Москва-Сити - Фридрих Незнанский

Я полюбовался эффектом. Одутловатая полнота как бы исчезла с лица Дворяницкого, не было больше ни играющей то и дело умной ухмылочки, ни полуприкрытых век.

– Это круто! – с уважением сказал он. – Жестко, но конкретно, как говорят мои охранники, когда начинают кого-нибудь метелить… – И вдруг засмеялся: – Ну что уж вы так-то, Александр Борисыч! Кто вам препятствует, кто вам взятку предлагает! Господь с вами, гражданин начальник. Давайте спрашивайте, я отвечаю.

Я понимал, что сотрудники «Стройинвеста» вряд ли могли быть очевидцами покушения на Топуридзе – далековато отсюда до злосчастного перекрестка. То есть если через ворота Сидякина, напрямую, то недалеко, а если как все люди, то надо обойти два квартала, потом еще через пустырь, – да здесь все пять минут хода, и то если быстрым шагом. Так что очевидцы самого события маловероятны. А вот если преступники, как я предположил, уходили вот этим двором, через «Стройинвест», то, конечно, их могли здесь видеть. Поэтому я и спросил Дворяницкого:

– Скажите, в тот день, а это, напомню, было 19 декабря, не случилось ли здесь, у вас, чего-то чрезвычайного? Я имею в виду, в вашем здании, в вашем дворе? Может быть, охрана докладывала вам о чем-то не совсем обычном… Вы сами, кстати, в тот день на месте были?

– Девятнадцатого? – Дворяницкий оттопырил нижнюю губу. Надо ж, до чего по-разному у всех отражается на лицах мыслительный процесс! – Сейчас я вам точно скажу. – Он нажал клавишу на своем довольно громоздком, похожем на небольшую АТС, телефонном аппарате: – Верочка…

Через ворвавшийся к нам шум голосов и музыку в динамике прозвучал знакомый мне голос Вована:

– Слушаю вас, Александр Алексеевич!

– Ты что, Верочка? Где она?

– Дак отошла… Человек ведь тоже, Александр Алексеевич…

– «Человек»! – осерчал Дворяницкий. – Найди, и чтоб сидела как пришитая. Я за что ей деньги плачу?

– Ну это я не знаю, – протянул Вован, но тут же осекся: – Хорошо, Александр Алексеевич. Счас она вам перезвонит, да?

Она перезвонила секунд через двадцать.

– Ну что, успела? – спросил ее Дворяницкий.

– Что – успела? – растерянно переспросила Верочка.

– Ну не знаю… Пописать, трахнуться, потанцевать. – Стало слышно, как Верочка всхлипнула. – Ну ладно, все, все. Потом договорим. А сейчас ты мне скажи-ка, зайка-побегайка, я 19-го с утра был в конторе?

– Где, здесь? – уточнила «зайка». – Или на Якиманке?

– Здесь, здесь, – слегка раздражаясь, откликнулся босс. – Давай глянь в дневнике.

Что-то зашуршало в динамике, защелкало, заглушая другие шумы, -не иначе как Верочка прибегла к помощи компьютера.

– Вы с утра, до одиннадцати, были на месте, а потом поехали на объект… на Тульскую…

– Все, все! – снова остановил «зайку» Дворяницкий, бросив на меня быстрый взгляд, значения которого я не понял. – Не надо лишних слов, дорогая… – Он отключил секретаршу и сказал, глядя на меня, как совершенно нормальный деловой человек: – Все, теперь я сам все вспомнил. С утра 19-го я точно был на месте… Да… И именно в тот день было у нас тут как раз происшествие… Дурацкое происшествие, никто тогда не обратил на него особого внимания. Но вот сейчас я говорю вам о нем, а сам думаю: а почему, собственно, не обратили внимания-то? Надо было обратить, и еще как надо! Знаете, тогда, по горячему, одно, наверно, плохо связывалось с другим, но вот сейчас… Значит, так. Утром, часов в десять наверное, слышу – во дворе какой-то шум. У меня форточка была открыта – я, знаете, устаю от кондиционера, хоть и японец, а шумит. Утром здесь форточку очень даже можно открыть, хотя вроде бы и центр… Спрашиваю охранников, в чем дело, почему не дают спокойно работать. Выясняется: двое каких-то уродов хотели украсть у нас асбоцементную трубу. Я охране втык: у меня каждая минута раз в сто дороже этой трубы, а они меня уже чуть не на полчаса от дела оторвали! И трубы-то эти дерьмо, случайно завалялись: хотел наш садовый дизайнер по осени какой-то там особый дренаж сделать, да почему-то до морозов не успел… На дворик наш обратили внимание? А видели б вы его летом – сказка! Мрамор, розы, английский газон, глаз не оторвешь… Подумали, решили трубы эти до тепла оставить, до весны, – лежат в дальнем углу, вроде как не мешают. По мне, так пусть бы и украли, невелика потеря. Но ведь тут не об этом речь, не о размерах кражи – о самом факте, понимаете, да? Какие-то посторонние, чуть ли не бомжи, – и вдруг свободно разгуливают по нашему дворику! Мы такие деньжищи потратили на решетки, на охрану, на камеры слежения – и на тебе, все псу под хвост! Это что же – вот так может зайти любой желающий? Хочешь с бомбой, хочешь с автоматом за пазухой? Я начальнику охраны взбучку. Проведи строжайшее расследование, виновных накажи, прими меры, чтобы впредь даже птичка без разрешения покакать не залетела! Велел допросить как следует уродов. Ну они, бомжи-то эти, трубу, конечно, бросили, когда поняли, что влипли. Нас, говорят, Николай Петрович послал. Какой такой Николай Петрович? Да наш прораб, со стройки. Вон там, говорит, во дворе, наши трубы с лета остались, никак забрать не можем. Идите, мол, принесите пару штук, там вам никто ничего не скажет…

– И что ваша охрана? – спросил я, уже догадываясь, чем кончилось дело. – Вот так вот им и поверили?

