Черный Гетман - Александр Трубников

Огляделся, увидел как казаки гоняют, словно ястребы цыплят, ошалевших разбойников, вбился клином меж двумя бегущими татарами, махнул саблей вправо, попал, переклонился на другую сторону, ударил влево — сталь со звоном наскочила на подставленный ятаган. Татарин скривил лицо, сощурился, показал неровные зубы и попытался пырнуть коня острием под брюхо. Ольгерд, предугадав удар, поднял жеребца на дыбы, пнул басурманина в лоб ногой и, не желая тратить времени на пустое фехтование, вытянул левой рукой пистоль. Направил ствол в середину груди, моля бога, чтобы у того не оказалось под кунтушем стальной кирасы, нажал на спуск. Выстрел в упор оказался удачным — разбойника швырнуло в сторону, словно кость при игре в бабки. Не успел развеяться пороховой дым, как со всех сторон понеслись грозные голоса:

— Давай, хлопцы, навались!

— Правый десяток, перекрывай цепью, живыми всех брать!

— Гарматы, гарматы выкатывай! Да картечью по басурманам!

Казаки, несмотря на боевой запал, строго выполнили приказ. Хотя, насчет пушек было, наверное, зря, подумал Ольгерд. Хватило бы и просто криков — как он и предполагал, уцелевшие разбойники, пытаясь спрятаться в спасительных зарослях, брызнули по сторонам, словно крысы с горящего корабля. Кинулся Ольгерд в погоню, да вовремя опомнился — не до рубки сейчас. Развернул коня, кликнул казаков, да двинул обратно к пожарищу, старика искать.

За хатами, где-то напротив выезда, бахнуло раз, потом другой — похоже часть разбойников пыталась прорваться тем же путем, как и пришли. Схоронившись от шальной стрелы под крышей колодезного теремка, чудом уцелевшего от огня (вдруг татарин какой не успев сбежать, в темноте затаился), Ольгерд направил казаков с Измаилом на выстрелы, сам же взял наизготовку заряженный карабин и замер, всматриваясь в чернеющие просветы между домами.

Однако прикрывать тылы не понадобилось — суматошный ночной бой завершился полной и сокрушительной победой. Вскоре из темноты появились двое казаков, стоявших в засаде, каждый толкал перед собой по пленному. За ними вслед, ведя на поводу казацких лошадей, ехал Измаил.

— Чисто, пан лоевский компанеец! — весело прокричал казак. — Все, как ты и говорил: человек пять по плавням разбежались, переловим их засветло. Там одна татарва, а без коней они что без ног, далеко не сбегут. А эти вот двое чкурнуть попробовали, да хлопцы, что в засаде, коней у них подстрелили.

— И что, они после этого, сами в плен сдались?

— Пытались сопротивляться, — пояснил египтянин. — Казаки хотели их зарубить, но я решил, что они понадобятся нам живыми.

— Ох и крут твой богомолец, — с нескрываемым восхищением добавил один из казаков. — Налетел из темноты коршуном, с коня спрыгнул, да давай ногами махать, словно гопак пляшет. Лиходеи и сабли достать не успели, как он обоих оглушил да скрутил в бараний рог. Нам осталось только связать и пригнать сюда, как телков.

К разговору присоединился старший дозора.

— С тех пор, как батька Хмель с московитами побратался, совсем разбойники обнаглели. Виданное ли дело, казацкий хутор под самой сечью разорять! Да был бы хутор еще, а так, инвалидская команда, с которой и взять-то нечего.

— Не грабить они пришли, казак, — ответил старшему Ольгерд. — Убийцы это подосланные. Кобзаря вашего извести хотели.

Глаза казака сузились в две злые щелки.

— Кобзаря нашего? Деда Филимона, говоришь, убить собрались? Да я же на его песнях с мальчишества вырос. Пусть молятся богу своему, чтобы жив он был, иначе гнить им на колу заживо не меньше недели…

— Тогда уж не богу, а богам, — уточнил Измаил. Не знаю, кто из них первый, а второй точно мусульманин.

— Первый это швед, — ответил Ольгерд. — Хотя, конечно, вполне мог принять ислам.

Пленный вскинул голову и сверкнул недобрым жабьим взглядом. Перед ними, прищурив глаз, под которым набухал на полщеки свежий кровоподтек, стоял Щемила.

— Зачем на хутор напали? Где кобзарь? — спросил его Ольгерд.

Подручный Душегубца, не признал бывшего пленника. Бросил на всех злой взгляд, пробормотал какое-то шведское проклятие, плюнул под себя и умолк.

Взоры присутствующих обратились к его подельнику — круглощекому бритому татарину в шароварах, овчинной безрукавке, надетой прямо на голое тело и откинутом назад войлочном баслыке.

Татарин, не дожидаясь вопросов, выпятил нижнюю губу и произнес:

— Я мурза из Еникев!

Имя это не говорило Ольгерду ровным счетом ничего, но стоящий рядом казак вскинул в удивлении брови:

— Еникеи — ногайская знать. Повезло твоему богомольцу, однако, с пленником: за мурзу большой выкуп дадут.

— Где старик? — спросил Ольгерд у мурзы.

— Тот, хоть и понял суть вопроса, на разговор не пошел — начал в ответ браниться на лающем татарском наречии.

Ольгерд повторил вопрос. Брань усилилась.

Стоящий рядом казах пару раз тяжело вздохнул, поморщился, крякнул, отодвинул Ольгерда в сторону, и врезал пленному с размаху кулаком под дых. Дождавшись, когда тот восстановит дыхание, казак что-то коротко спросил по-татарски. Мурза тихо застонал в ответ и, уже без намека на браваду, так же коротко, одной фразой, ответил.

— Они не нашли старика, — перевел казак.

— Спроси, как он здесь оказался, — продолжил допрос Ольгерд. — А этого, — он указал на Щемилу, — отволоките подальше, чтоб он разговор наш не слышал, да берегите пуще глазу. Я его знаю, опасен как змея.

— Мы ждали в условленном месте людей Димитри-бека, — поведал через переводчика татарин, — чтобы забрать ясырь. Но приехал его главный нукер, — мурза дернул подбородком в ту сторону, куда увели Щемилу, — и сказал что даст двести талеров, если мы поможем ему напасть на это селение. Мы очень боялись мести казаков, но двести талеров — большие деньги. Впереди зима, и нашим женам и детям нужны теплые одежды и новые юрты.

— Ну а старик?

— Мы никого не нашли, господин. Селение словно вымерло. Нукер Димитри-бека велел поджигать вначале дома, потом камыши, чтобы спугнуть хашар. Но никто так и не появился. А потом пришли вы…

— Вот, значит, почему разбойники оказались здесь незадолго до нас, — произнес Ольгерд, обращаясь к Измаилу. — делали крюк, чтобы татар с собой прихватить, и смертоубийство на них свалить. Хитер Душегубец, нечего тут сказать…

— Здесь, похоже, все ясно, — ответил, нахмурившись, Измаил. — Теперь неплохо было бы выяснить, где же все таки этот самый кобзарь…

Прятаться обитатели хутора умели почище, чем зайцы-русаки, каких в поле наступишь — не заметишь, и в темноте себя проявить не спешили. Благо рассвет был не за горами, и с первыми лучами солнца на майдане, словно гриб, вырос как из-под земли, помятый грязный как черт дедок. Разглядев казаков, свистнул, крикнул по-особому, после чего из неприметных схронов, расположенных прямо между домами, словно словно кроты, стали кряхтя выбираться люди.

— Ты что ли тут главный? — спросил дедок Ольгерда, безошибочно признав в нем командира.

— Пока что я, — кивнул тот. — Ты мне, батьку, скажи, как это они вас врасплох не застали?

— Тоже мне, тихушники, — хмыкнул дедок. — Ломили сквозь плавни громче кабаньего стада. Да они еще за полверсты были, когда мы узнали. Птиц да зверей не обманешь. А схроны у нас надежные, знаем с кем соседствуем. Ну, да спасибо вам, казаки-молодцы, за спасение! Сейчас вот немного кости разомнем, да обед сгоношим. Старые мы уже, быстро шевелиться не можем…

— А где Филимон? — оглядывая собирающихся на майдане хуторян, ответил с тревогой Ольгерд. — Не могли эти воры его достать?

— Не боись, — ухмыльнулся дедок. — Филимон — то как раз первым их приближение и услышал. Негоже кобзарю под землей дрожать, мы его сразу же в надежный тайник в плавнях вместе с поводырем и отправили. Да вот же и он!

Опираясь на Сарабуна, к колодцу ковылял высокий, костлявый, седой, как лунь старик с бельмами на глазах. За ними шел мальчишка, за спиной у которого болталась на спине кобза.

— Гости к тебе, Филимон! — окрикнул кобзаря дедок. — Вы тут поговорите, а я пока насчет обеда подсуечусь.

— Значит ты и есть знаменитый сечевой кобзарь? — спросил Ольгерд у подошедшего старика.

— А ты значит с самой Литвы прискакал, чтобы мои думы послушать? — голос у Филимон оказался на удивление ясный и чистый, словно у совсем молодого.

— Откуда знаешь, что я литвин? — изумился Ольгерд.

— Незрячие слышат то, что зрячим порой и видеть не дано. По тому, как человек говорит, можно много о нем узнать…

— Ладно, раз так. Прав ты, отец, я литвин. Прибыл сюда из Киева, да только не песни слушать. Хочу, чтобы ты мне бывальщину рассказал.

— Бывальщину? Какую же?

— Про вора одного. Душегубцем кличут.

— Вздрогнул старик при этих словах всем телом, но взял себя в руки. Поднял бельма горе, подставляя лицо восходящему солнышку, вздохнул, словно что-то себе решая. Медленно, словно взвешивая каждый звук, ответил: