Башня Ярости. Книга 1. Чёрные маки - Вера Камша

Шарлотта пришла в себя первой, успев отскочить от обезумевшей Фернанды, чьи волосы и одеяние горели. Леона умудрилась швырнуть живой факел вниз и сбить огонь; лучше б позаботилась о себе, Фернанде все равно не жить… Сестры бестолково метались среди рухнувших колонн. Новый удар потряс храм до основания, обрушив чудом державшийся на обломке потолочной балки центральный светильник. Четыре женщины – Теона, Эльвира и кто-то – еще упали там, где уже вовсю полыхало. Одна из сестер так и осталась лежать, трое, кое-как поднявшись, слепо бросились в стороны. Теона на бегу столкнулась с другой сестрой, сбила ее с ног, свалилась сама и принялась кататься по ковру, пытаясь сбить пламя. Две или три дурищи бросились на колени, пытаясь молиться, но заслужили удар потолочной балки. Хотя, возможно, это и было милосердием, так как смерть молельщиц была быстрой. А пламя разгоралось, черный дым рвался вверх к пляшущим в проломе тучам, трещало, шипело, в сумраке вспыхивали и гасли багровые искры, словно изображенный на одной из тканых икон ад выплеснулся за пределы картины.

2895 год от В.И. Вечер 10-го дня месяца Собаки АРЦИЯ. МУНТ

Капитан городской стражи Жозеф Клеман с удовольствием смотрел на хлеставший за окнами дождь, представляя, как ругаются те, кому выпал вечерний обход. Короля в городе не было, но заведенный еще Обеном Трюэлем обычай неукоснительно соблюдался – в любую погоду городская стража утром и вечером проходила по главным улицам, дабы жители доброго города Мунта чувствовали себя под защитой короны и знали, за что платят налоги. Конечно, от злоумышленников это не спасало, но порядок есть порядок, и стражники в синих плащах с нарциссами честно топали по городу, гремя оружием и подмигивая хорошеньким служанкам. Но в такую погоду добрый хозяин собаку на улицу не выгонит, а кошка и сама не пойдет.

Клеман прикидывал, не перебежать ли через улицу в «Синюю овцу» или лучше дождаться с обхода этих мокрых куриц, и тут в дверь – нет, не постучали, а забарабанили. Жозеф кивнул своему помощнику, которого в подражание гвардейцам называл аюдантом, и тот исчез в коридоре.

– Кто идет? – Голос юноши ломался, но он старался казаться бравым воякой. Не будь здесь начальника, наверняка бы брякнул что-то вроде: «Кого нелегкая принесла, Проклятый побери!»

Что ему ответили, капитан не слышал, но по звуку торопливо отодвигаемого засова понял – дело и впрямь спешное. Накинув кожаный плащ – никогда не помешает показать, что ты готов к любым неожиданностям, – Клеман вышел навстречу вечернему гостю, буквально ввалившемуся внутрь. Жозеф всегда гордился своей памятью на лица и сразу узнал краснорожего никодимианца, собиравшего пожертвования перед вечерними службами. Кажется, его звали брат Жан, но в каком он был виде! Мокрый, как мышь, и задыхался, как новобранец на плацу. Видать, бежал всю дорогу, обокрали его, что ли? Не иначе! Из-за чего еще клирик станет бегать под дождем?

– Заходите, брат Жан. Вот сюда, к огню, Поль, согрей гостю вина…

Но монах – небывалое дело – отказался от дармовой выпивки. Выкатив и без того рачьи глаза, он набрал в грудь побольше воздуха и проблеял:

– М-м-молния! П-п-потом еще од-д-дна!… б-б-быстрей!

– Молния? Какая, к Проклятому, молния? Пожар, что ли?

– Ск-к-корее!… Г-г-горит-т!!!

При необходимости Клеман умел действовать решительно. Схватив гостя за шиворот и как следует встряхнув, чтоб пришел в себя, он гаркнул:

– Где горит?!

Встряска помогла, во всяком случае дар речи к брату Жану вернулся. Вместе с жаждой.

– Циалианское подворье горит. – Монах умильно глянул на кувшин в руках аюданта. – Как вдарило, так купол и рухнул… Полыхает – страсть, а двери завалило.

Дальше капитан не слушал. Пожары – дело городской стражи. Король третий год ежегодно приплачивает каждому стражнику по три аура, а Клеман не терпел, когда его и его подчиненных обзывали тунеядцами, и потом, в храме остались люди… Хорошо, хоть капустницы, а не кто другой. Эти по вечерам к себе никого не пускают, а вот у эрастианцев сейчас яблоку и тому упасть негде – кто молится, кто от дождя прячется.

Впрочем, где бы ни горело, его дело – тушить. Клеман, приказав трубить сбор, бросился на конюшню. Управились быстро: ребята знали, когда надо спешить. Несколько запряжек вылетели из широко распахнутых ворот и галопом помчались по Синей улице, разбрызгивая возомнившие себя озерами лужи. Хорошо, что дождь, – поможет гасить или, по крайности, не даст огню перекинуться на другие дома. Впереди тревожно загудел Черный Колокол [15], ему откликнулись городские звонницы. Да, похоже, полыхает не на шутку.

Был ранний вечер, но из-за дождя и низких облаков не было видно ни зги, а шум ливня глушил все звуки, кроме раскатов грома и несущегося над городом набата. Стражники пронеслись по Синей, свернули на Кривую, вылетели на площадь Всех Скорбящих, и Клеман невольно осенил себя знаком. Дома на дальнем краю поливало как из ведра, но центр площади, посредине которой высился обезглавленный храм, был сух, как пустыня Гидал. Капитан с ужасом уставился на выбитые окна и разбросанные тут и там обломки купола, самый большой из которых подпирал главный вход. Изнутри слышались частые глухие удары и вопли о помощи. Верхняя часть строения была вся в дыму, а выше… От такого и атэв себя Знаком осенит! Обезумевший ветер вопреки тому, что ему положено от века, дул с разных сторон, его бешеные порывы были нацелены на храм, и только на храм, отчего тучи над развороченным куполом крутились, словно их размешивали чудовищной ложкой.

Жозеф Клеман был смелым человеком, но тут ему захотелось оказаться подальше от полыхающего здания. Хотя бы и на поле боя или с кухонным ножом против осеннего кабана, все безопаснее. Но дело есть дело, и капитан заорал:

– Фертье, кошачий хвост, чего пялишься? Пожара не видел?! А ну, бери десятерых и дуй ко второму входу! Люваль, ты что, с кобылой справиться не можешь?! Симон, живо за подмогой, гони всех сюда! – Душераздирающий вопль прервал капитана на полуслове, и удары прекратились…

2895 год от В.И. Вечер 10-го дня месяца Собаки АРЦИЯ. МУНТ

В свалке у заваленного входа первой погибла толстенькая Мауриция, следом затоптали еще шестерых. Шарлотта попыталась призвать к спокойствию, но ее перестали слушать. Сестры больше не верили бланкиссиме и не боялись ее, на смену покорности пришла ненависть и животное желание выжить, все равно как, но выжить! Циалианки бросались на резные створки, лупили по ним кулаками, орали, визжали, отпихивали и оттаскивали друг друга за волосы. Пламя приближалось, а проклятые двери оставались безгласными и недвижимыми, как небеса, к которым столь часто взывают гибнущие.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});