– Так и поверили. Больно, говорят, убогие мужики, на гадов не похожи… нет, они их, конечно, проверили. Это с какой, мол, стройки-то вас прислали? С дома три, что ли, который в Балтийском тупике? Эти, конечно, говорят: ну да! Ну помурыжили их еще малость для приличия – вроде служебный долг выполнили. Дали одному и другому по шее, и пинком под зад – через наши парадные ворота – вон туда, на бульвар…

– Скажите, а они не удосужились выяснить, ваши охранники, как эти двое проникли на территорию? Ведь как я понимаю, парадный вход у вас охраняется надежно…

– В том-то, выходит, и дело, что ненадежно! Я как все узнал – тут же лишил всех этих паразитов премии: один, видите ли, понадеялся на другого, а другой захотел на минутку отойти, пивка купить: за несколько минут, мол, ничего не случится… Короче, при такой охране могли и через парадный вход пройти, и сзади, через забор, махануть, хотя это менее вероятно… Но нет худа без добра – охрану мы теперь усилили по-настоящему, могли, наверно, на себе почувствовать… И знаете еще почему? Я ж сам строитель, и вот уж все вроде кончилось, а я все думаю: на кой хрен эти трубы на доме три могли понадобиться? И потом, там же администрация президента строит, только свистни – через пятнадцать минут завалят трубами по самую крышу… Приказал ребятам все же проверить, действительно ли посылал кто-то рабочих к нам за трубами. – Он сделал торжественную паузу.

– Ну и? – не выдержал я, чем вдохновил Дворяницкого на немедленное продолжение этой идиотской истории.

– А нету! Нету, мать ее так и этак, никакого у них прораба Николая Петровича, и никогда не было! И никто, конечно, никого за трубами не посылал. И мужиков тех, понятное дело, на стройке не нашли. Больше того, уверяют местные работяги, что и не было у них никогда такой парочки, как мои им описали. Вроде как приметная парочка: один высокий, как бы седой, но молодой еще, а второй кряжистый, пониже – этот поживший уже… Небось какое-нибудь жулье из местных… Тут, знаете, в центре все больше пресловутые коренные москвичи остались, такая, знаете, пьянь, все тащат, на что глаз упадет. Все говорят: москвичи, москвичи. А на этих глянешь – и тошно делается, честное слово. Чистое вырождение.

– Вы сами, я полагаю, не москвич, – неодобрительно буркнул я, хотя давно уже по его своеобразному говору сообразил, что рос он где-то на юге.

– Я-то? – снова широко продемонстрировал свой фарфор Александр Алексеевич. – Я из солнечной Грузии, понял, дорогой? Русский, но из Грузии, вот так. И вдруг сделал то, чего я от него ну никак не ожидал, – он вдруг запел довольно приятным голосом на довольно приятный мотив: «Мак твой на сердце имею, черные косы, красный мак…» – но тут же оборвал эту ахинею, пояснил: – Это у нас такой ансамбль был молодежный – «Русские грузины», вы, наверно, никогда и не слышали, да?

Похоже, врожденная живость характера мешала ему надолго останавливаться на чем-то одном. Пришлось снова вернуть его к интересующему меня разговору, безжалостно прервав лирические излияния.

– Скажите, а вы не могли бы описать их поподробнее? Или пусть не вы, а те охранники, которые имели с «бомжами» дело. Мне ведь все равно придется их допрашивать…

Александр Алексеевич задумался, снова оттопырив нижнюю губу:

– Описать? Я их и видел-то всего несколько минут… Так, ничего особенного… Вроде как славянской внешности оба… Знаете, теперь все говорят: лицо кавказской национальности. А эти – лица славянской национальности, понимаете? И знаете, крепкие ребята. Я, знаете, еще прикинул по привычке на всякий случай, справился бы я с ними, если бы пришлось один на один, вернее, мне одному с ними двумя схватиться. И решил, что мне бы одному с ними не справиться, хотя, между прочим, я в прошлом кандидат в мастера по вольной борьбе. Вот видите. – Он для наглядности потряс над столом могучими руками. – Борьбой занимался в молодости… И еще знаете что, Александр Борисович, приметного… Щеки у них у обоих такие, знаете, впалые. Вы спортом занимались сами? Ну тогда должны понимать: вид у них – как будто оба марафонскую дистанцию только что бежали. Щеки такие втянутые, кажется, что щека щеки касается. То есть как бы профессиональные спортсмены… – И вдруг стукнул себя ладонью по лбу: – Слушайте, а они что, имеют отношение к той стрельбе?