Бумеранг не возвращается - Виктор Михайлов

Молчание становится опасным! Молчанием еще, быть может, можно спасти собственную шкуру, но нельзя спасти мир от грозящей ему катастрофы!

Вчера меня вызвали в посольство и отобрали паспорт, предложив завтра в пять часов утра покинуть Советскую страну, страну, давшую мне политическое зрение и силы для того, чтобы выступить здесь, перед вами.

Что послужило причиной этому?

Правда!

Газета, пользуясь моей репутацией честного человека, хотела состряпать очередной триллерз. Я воспротивился этому — и вот результат!

Я приехал в эту страну старым и разочарованным. Мне казалось, что мир больше не может подняться из-под бремени лжи, подлости и человеконенавистничества. Я уезжаю из этой страны творчески вдохновленным, с верой в человечество и в лучшие дни мира!

Я хочу, чтобы вы знали, до какой степени падения может дойти «свободная» буржуазная печать, как тесно переплетаются интересы монополистического капитала с печатью и так называемым отделом экономической разведки. Я расскажу вам несколько поучительных фактов.

В 1941 году в аргентинской провинции Мендос, в порядке оказания технической помощи, на договорных началах, работала марсонвильская геологическая изыскательная партия. До того, как правительству стали известны результаты деятельности этой изыскательной партии, в Мендосе появился представитель фирмы «Лазар Дежо», некий Мануэль Крус Фьерро. За фирмой, которую представлял этот проходимец, скрывался Марсонвильский банк.

Фирма «Лазар Дежо» скупила за бесценок многие акры земли провинции Мендос, оплачивая сделки чеками на Аргентинский национальный банк.

Мануэль Крус Фьерро действовал энергично, не стесняясь ни в средствах, ни в способах, широко прибегая к подкупу, подлогу и даже убийству лиц, сопротивляющихся продаже их земельных участков.

Когда все земельные операции фирмы были закончены, геологическая партия довела до сведения правительства, что в провинции Мендос обнаружены промышленные залежи урана.

Ограбленные, нищие, перед лицом Марсонвильского банка, отнявшего у них землю, люди Мендоса выступили с разоблачением Мануэля Крус Фьерро. Преследуемый народным гневом и ненавистью, Фьерро бежал в Сант-Яго, а затем в Марсонвиль.

Кстати, Мануэль Крус Фьерро не был аргентинцем, он был профессиональным провокатором и гангстером на службе Марсонвильского банка. Его имя… впрочем, об этом я скажу позже.

Две недели тому назад, здесь, в Москве, в кафе «Националь» я встретил журналиста, лицо которого мне показалось знакомым, но имя ничего не говорило моей памяти.

Это был Патрик Роггльс.

Этот журналист привлек мое внимание книжкой «Предатели нации». Книга Роггльса подозрительно повторяла факты, уже однажды поднятые Максом Томпсоном, о преступной связи монополий в дни войны.

Макс Томпсон был моим другом, я читал его рукопись «Преступление», которая так и не увидела света. Томпсон не нашел издателя. Арестованный полицией, он умер в спикенбургской тюрьме от туберкулеза.

Меня заинтересовало, как факты из рукописи Макса Томпсона, конфискованной полицией, попали в руки Патрика Роггльса.

Мне помнилось, что с этим человеком я уже встречался в сорок седьмом году в Лондоне, в Ланкастр-Хаузе, на заседании министров иностранных дел четырех держав. Лицо Роггльса мне было знакомо, но имя Роггльс я слышал впервые. Я мучительно старался вспомнить что-то ускользающее из моей памяти, что было связано с этим человеком, но… так и не вспомнил. Тогда с одним соотечественником, направлявшимся на родину, я послал портрет Роггльса моему другу, работающему в одной из газет Марсонвиля, с просьбой написать мне все, что ему известно об этом человеке. На днях мне привезли ответ».

Уильям Эдмонсон приводит полностью ответ своего друга.

«Ты говоришь, что этот красавчик — журналист Патрик Роггльс. Чудеса XX века! Если этот проходимец и журналист, то, как говорил Твен: «Он свалился в литературу, как слепой мул в колодец!»

Неужели ты забыл скандальную историю в провинции Мендос и гангстера Мануэля Крус Фьерро?! Это — одно лицо!

Однако не будь наивен: Фьерро это Роггльс, но Роггльс это не Роггльс, а Рандольф Лассард!

Этот молодчик имеет такое же отношение к литературе, как демократическая партия Марсонвиля к демократии.

