Филарет – Патриарх Московский - Михаил Васильевич Шелест
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У царевича «вспыхнули» любопытством глаза.
— Помогу. А сейчас пошли к книгам, а?
Пройдя в зал, мы, став в центре, погукали в нём, прислушиваясь к эху, а я ни с того ни с сего вдруг вытянул чистым детским голосом:
— А-а-а-а-а-а-ве-е мари-и-и-и-ия! Гра-а-а-а-а-ация пле-е-ена!
— Ни хрена себе! — изумлённо выругался царевич. — Ты пуще нашего кремлёвского певчего тянешь. Спой ещё раз.
Я, удивляясь сам себе, ибо не пел от слова «ни разу», и слова-то только сейчас «вспомнил». Понимая, что внутренний «демон» подшутил надо мной, выставив перед царевичем, я поморщился, но решил, что хуже уже не будет. Да и самому стало интересно, что получится. Откашлявшись, я запел «Аве Мария» сначала и пропел.
— Ave Maria
Gratia plena
Maria, gratia plena
Maria, gratia plena
Ave, ave dominus
Dominus tecum
Benedicta tu in mulieribus
Et benedictus
Et benedictus fructus ventris
Ventris tuae, Jesus
Ave Maria[19]
Во мне звучал голос итальянского певца Лучано Повороти и я понимал, что это голос из будущего, и этот голос мне нравился. Подражая ему, я тянул и пытался добавить в голос вибрацию. Получилось у меня плохо, ноты «плавали», но царевич снова сказал, не раз слышанное от меня слово:
— Охренеть! Надо матушке показать! Споёшь для неё?
— Может не надо? — спросил я голосом безнадёги.
— Надо, Федя! Надо! — усмехнулся царевич, снова используя мою фразу из какого-то будущего «кино». Что такое «кино», я тогда не понимал.
Вспоминая сейчас те первые дни моего осознания себя человеком из другого времени, я понимаю, что вёл себя абсолютно неправильно. Надо было сидеть у отца «за пазухой» и тихо «расти над собой», набирая статус среди сверстников и сбивать свою команду. Но ведь это было так скучно, с моими, вдруг свалившимися на меня, знаниями и умениями.
Да и «демон» во мне вёл себя излишне «скромно». Ему не хотелось подавлять волю ребёнка, пугать меня и вмешиваться в исторический ход событий. А жаль. Может быть и не произошло того, что произошло довольно скоро. Однако, честно говоря, я не знал, как бы отреагировал мой ум, если бы я понял и «увидел», что ожидает дальше страну. Скорее всего моя психика не выдержала бы. Я стал бы просить царя Ивана Васильевича, никого не убивать и скорее всего бесследно сгинул бы в кремлёвских или Слободских казематах.
Тогда же я, готовый исполнить песню и царице, и царю, лишь пожал плечами, подумав, что нужно поучиться пению. Однако гармоническое и многоголосое пение, называемое «латинянским», было здешними попами запрещено и искать учителей нужно было у фрязинов, то есть — итальянцев, а лучше у венецианцев. Сделав себе зарубку на память: «попросить об этом деда, чтобы привёз венецианца из Кафы», я дёрнул царевича за рубаху.
— Пошли книги смотреть!
Книги и впрямь оказались странными. То что я принял за латынь, которую я знал не очень хорошо, но достаточно, чтобы читать в оригинале древние тексты, оказалось зашифрованной латинскими буквами писаниной. Шифр, скорее всего, был основан на замене одних букв другими, и книги можно было бы и прочитать, напрягши ум, но я благоразумно предложил Ивану отнести книги царю. Тот согласился, стал листать третью книгу и наткнулся на листок тончайшей бумаги с очень знакомым мне шрифтом, тоже напоминавшим латынь. Это был языком Шекспира.
Текст начинался странным словосочетанием: «Thou thinkest», то есть — «ты думаешь». Потом я вспомнил, что это грубая форма местоимения — «ты». Не «вы», а именно — «ты». Далее по тексту: «Ты думаешь, что спрятался от нас в крепости русского царя и мы не найдём тебя? Ты ошибся. Отдай нам свои записи, за которые мы заплатили тебе деньги, и живи спокойно. Иначе ты умрёшь».
Третья книга была исписана едва ли на половину. Я называю их книгами, потому, что рукописные листы были упакованы в переплёт из плотного картона обтянутого кожей. Конечно же, это были не книги, а скорее тетради или блокноты, для личных записей, но все такие вещи называли «книгами».
— Ты прочитал? — удивился царевич. — Я видел, что ты прочитал! О чём тут? Что это за язык?
— Это английский, — нехотя сказал я. — Они угрожали ему.
— Кому? — глаза царевича округлились.
— Фрязину, что тут обитал.
— Кто угрожал?
Я пожал плечами.
— Надо скорее сообщить о твоей находке царю. Но не надо показывать это другим. У убийц могут быть подручники среди наших. Можешь тихо и спокойно, не бежа, дойти до дворца и позвать сюда царя?
— Так он с английским послом… Я же говорил тебе.
— Да плюнь на него! — махнул я рукой.
— На кого? — удивился Иван.
— На посла. Прорвись к царю и на ухо скажи ему, что я зову. Может это пригодиться ему при переговорах.
— Тятя заругает, — покачал головой царевич.
— Вали всё на меня, — скривился я и вздохнул.
Знал бы я, сколько за тем свалится на меня бед. Не надо было торопиться, но меня вдруг что-то толкало на поступки. Теперь я понимаю, что «что-то» это был сидящий во мне «демон», но тогда мне казалось, что это я сам принимал решения.
Иван сначала вышел, а потом всё-таки побежал во дворец, забыв про мои наставления. Увидев его «сверкающие» подошвы и бегущих за ним охранников с бердышами, я едва не плюнул на пол, но, под взглядами стоящих на крыльце других охранников, сдержался.
Как рассказывал потом Иван, впускать его в царскую посольскую палату не хотели. На входе дьяки и бояре просто встали стеной, через которую малолетний царевич не смог протиснуться физически. Тогда Иван разорался так, что царь был вынужден обратить на этот шум внимание и царевича впустили.
— Чего тебе неймётся? — спросил грубо отец.
Тот подбежал к царю ближе, забрался на возвышение на котором стоял трон и заставил царя склонить к нему ухо. Выслушав сына, царь подозвал дьяка и сказал прекратить «аудиенцию». Английского посла выставили. Только переоблачившись в обиходные одежды, а это долгая история, царь выдвинулся ко мне.
— Что случилось, Фёдор? — спросил Иван Васильевич. — Что ты нашёл? Что за книги?
Я покосился на царевича и показал ему кулак.
— Не я нашёл, государь, а царевич. Вот в этой книге лежит интересный листок, где написано следующее…
Я прочитал написанное, царь нахмурился. Взял книгу пролистнул.
— Чудная латыница. Тайнопись?
— Похоже, об этих записях и пишут в записке.
— Английские буквицы, — задумчиво
