Путь наверх - Джон Брэйн

– Господи,- сказал я,- ты так прекрасна, так нежна, что этому трудно поверить.

Ты напоминаешь мне весенний цветок…

– А ты мне – бурное море,- прервала она меня.- Сама не знаю почему… Ах, Джо, я…- Она помолчала.- Послушай, Джо, скажи мне…

– Все, что хочешь, детка.

Она провела рукой по моим волосам.

– Они у тебя такие красивые, такие мягкие, пушистые и светлые.- Я вспомнил, как Элис уговаривала меня не пользоваться бриллиантином («слишком это отдает дансингом, дружок»), и сейчас порадовался, что последовал ее совету: все было бы испорчено, если бы рука Сьюзен в эту минуту почувствовала на моих волосах пахучий жир.- Скажи мне, Джо,- тем временем продолжала она,- ты не подумал вчера, что я очень гадкая? Слишком смелая и бесстыдная?

– Ты была очаровательна, радость моя,- ответил я.

– А мне показалось, что я тебе не понравилась. Ты был потом так холоден и хмур.- Она провела пальчиком по моему лбу.- Ты вообще любишь хмуриться.- Она поцеловала меня в лоб.- Вот мы и убрали морщинку. Или я тебе не нравлюсь, старый ворчун?

– С той минуты, как я увидел тебя, я не сплю ночей,- сказал я.

– А ты мне показался тогда ужасно гадким,- призналась она.- Ты меня так пристально разглядывал. И так мрачно косился на Джека, точно хотел убить его.

– А я и в самом деле хотел. Из ревности.

Она попыталась обхватить пальцами мое запястье.

– Какая у тебя широченная кость! И какая большая сильная шея! Ты правда ревновал меня? До сих пор меня еще никто не ревновал.- Она помолчала.- Во всяком случае, мне так кажется.

– Ты просто понятия не имеешь, сколько ты разбила сердец.

– Какая чушь! Разве я похожа на femme fatale* вроде Элис? То есть я хочу сказать: на героиню, которую она играла в «Ферме». Такую вкрадчивую и обольстительную?

– Безусловно, нет.

– Какой противный! – воскликнула Сьюзен и отодвинулась от меня.- Я не желаю больше с вами знаться, Джо Лэмптон.

– Ты куда лучше femme fatale,- сказал я.- Ты волшебница. Юная, свежая, красивая…- Тут мне вспомнилась строка из одного стихотворения, услышанного как-то ст Евы: «Comme la rose au jour de bataille»**.

– Как это красиво,- сказала Сьюзен. Она повторила строку, произнеся ее гораздо лучше, чем я. Внезапно она обхватила мою шею руками и принялась меня целовать.- Милый, милый Джо!

Некоторое время мы лежали молча.

– Джо,- заговорила она.- О чем ты думал на вечере? Ты обещал рассказать мне, когда мы будем совсем одни.

О чем, черт побери, я мог тогда думать? Неожиданно я вспомнил, зачем я здесь. Я смотрел на бледный овал ее лица с большими, потемневшими сейчас и такими серьезными глазами, и на память мне пришла строфа из стихотворения, которое так любила Элис:

– Ты как Лепесток тюльпана, и глаза твои серьезны…

– Это Бетджемен,- сказала она.- Великолепные стихи. Только ко мне это не имеет никакого отношения: я ведь не такая красивая.

– Нет, это написано именно про тебя,- возразил я.- Я буду называть тебя тюльпаном, можно?

Она ударила меня по руке.

* Роковая женщина (франц.). ** Словно роза в день битвы (франц.).

– Ты ужасно умеешь злить, Джо! Сейчас же скажи мне: о чем ты думал вчера вечером?

«Что было бы, если бы я сказал тебе!» – подумал я. Чарлз дал мне хороший совет, я покорил ее, и теперь она моя, я могу сделать с ней все, что захочу. Я обскакал этого наглеца Уэйлса. Я женюсь на ней, даже если для этого придется сделать ее матерью. Я заставлю ее папочку дать мне хорошее место – самое лучшее. Никогда теперь мне уже не придется считать гроши. Но в эти мысли то и дело вторгалось острое, как зубная боль, ощущение одиночества, тоска по той единственной женщине, о которой я хотел забыть, а также торжествующее сознание, что эта юная девственная красота будет принадлежать мне, и какая-то слащавая жалость, словно фальшивый жемчуг на дне сокровищницы. Я оттолкнул совесть от рычагов управления и передал их рассудку.

– Ты рассердишься, если я скажу,- отвечал я.

– Обещаю, что нет. Честное слово.

– Не могу.

– Какой ты нехороший! – сказала она, и в ее глазах блеснули слезинки.- Ты же обещал. Лучше бы ты вовсе не говорил мне…

Я прильнул к ее губам крепким мужским поцелуем.

– Я люблю тебя,- сказал я.- Всегда любил. Вот об этом я и думал.

– Я тоже тебя люблю,- сказала она.