Недавно по поводу этого так называемого Роггльса агентство Бертрана на страницах марсонвильской печати разыграло сногсшибательный фарс: не блещущая дарованием, знакомая тебе по театрику «Мирор ов лайф», актриса Пэгги Даусон сыграла роль матери Роггльса, отрекающейся от собственного сына якобы за то, что он написал статью «Сталинград сегодня». Ее портреты и статьи, состряпанные агентством, намозолили глаза во всех газетах.

Думаю, что этот фарс должен был, по расчетам авторов инсценировки, поднять дух нашего патриотизма, но, главное, — создать Роггльсу в России репутацию прогрессивного журналиста. Мне кажется, что книга «Предатели нации» сделана с таким же расчетом. То, что в этой книжке, как ты пишешь, беззастенчиво использованы целые страницы рукописи бедняги Томпсона, лишь подтверждает мое предположение.

Надо думать, что этот Патрик Роггльс, кстати, владелец неплохого коттеджа под Спикенбургом, — «рыцарь плаща и кинжала». Его прогрессивная деятельность — платье с чужого плеча. Он вылезает из этого платья, как пудинг из формы!»

Я прочел вам письмо для того, чтобы вы, присутствующие здесь, еще раз убедились в том, как переплетаются интересы монополистического капитала, прессы и экономической разведки.

Я не хочу, чтобы роггльсы пятнали имя журналиста!

Сорок лет своей жизни я отдал журналистике. Я не продавал ни совести, ни пера моего. Я всегда говорил с гордостью: я журналист! И так называемому «журналисту» Роггльсу не удастся положить пятно на Международную газетную гильдию.

Я, средний мыслящий марсонвилец, говорю вам: дорогие друзья, Роггльс это еще не Марсонвиль, это даже не часть Марсонвиля!»

30

В БУНКЕРЕ

На Балтике несколько дней стояли сильные морозы. Таллинскую бухту сковало льдом. И даже золотистые пляжи Пирите покрыло ледяной коркой. С ночи погода изменилась. Теплое течение Саргассова моря принесло туман. В плотную белесую дымку укрылся холм Тоомпса, Вышегородской замок, башня «Кикин-де-Кёк» и даже островерхие крыши Большой Гильдии и Ратуши скрыло туманом.

Только большое мастерство пилота и безупречная авиационная техника позволили в такую погоду приземлиться самолету на Таллинском аэродроме. Из самолета вышел капитан Гаев и направился к поджидавшей его «Победе».

Через час на перроне Таллинского вокзала капитан Гаев встречал ленинградский поезд.

Медленно, давая частые гудки, подошел поезд к перрону. Был шестой час утра. Пассажиры, выйдя из вагонов, словно растворились в густом тумане.

Не без труда разыскав транзитный зал, Роггльс направился к справочному киоску и занял очередь. Оказавшись около окошечка, Роггльс спросил:

— Когда идет поезд на Виртсу?

— Узкоколейная железная дорога. Поезд номер семьдесят семь. Отправление в ноль двадцать. Прибывает в Виртсу в шесть сорок утра, — быстро и точно ответил ему агент справочного бюро.

— Через восемнадцать часов?! — с досадой воскликнул Роггльс.

— Совершенно верно. Пока осмотрите исторические памятники эстонской архитектуры. Сооружение второй половины тринадцатого века! Экскурсионное бюро — вторая дверь налево.

— Черт бы вас подрал с вашими памятниками! — выругался Роггльс и быстро вышел из зала.

Гаев выбежал на вокзальную площадь, бросился сначала в одну сторону, потом в другую и, уже совершенно не ориентируясь в густом тумане, пошел на едва долетающие до него звуки голосов. Он слышал, как хлопнула дверца автомобиля, заурчал мотор и машина, чуть не сбив его с ног, пронеслась мимо. На заднем сиденье он узнал Роггльса.

Водитель такси, когда Гаев обратился к нему с просьбой отвезти его в Виртсу, сказал:

— Можно подумать, что Виртсу это Москва. Все стремятся в Виртсу! Всем надо срочно в Виртсу! Гражданин сейчас заплатил леваку пятьсот рублей, чтобы он отвез его в Виртсу. Дайте мне тысячу рублей, я не поеду в Виртсу! Дорога — дрянь! Туман.

Гаев направился к подполковнику Эрнэскасу. За час до прибытия ленинградского поезда Каширин позвонил на дом Эрнэскасу, поэтому в такое раннее время Гаев застал подполковника на месте. А через полчаса, на мягком сиденье дрезины, утомленный напряжением этой ночи, Гаев задремал. Посылая в туман тревожные звуки сирены, автодрезина быстро уносила его на юго-запад, к северному берегу Рижского залива, в Виртсу.

Когда автодрезину подали на запасные пути и, маневрируя, она загромыхала на стрелках, Гаев проснулся. Трехчасовой сон освежил его. Посмотрев на часы, он спросил водителя: