоненьких.

— Это излишне. Ей нет выгоды тебя травить, — заметил армянин-торговец, выступавший в роли посредника.