– Правда, Сьюзен? -Я вложил в свой вопрос соответствующую дозу восторженного недоверия.- Ты не шутишь, ты не обманываешь меня? Радость моя, я просто не могу этому поверить.

– Это правда. Помоему, я тебя все время любила, потому что, даже когда я думала о том, какой ты гадкий, я уж очень много времени уделяла этим мыслям. К тому же я дружила с Джеком, и это так все путало.

– Ты была влюблена в Джека?

– По-настоящему – нет. Я давно его знаю, и он нравится маме. Он такой степенный и уравновешенный.

– А я тоже степенный и уравновешенный?

Она опустила глаза.

– Когда я смотрю на тебя, у меня дух захватывает,- сказала она.- Я никогда прежде не испытывала ничего подобного.

– И я тоже. Знаешь, я сотни раз проклинал тебя: даже наедине ты держалась со мной всегда так холодно и отчужденно, была такой недотрогой. И я уже поставил на этом крест: мне казалось, что мое чувство безнадежно.

– Бог мой! А ты сгорал от подавленного желания, как пишут в романах?

– Сгорал.

– Но ты даже не пытался поцеловать меня.

– К чему? Всегда можно сказать, хочет женщина, чтобы ее поцеловали, или нет.

– Ты не любишь получать отказ? Правда, Джо?

Ее неожиданная проницательность немного смутила меня.

– Да. Я буду с тобой честным до конца: для меня это невыносимо. Да и ты на моем месте испытывала бы то же самое.

– А почему для тебя это труднее, чем для меня?

Я почувствовал, как во мне поднимается злость. Ей хорошо говорить, ее жизнь баловала: ей не приходилось спать в нетопленой каморке, есть в душной общей комнате под вопли радио; не приходилось думать об экзаменах или о том, как достать работу, или где добыть денег на новый костюм; даже ее трогательная манера по-детски присюсюкивать была роскошью, которую не могли позволить себе девушки из рабочей среды. Мне хотелось выкрикнуть все это ей в лицо, но она бы не поняла, и потом при ней я не мог быть самим собой. Я чувствовал, что у нее сложился определенный образ Джо Лэмптона и я во всем должен следовать ему.

Жалость «к себе и сознание классовых различий не вязались с этим образом. Вот Элис это понимала, хоть и всячески издевалась над моим глупым самолюбием. Правда, Элис обладала достаточным житейским опытом и знала, что человек – существо ложное, знала, что надо принимать меня таким, каков я есть, а не требовать от меня качеств, которые ей нравятся. Но ведь и я тоже видел в Сьюзен не прото Сьюзен, а девушку категории № 1, дочь фабриканта, с чьей помощью я могу проникнуть в волшебную пещеру Аладина, где скрыто все, что манит меня в жизни; она же видела во мне идеального возлюбленного и человека, с которым приятно проводить время,- страстного и нежного, загадочного и бесконечно мудрого.

Возможно, Сьюзен приняла бы меня со всеми моими недостатками, потому что она была по уши в меня влюблена,- больше того, возможно, если бы я повел себя не так, как ей нравилось, это помогло бы мне еще больше подчинить ее себе. Но рисковать я не мог.

– Я очень застенчив,- сказал я.- Я знаю, это звучит смешно, но я не верил, что могу понравиться настолько, чтобы девушка разрешила мне поцеловать себя.- Я взял ее за руку.- Я знаю, детка, это звучит смешно, но что поделаешь. И потом… возможно, я немножко тщеславен. Мужская самоуверенность… С одной стороны, мне кажется, что я самый некрасивый человек на свете, а с другой – что я совершенно замечательный. Такой замечательный, что не могу получить отказ.- Я немножко отодвинулся от нее и закурил сигарету.- О господи, до чего же я сам себе противен! Боюсь, что ты связалась с очень странным субъектом.

Я говорил, а ощущение у меня было такое, что я повторяю чьи-то чужие слова, не имеющие ко мне никакого отношения. Да они и в самом деле не имели ко мне никакого отношения: хоть я испытывал большую нежность к Сьюзен – она была доверчива, словно ребенок,- думал я прежде всего о том, как успешнее провести давно задуманную операцию.

– Какие красивые у тебя руки,- сказала Сьюзен, целуя меня в ладонь.- Широкие и сильные.

– И очень гадкие. Когда Сьюзен рядом, они так и норовят забраться куда не следует.

– У-у, какой гадкий Джо! И руки тоже гадкие.. Только очень теплые, теплые, как свежие булочки. Какой же ты чудесный, самый чудесный челрвек на земле! И совсем не странный! Совсем как все остальные мужчины.

– Ну, положим, они не такие.

– Ах ты, глупыш! Конечно, такие. Вот видишь, теперь я чувствую себя очень старой и умудренной опытом.

Ее руки были холодны, как лед.

– Надо уходить,- сказал я.- Ты совсем замерзла.

– Нисколечко не замерзла,- возразила она.- Мне никогда не бывает холодно с Джориком.